для страницы http://ldn-knigi.lib.ru Dotan (03.2004)
источник:
http://www.jewish-heritage.org/kelner.htm
ОБЩЕСТВО "ЕВРЕЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ "
Серия монографий: выпуск 7
© В.Е.Кельнер
Москва, 1999 г.
Иосиф Яшунский
РОССИЙСКОЕ ЕВРЕЙСТВО И МИРОВАЯ ВОЙНА
Предисловие и публикация В. Кельнера
Послесловие Г. Абрамовича
СОДЕРЖАНИЕ
В.Кельнер Приглашение к теме
И.Яшунский Российское еврейство и мировая война
Г.Абрамович Иосиф Яшунский - человек универсальных знаний (фрагмент из воспоминаний)
Война. Россия. Евреи: Стенограммы встреч министров русского правительства с представителями еврейской общественности в 1915 г. Публикация В.Кельнера
( ldn-knigi:
Стенограммы: 5 документов, стенографические записи конфиденциальных переговоров между представителями еврейской общественности и членами правительства. Со стороны правительства в этих встречах участвовали такие ведущие государственные деятели как И.Л. Горемыкин, С.Д. Сазонов, П.Л. Барк и Н.А. Маклаков. С еврейской стороны это депутаты Думы Н.М. Фридман и М.Е. Бомаш, знаменитый адвокат О.О. Грузенберг и другие. Время - 1915 год.)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Приглашение к теме
В истории еврейского народа в России есть целые периоды, которые, по тем или иным обстоятельствам, остались не освещенными, они как бы выпали из сферы внимания ученых.
Одним из таких 'белых пятен' являются годы Первой мировой войны. В принципе не трудно представить те причины, по которым это произошло. Главная из них, по моему мнению, состоит в том, что последующая череда революций и войн 1917-1921 гг. по масштабам трагедии, по числу жертв, столь превзошли предыдущие события, что, как бы, если не стерли их из народной памяти, то значительно притупили значение той драмы.
А между тем эта тема одна из самых документированных. Источниковая база стала закладываться непосредственно в ходе самих событий. И делалось это сознательно и планомерно. Ведь среди руководителей еврейской общественности тех лет были такие историки, публицисты и политики как М.М. Винавер, С.М. Дубнов, А.И. Браудо, С.В. Познер.
Специальная группа собрала тысячи документов, освещавших антиеврейскую политику правительства и военного командования, ход дебатов по этому вопросу в Государственной думе и деятельность еврейской общественности по защите прав своего народа. Долгие годы этот свод документов был практически невостребован. Лишь в последнее время появился ряд исследований, освещающих некоторые аспекты этой проблемы. До сих пор остаются не изученными такие значительные явления как ход и последствия массовых репрессий против еврейского населения прифронтовой полосы, борьба еврейской общественности за равноправие, в том числе деятельность евреев-депутатов Государственной думы и помогавшего им специального Политического бюро, реакции на события в России, в США и Великобритании.
Антиеврейская политика правительства в целом, выселение в глубь страны около полумиллиона человек привели к важнейшим последствиям. Еврейский вопрос вновь стал орудием в политической борьбе, а перемещение таких масс людей дестабилизировало экономическое положение и обострило до предела антимонархические настроения еврейского населения.
Предположительно, данный очерк был написан И. Яшунским в начале 20-х гг. Он создавался человеком, бывшим непосредственным участником сопротивления, оказываемого общественностью антиеврейской политике.
Их автор - не профессиональный историк, но глубоко и всесторонне образованный человек, сумел передать атмосферу тех лет, точно определил и обрисовал основные этапы этой исторической эпопеи.
Рукопись И.Яшунского взята мною из фонда И.Чериковера в Нью-Йоркском архиве YIVO Institute for Jewish Research. При подготовке к печати она была лишь приведена в соответствие с современными языковыми нормами. Стиль же автора оставлен без изменений. Работа, на мой взгляд, не нуждается в дополнительных комментариях, так как создавалась для самого широкого круга читателей. В то же время она бесспорно имеет особое значение, так как принадлежит перу современника описываемых событий и является по сей день практически единственным обобщающим очерком.
Иосиф Яшунский - публицист, переводчик, педагог и общественный деятель, оказался в тени своих более именитых соратников. Хотя его работа по библиографии еврейской печати в России до сих пор сохраняет свое значение (Еврейская периодическая печать в России в 1917-1918 гг. Пг., 1920). Поэтому для более полного знакомства с личностью автора в качестве послесловия использованы воспоминания о нем его друга и коллеги по общественной деятельности Г.З. Абрамовича.
Как приложение использованы стенографические записи конфиденциальных бесед представителей еврейской общественности с министрами в 1915 г. по всему спектру проблем, связанных с антиеврейскими репрессиями в стране.
Подготовка к печати осуществлена в период научной командировки в США, организованной International Research and Exchanges Board и при самой благожелательной поддержке руководителя программ этой организации Беаты Дафельдекер и старейшей сотрудницы YIVO Дины Абрамович, а также руководителя архива YIVO Марека Веба.
Иосиф Яшунский
РОССИЙСКОЕ ЕВРЕЙСТВО И МИРОВАЯ ВОЙНА
I.
Настоящий очерк открывает серию работ, посвященных изображению жизни российского еврейства в годы войны и разбору проблем, возникших в еврейской жизни в связи с мировой войной. Читатель найдет здесь краткий обзор главнейших событий политической и общественой жизни еврейства России за время от начала войны до Брестского мира. Автор задавался целью не убеждать читателя в правильности тех или иных политических воззрений, а дать объективно подобранный фактический материал; поэтому всюду, где это не мешает цельности изложения, приводятся официальные документы и свидетельства очевидцев и участников изображаемых событий.
Очерк предназначается главным образом для тех, кто в свое время мало или вовсе не интересовался еврейской хроникой, но, быть может, он окажется небесполезен и для тех, кто стоит ближе к еврейской жизни. Им он поможет восстановить в памяти переживания недавнего прошлого.
II.
Вопрос о ближайших виновниках мировой войны поныне служит предметом споров, и в связи с этим поныне не выяснена окончательно и роль официальной России в возникновении войны. Но независимо от того, какой ответ на все эти вопросы дает история, несомненно одно: когда 19 июля 1914 г. последовало объявление войны, это событие явилось для всего населения России полнейшей неожиданностью.
Вся Россия восприняла эту весть так, что на страну совершено нападение, что немцы, поправши право и справедливость, вторглись в российскую территорию, и что перед гражданами России стоит вопрос об обороне от чужеземного посягательства. Эта психология оборонительной войны, навязанной стране вопреки ее миролюбивой политике, и создала взрыв патриотизма и успех первой мобилизации, которые явились неожиданными прежде всего для самого правительства.
Российское еврейство не оставалось в стороне от общего патриотического движения, а приняло в нем самое деятельное и искреннее участие, - и это явилось еще большей неожиданностью для правящих кругов.
Не надо забыть, что именно годы и месяцы перед началом мировой войны совпали с новым и резким напряжением антисемитизма в официальных сферах.
Только что закончено было дело Бейлиса, нарочито инсценированное министерством юстиции (после революции найдены документальные доказательства этому). Несмотря на его провал, возбуждено было аналогичное дело в Фастове, ликвидированное только на исходе первого года войны.
Ограничительное законодательство против евреев применялось во всей строгости, хроника событий полна была сообщениями о еврейских выселениях, а вдобавок к старым правоограничениям готовились новые скорпионы. Очень влиятельный в ту пору 'Съезд объединенных дворян' был застрельщиком в этом походе против евреев.
Государственная Дума тоже стала на юдофобскую точку зрения и приняла пожелание о разработке вопроса об изгнании евреев из армии. В подлежащих ведомствах разрабатывались проекты о 'национализации' торговли и промышленности, т.е. устранении евреев из хозяйственной жизни страны, и, как первый шаг на этом пути, последовали новые ограничения прав евреев на участие в акционерных компаниях.
Для еврейского юношества, стремящегося в двери учебных заведений, уготована была жеребьевка, и т.д. и т.д. Но объявлена была война, война защитительная, оборонительная, и все это, все неизбывное горе бесправия и связанных с ним мучительных моральных обид, было позабыто. Представитель евреев в Государственной Думе, депутат Н.М. Фридман, мог, не кривя душой и со всею искренностью, выступить в заседании Гос. Думы 26 июля 1914 г. со следующей декларацией:
'В великом порыве, обнявшем все племена и народы России, евреи выступают на поле брани плечом к плечу со всеми народами ее. В исключительно тяжелых правовых условиях жили и живем мы, евреи, и тем не менее мы всегда чувствовали себя гражданами России и всегда были верными сынами своего отечества. Никакие силы не отторгнут нас от нашей родины России, от земли, с которой мы связаны вековыми узами, и в защиту нашей родины от иноземного нашествия мы выступаем не только по долгу совести, но и по чувству глубокой к ней привязанности. В настоящий час испытания, следуя раздавшемуся с высоты престола призыву, мы, русские евреи, как один человек, станем под русскими знаменами и положим все свои силы на отражение врага. Еврейский народ исполнит свой долг до конца.'
'В этот великий исторический момент - писал накануне думского заседания еврейский еженедельник 'Новый Восход' - русские евреи, все как один человек, встанут на защиту своей родины. Каждый из нас исполнит свой долг перед отечеством, исполнит его до конца твердо и мужественно, с полным сознанием лежащей на нем ответственности.' 'В такой момент вторила ему сионистская газета 'Гацефира' - 'все отходит на задний план перед лицом общего врага, общего всему без различия населению России.'
В заявлениях с парламентской трибуны и со столбцов печати верно отразилось общее настроение российского еврейства. Было бы, конечно, неправильно утверждать, что все еврейство в России было абсолютно единодушно в своих мыслях и чувствах в тот исторический момент. В разных еврейских кругах можно было подметить градации патриотического подъема, но нигде не было того, что после окрещено было 'пораженчеством' и нерусской ориентацией.
Серьезное сознание необходимости исполнить гражданский долг и принести нужные для этого жертвы - таков был минимум патриотизма в еврейской среде в первые дни после объявления войны. Вражда к существующему режиму, к правящим кругам не заслонила интересов страны, правительство не было отождествлено с родиной, - в этом объяснение столь поразившего многих патриотизма евреев России. 'То, что сознано и признано было долгом гражданина, - и послужило категорической линией поведения; то, что надо было сделать, то и решено было сделать. Это было сознательное исполнение долга'. Эта характеристика поведения германских социал-демократов в дни войны, принадлежащая Карлу Реннеру, как нельзя лучше обрисовывает настроение той части еврейства, которая, памятуя о прошлом, наименее заразилась патриотическим подъемом. На практике сознательное исполнение долга не многим отличается от поведения, продиктованного 'любовью к отечеству и народной гордостью', - и в результате в первые дни войны российское еврейство оказалось объятым единым порывом патриотизма.
В столицах, городах и местечках имели место еврейские патриотические манифестации и демонстрации. Не только не было уклоняющихся от мобилизации, но евреи шли и в добровольцы. Остающиеся на местах щедро жертвовали на дело обеспечения семей мобилизованных, без различия исповедания, на устройство лазаретов для раненых и на прочие нужды войны.
Что взрыв патриотизма в еврейской среде был чисто стихийным, а не проистекал из каких-либо расчетов и не явился также результатом давления руководящих верхов, доказывается лучше всего тем, как реагировала на объявление войны глухая еврейская провинция, чуждая политиканства и живущая более инстинктами, чем сознательной политической жизнью.
Вот, например, как описывает достоверный очевидец события в Вилькомире, Виленской губ:
('Вилнер Замелбихер' 1918. 11 стр. 9 1-2).
'Как и все русские евреи, вилькомирские сначала связывали с войной много светлых надежд. Инстинктивно они чувствовали, что наравне со всеми верными гражданами обязаны евреи прийти на помощь родине, и верили, что когда настанет великий день подведения итогов, то все должны будут признать за евреями равные права, и тогда будет конец еврейским бедствиям.
Когда улеглась суматоха с первой мобилизацией, в старой синагоге устроено было торжественное богослужение с пением псалмов, молитвой за царя и горячими речами. Порыв был так велик, что тут же решено было устроить манифестацию по всему городу. В манифестации приняли участие все евреи Вилькомира. Поразительно было, что молодые люди, которые несколько лет тому назад шествовали с красными флагами, ныне шли под русским национальным флагом и носили плакаты с высокопатриотическими надписями. Патриотическое движение пронеслось затем по всему еврейскому населению уезда.
Христиане были глубоко тронуты поведением евреев. Даже погромный листок 'Литовская Русь' отметил высокопатриотическое настроение евреев и особо это подчеркнул. В те дни вообще замечалось сближение между евреями и не-евреями. Когда выяснилось, что помощь семьям запасных, выдаваемая казной, недостаточна, представители мещанства, евреи и христиане, собрались и вынесли приговор об ассигновании средств из 'продовольственного капитала'
...Более состоятельные купцы старались выказать свою жертвоготовность. В местной еврейской больнице оборудована была просторная палата для раненых воинов... На 'Красный Крест' собирали деньги, теплые вещи, подарки воинам на фронт и т.д. О патриотическом настроении евреев лучше всего свидетельствует такой факт. Примерно в начале сентября 1914 г., при первом отступлении русских, в Вилькомир попал инженерный парк. Дело было в пятницу пополудни. И вот, исключительно евреи стали угощать солдат чаем, булками, маслом, хлебом, фруктами и т.п. А вечером евреи от радости совсем не знали, что делать с солдатиками, каждый тащил их к себе домой...'
Мы привели эту длинную цитату, так как в ней характерно преломилось тогдашнее настроение еврейских масс: серьезное исполнение долга, согретое и озаренное верой в то, что по окончании войны должна наступить и в жизни русского еврейства новая полоса. 'Не только интеллигенция, но и масса - писал об этом впоследствии 'Новый Восход' - каким-то глубоким чутьем почувствовала, что это война не обычная... В этой войне почувствовали мировую катастрофу, которая давно назревала и которая, мимо воли отдельных лиц и классов, должна привести к обновлению Европы, к настоящему торжеству права и справедливости, к новой светлой полосе жизни и для еврейского народа.'
'Мобилизация прошла в черте необычайно хорошо, что даже отмечено высшими военными властями' - писал компетентный еврейский деятель и писатель из Литвы. (Л. Борисов, в 'Рассвете' 31 Х 1914). - Евреи спешили явиться на сборные пункты, боялись опоздать. Этим объясняется то, что так велико было количество евреев в войсках, которые приняли натиск неприятеля и заняли Восточную Пруссию. Евреи выказывали исключительный героизм. Появилось много еврейских раненых и в том числе много евреев, украшенных георгиевскими крестами.
Несмотря на тяжелый экономический кризис и почти полное разорение, евреи черты выказали редкую жертвоспособность. Самоотверженно стали работать еврейские санитарные дружины, открывались образцовые еврейские лазареты и др[угие] учреждения для помощи раненым и семьям запасных. Много еврейских средств и энергии было вложено и в общие лазареты и учреждения. Словно повеяло свежим воздухом. Благодаря своему неиссякаемому, ничем не погашаемому оптимизму, многие евреи стали верить, что в зареве мирового пожара, в крови и муках родится новая жизнь и для еврейства.'
Настроение это передавалось и не еврейским кругам, в частности - исконным противникам еврейства, полагавшим подавление еврейства в основу государственной политики.
Такие экспансивные и записные юдофобы, как Пуришкевич и Думбадзе, под влиянием еврейских патриотических манифестаций, стали каяться в прошлых своих поступках и бурно изъясняться в любви к евреям.
На еврейскую уличную манифестацию в Петрограде 'Новое Время' откликнулось следующими строками: 'Такие минуты не забываются. Каждый искренний братский порыв населяющих Россию народностей принесет драгоценные плоды не только русским, не только в настоящее трудное время. Пронесется гроза, выглянет солнце мира над родиной, и русский народ не забудет тех, кто в дни испытаний бодро шел с ним рядом, плечо о плечо.'
Эти слова тоже были сказаны искренне. В те первые дни все действовали под влиянием инстинктов и импульсов, и еврейский патриотический порыв заставил дрогнуть даже закоренелых антисемитов, и с открытым сердцем пошли они на установление 'бургфридена' в области еврейского вопроса.
Не долго однако длилось радужное настроение дружелюбия и забвения старых счетов.
Российские антисемиты, покорно идущие за официальными кругами, могли отважиться на перемену курса только потому, что правительство на первых порах держалось в еврейском вопросе нейтрально. Как вскоре выяснилось, то был не сознательный отказ от прежней политики, а просто результат неподготовленности к войне.
Правительство очень многого не предусмотрело и об очень многом не позаботилось, - не предусмотрело оно и того, что война может породить новые отношения и в области национального вопроса.
Патриотизм евреев и ответные заявления антисемитских кругов об их готовности изменить взгляд на евреев не входил в расчет правительства и оно с этими фактами не пожелало считаться. Неспособное понять и оценить вообще настроение населения, охваченного идеей защиты отечества, русское правительство всего менее могло ориентироваться в новом фазисе русско-еврейских отношений, и, верное своему руководящему правилу 'все остается по старому', оно, по прошествии нескольких недель со дня первой мобилизации, отборосило позицию нейтралитета и положило конец 'попустительству' евреям.
Административный аппарат заработал полным ходом, были пущены в действие все статьи законодательства о евреях. 'Еврейский курс вступил в свою нормальную колею', с иронией констатировал еврейский еженедельник 'Рассвет' уже 10 октября 1914 г., т.е. менее чем через три месяца после объявления войны.
Применение жеребьевки при поступлении в учебные заведения в разгар патриотической деятельности евреев подействовало на еврейское население особенно подавляющим и охлаждающим образом. Естественно начался перелом в еврейских настроениях.
Исчезла приподнятость, глохли порывы, но сознание необходимости исполнить гражданский долг до конца, несмотря на глубоко обидные и несправедливые угнетения и притеснения, - осталось. Еврейство и при изменившемся своем настроении продолжало выказывать большую жертвоготовность в интересах родины.
Надо было найти объяснение этому поведению евреев, объяснение, которое гармонировало бы с давнишней позицией правительства, и эта задача скоро была разрешена.
Лозунг был найден и преподан к руководству всей верной правительству прессе: евреи попросту спекулируют на равноправие [выд. в тексте автором], они прикидываются патриотами, чтобы на этом основании домогаться скорейшего дарования им всех прав. Мечта еврейства о том, что война принесет обновление всей жизни и естественно разрушит еврейское бесправие, была грубо извращена, и дело стали изображать так, что евреи торгуют своим патриотизмом и за лояльное свое поведение требуют немедленного предоставления им прав.
Официальная и официозная печать уделяло много места разоблачению этой еврейской 'интриги', и казенными перьями правительство читало евреям суровые нотации. 'Разве время теперь толковать о равноправии?' - вопрошал орган военного министерства 'Русский Инвалид' - 'Чувство к евреям, шевельнувшееся в русском сердце в начале войны, ныне охлаждается бестактными выпадами еврейских газет. Насильно равноправие вырвать нельзя. Его надо заслужить преданностью отечеству и общим моральным ростом.'
Обвинение в 'спекуляции на равноправие' - вот был подлинный ответ правительства на патриотический порыв еврейства. Болезненно восприняли его евреи. А между тем это было только начало, только первый этап специально военного антисемитизма, которому суждено было своими ужасами затмить человеконенавистнические деяния мирного времени. То было временное орудие борьбы с еврейством в условиях военного времени, и оно скоро было отброшено, ибо найдено было орудие, неизмеримо более действенное, - повальное обвинение русских евреев в предательстве и измене.
III.
Роковые последствия десятилетий еврейского бесправия; сознательная, планомерно направляемая погромная деятельность врагов еврейского народа из среды польского общества и российской бюрократии, военной и гражданской; низкий культурный уровень солдатской массы и кадрового офицерства, и культурная отчужденность евреев и не-евреев - все это в связи с общей разрухой на фронте и в прифронтовой полосе породило ужасный навет на евреев и вписало новую страшную страницу в мартиролог российского еврейства.
В Польше начались военные действия, и в Польше народился злой навет и принес первые свои ядовитые плоды. Польский антисемитизм, как раз накануне войны вылившийся в форму воинствующего экономического бойкота евреев, имеет свои глубокие причины.
Не место здесь вдаваться в их анализ, но нельзя не отметить, что ненависть к евреям накануне войны охватила самые широкие слои польского общества. Высшие круги общества, аристократия, враждебны в Польше к евреям, как к элементу, который способствует развитию страны в направлении современного капитализма и создает реальные препятствия для осуществления аристократических мечтаний о воссоздании шляхетски-реакционной земледельческой Польши.
Средняя и мелкая буржуазия чувствует в еврее конкурента и, будучи бессильна побороть соперника-еврея на экономическом поприще чисто экономическими способами борьбы, возлагает все свои надежды на политическое угнетение евреев. Польский рабочий, немногочисленный в преобладающей мелкобуржуазной крестьянской среде, живет ее идеологией и тоже не прочь освободиться от 'чужака' еврея. Если прибавить к этому сильное влияние клерикальных кругов и их приверженность лозунгу 'цель оправдывает средства', то мы будет иметь некоторое представление о среде, где возник и получил распространение навет на евреев - огульное их обвинение в измене России и предательстве.
То обстоятельство, что в начале войны ареной военных действий явилась Польша, заставило русское правительство изменить свою польскую политику (искренне или неискренне это было сделано - это в данной связи для нас безразлично).
Начался польско-русский роман, и поляки не преминули воспользоваться выгодами, которые отсюда можно было для себя извлечь, - в первую очередь решено было разделаться с евреями. Как бы по указанию из какого-то невидимого центра, имеющего повсюду своих агентов, стала шириться и распространяться темная и гнусная клевета, что евреи - изменники и всеми способами работают на пользу немцев.
Обвинение было выдвинуто не в общем виде, а с удивительным пониманием психики народных масс было облечено в реальные формы. Десятки и сотни 'очевидцев' рассказывали на улицах, на площадях, в вагонах - всюду, где только можно было, про 'виденное' и 'слышанное' ими: евреи там-то и там-то встречали немцев хлебом-солью; евреи в гробах, под видом покойников, перевозят немцам золото; евреи кормят гусей золотом и затем гоняют их в сторону немцев; евреи пускают по течению реки бутылки с вложенными в них планами русских крепостей; еврей на белом коне ездил впереди немцев при вступлении в такой-то город; еврей в традиционном одеянии спустился с аэроплана и оказал немцам такую-то услугу; евреи отравляют колодцы; врачи-евреи прививают раненым сифилис; евреи сносятся с немцами при помощи тайных телефонов, телеграфов и радиоаппаратов и т.д. и т.д.
Все, что только могла выдумать фантазия темного и невежественного человека, когда он ослеплен животной ненавистью к иноплеменнику, все это пускалось в ход и находило доверчивых слушателей, являвшихся затем дальнейшими распространителями басен и россказней.
Из польских антисемитических кругов волна клеветы перенеслась в армию, через посредство армии она занесена была на Литву и затем внутрь страны, и последствия были роковыми для еврейского населения.
Нужно однако быть справедливым и признать, что польские антисемиты в сущности только пожали то, что годами и десятилетиями сеял человеконенавистнический царский режим.
Еврейское бесправие в России сводилось ведь не только к ограничению евреев в пользовании теми или иными правами, - оно низводило евреев на роль граждан низшего ранга, оно приучало смотреть на них как на существ низшего типа, низшей моральной квалификации, и всем этим оно подготовило благодарную почву для распространения навета. Обстоятельства, к великому несчастью, тоже складывались с самого начала войны неблагоприятно для евреев.
После кратковременного периода военных успехов пошла полоса поражений русских войск в Вост[очной] Пруссии. Нужно было чем-нибудь объяснить изменчивость военного счастья, нужно было найти козла отпущения, - и что было проще, как свалить все на еврейскую измену...
Кадровое русское офицерство, мало интеллигентное и воспитанное в духе официального патриотизма, неотъемлемой составной частью которого является антисемитизм, было как нельзя более восприимчиво к принятию такого объяснения, и нет сомнений, что значительная часть армии искренне тогда верила в еврейскую измену. Что касается руководящих кругов, военачальников, которые были действительными виновниками военных неудач, то шкурный интерес толкал их на то, чтобы маскировать подлинный ход событий и приписать все неудачи евреям.
Серая же солдатская масса охотно верила в сказку о еврейской измене. Главная масса солдат, родом из внутренних губерний, впервые теперь, на войне, увидала еврея. Такой солдат, если он раньше знал что-нибудь о еврее, свое знание наверно черпал из мутных антисемитских источников. При встрече с реальным евреем он видел пред собой человека, чуждого ему и по внешнему облику, и по языку, и по укладу жизни.
Человеку не культурному, с примитивным взглядом на вещи, чуждое и непонятное инстинктивно внушает недоверие, - и вот готова почва восприятия навета: 'земляк' из местных поляков или русских или свой же начальник-офицер рассказывает про факты измены со стороны чужаков-евреев, как же им не поверить?..
А быт, облик и язык евреев действительно были чужды и непонятны армии. Взять хотя бы такую деталь еврейского местечкового быта, как 'эйрув'. Набожным евреям религия запрещает носить что бы то ни было при себе по субботам, когда они выходят за пределы своего двора. Запрет этот порождает большие неудобства, а потому в стародавнее время придуман был способ обхода его: вокруг всего населенного пункта устраивается проволочная или веревочная ограда, территория пункта путем религиозно-юридической фикции становится тогда единым владением, где можно носить что угодно, не нарушая святости субботы. Проволочная или веревочная сеть такого назначения имеется почти в каждом местечке черты и называется 'эйрувом'.
Местное не-еврейское население отлично осведомлено об этом устройстве. Но прибывает в местечко воинская часть, и не только солдатская масса, но и офицерство, вплоть до высших и военных инстанций, отказывались верить в столь мирное назначение проводов и веревок, несмотря на все представляемые объяснения: для них это было очевидное доказательство устройства евреями тайных телефонов и телеграфов для сношений с немцами, и не один набожный еврей, не один раввин заплатил жизнью за обнаружение 'эйрува'.
Или взять разговорный язык евреев. По созвучию он напоминает немецкий язык, с которым он действительно имеет много общего. Для русского человека разговорный язык еврея абсолютно непонятен. Между тем немцы, приходя в города и местечки черты, сравнительно легко сговаривались с евреями. И вот в многочисленных селениях черты, которые благодаря превратностям военного счастья переходили из рук в руки, создавалась, при возвращении русских войск, почва для специфической клеветы: евреи дружелюбно приняли немцев, евреи братались с ними, евреи снабжали их съестными припасами и фуражем и т.д. и т.д. Так услужливые антисемиты рассказывали русским войскам при новом занятии ими пункта, и эти рассказы встречались с неизменным доверием.
Общее политическое положение в свою очередь способствовало укреплению навета. Печать была подавлена, все, что совершалось на фронте, было окутано покровом строгой тайны; общество на первых порах, как мы ниже увидим, добровольно отказалось от борьбы с военным антисемитизмом и даже не в малой степени само им заразилось, - и клевета изливалась мутными потоками, не встречая на пути своего распространения никаких препятствий.
Значительно позднее, когда общество получило хоть некоторую свободу высказываться, были разоблачены козни врагов еврейства и было раскрыто подлинное происхождение навета. Но это случилось не ранее второй половины 1915 г., и об этом речь впереди. В первый же год войны еврейство было обвинено; обвинители сами же были и судьями и вынесли ему приговор, не выслушавши защиты и не давши еврейскому народу сказать хоть слово в свое оправдание и для разоблачения клеветников.
Последствия навета были поистине ужасны. Хозяйственная жизнь еврейства черты и без того была парализована войной. Мобилизация вырвала из рядов производительного населения наиболее ценные элементы. Обращение всех ресурсов страны на дело обороны расстроило пути сообщения, и евреи Литвы и Польши оказались отрезанными от своих рынков внутри России. Военные действия происходили исключительно на территории черты, - и под совокупным влиянием этих причин началось беженство: целые семьи искали убежища и заработка подальше от фронта. По мере отступления русских войск естественно росли бы кадры добровольных беженцев, даже при благожелательном отношении властей к евреям.
Навет же принес евреям черты, вдобавок к естественному движению беженцев, - серию насильственных выселений и сделал их объектом погромов и кровавых преследований.
Коль скоро все евреи поголовно шпионы и изменники, то в интересах обороны необходимо радикально пресечь все их сношения с противником, - так рассуждали военные власти, когда они в польских губерниях применили новый придуманный ими метод борьбы с еврейским шпионажем: накануне отступления из какого-либо пункта, или предполагаемого прихода туда немцев, все еврейское население поголовно угоняли.
Шло именно изгнание, а не выселение. Изгоняли всех евреев без исключения, не взирая на пол, возраст, состояние здоровья. На сборы в путь давались минимальные сроки, 12 часов, иногда еще меньше. Средств передвижения в распоряжение выселяемых не предоставляли, большей частью шли они пешком, в лучшем случае увозя на подводах наскоро собранный скарб. Мер для охраны оставляемого имущества власти не принимали никаких, и нередко - особенно при выселениях в польских губерниях - изгнанники получали наглядный ответ на вопрос или протест, кому все это нужно: чуть ли не у них на глазах соседи не-евреи захватывали оставляемые еврейские жилища и торговлю и принимались там хозяйничать, как у себя дома...
Сотни, тысячи, позднее десятки тысяч выселялись таким способом и скитались, с клеймом изменников на челе, по ближним местечкам и городам, ища пристанища. Было немало таких, которые по нескольку раз подвергались мытарствам изгнания: не успевали они осесть в данном месте, как фронт приближался туда, и евреи этого пункта, постоянные жители и выселенцы, изгонялись... Более состоятельные не ждали принудительного выселения и старались заблаговременно перебраться куда-нибудь подальше от фронта, тем более, что помимо выселений в прифронтовой полосе творились еще другие ужасы. Так беспрерывно росла волна беженства и выселенчества, начиная с августа-сентября 1914 г.
Апогея своего выселения достигли 3 мая 1915 г., когда последовал приказ о немедленном выселении поголовно всех евреев из мест Ковенской и Курляндской губерний, не занятых неприятелем. До 30.000 душ были тогда одним росчерком пера сдвинуты с мест и обречены на муки скитальчества.
Мы не задаемся здесь целью ни воздействовать на чувства читателя, ни изобразить полную картину того, что пережило тогда еврейство. Мы обойдем молчанием наиболее трагические моменты из облитой слезами и кровью хроники выселений, а обрисуем случай так сказать 'нормальный', когда выселение производилось в обстановке сравнительно 'благоприятной'. Возьмем знакомый уже нам г.Вилькомир, где открытие военных действий ознаменовалось высоко-патриотической манифестацией.
Мало разбираясь в вопросах стратегии, евреи Вилькомира весною 1915 г. и не подозревали о близости врага. В конце апреля неожиданно для них последовала эвакуация правительственных учреждений, а затем грянул приказ о выселении. 'Куда идти, куда бежать, - голова кругом идет!' рассказывает очевидец. Но, может быть, люди напутали, может тревога напрасна?.. Иду в полицию.
Там наклеена маленькая бумажка, распоряжение командующего армией ген. Алексеева о том, что до 12 час. ночи 5 мая подлежат поголовному выселению все евреи из района к востоку от Ковно-Яново-Вилькомир-Поневеж-Буйск, равно как из поименованных пунктов, и что в 12 ч. ночи 5 мая надлежит уведомить его о выполнении приказа. Мы, немногие еще не окончательно растерявшиеся, пытаемся что-нибудь предпринять. Посылаем депешу еврейскому комитета помощи в Петрограде, телеграфируем губернатору, чтобы он спас от разорения несколько десятков тысяч семейств, телеграфируем Алексееву, чтобы он хоть приостановил на несколько дней выселение. Все безрезультатно...
Понемногу начинаем собираться в путь. Но как устроиться, когда за подводу до ближайшего местечка просят 70-80 руб., а подвод дай Бог, чтобы хватило для 1 из 20! А как быть с массой осевших в В[илькомире] беженцев из Ковенской и Сувалкской губ., которые совершенно не в состоянии тронуться с места?. Но ничего не поделаешь. Нужно взять в руки страннический посох. Для очень многих из нас не так страшно было материальное разорение, как стыд перед соседями-христианами.
Мы оказались словно объявленными вне закона, на положении прокаженных, нам стыдно было людям в глаза смотреть. И вот евреи отправились в путь, кто в Ширвинт, кто на Маляты, кто в Двинск. В первый день выехали более состоятельные, на дорогих подводах, пошли бедняки, которым нечего было мечтать о подводе... Закрылись еврейские учреждения. Тягостно и печально прошел тот день в детском приюте... Молоко, что дети пили в понедельник 4 мая, было смешано со слезами детей и педагогического персонала. На другой день, 5 мая выехать было несколько 'легче'. Из окрестных деревень понаехали крестьяне с подводами, из окрестных местечек евреи понасылали продуктов на дорогу... Все же подвод не хватило, и многие шли пешком. Изможденные дети примостились на тюках, или шли босые пешком.
Вместе со всеми шло несколько молодых солдат, только что вернувшихся с войны из-за ранений; они шли в военной форме с Георгиями на груди... А те, что недавно ходили с патриотической манифестацией, преисполненные радужных надежд, и барышни, которые так усердно ухаживали за несчастными солдатиками, собрались в отдельную группу, как бы демонстрируя, чем из воздали за им преданность и добрые чувства. Весь день 4 мая и всю ночь тянулись подводы с измученными, разбитыми, несчастными беглецами...'
Нарисованная картина, повторяем, изображает выселение при наиболее благоприятных обстоятельствах и дает только слабое представление о переживаниях выселенцев. Мотивы выселения ведь не составляли секрета.
Еврейские выселения, сначала производившиеся по инициативе местных военачальников, позднее возведены были в систему, и в приказах по армиям и фронтам они открыто мотивировались 'шпионажем, которому евреи предаются на всех фронтах'. Навет получал официальное, высоко авторитетное подтверждение, и позорная кличка изменников преследовала выселенцев и беженцев по пятам, по дороге, в поезде, на местах нового поселения...
Евреи - 'изменники и шпионы'. Значит - находясь среди еврейского населения, армия находится во вражеской среде, а если так, то с евреями надо обращаться не как с собственными гражданами, а как с неприятельским населением. Военные власти не остановились и перед этим выводом, и впервые в новейшей истории армия стала брать из своего же населения заложников, конечно - только от еврейского населения. Вот образчик одного, из массы относящихся сюда, приказов от 25 II 1915 г.:
'Начальнику этапно-хозяйственного отдела Штаба III армии. Ныне же необходимо принять меры к очищению всего района армии с ее тыловыми учреждениями от всех подозрительных и неблагонадежных лиц, выселяя таковых в пределы России этапным порядком. Независимо от сего во всех городах, местечках и крупных селах необходимо брать заложников, преимущественно евреев, из лиц, пользующихся влиянием или более зажиточных, и отправлять их этапным порядком в пределы России.'( приказы см. у нас на странице!; ldn-knigi)
Приказы эти неукоснительно проводились в жизнь. Во второй половине 1915 г., когда правительство, под давлением Государственной Думы и европейского общественного мнения, решило освободить всех евреев заложников и не брать более новых, их в разных местах заключения оказалось несколько сот человек. А сколько евреев-заложников безвинно погибло за действительные и еще больше за мнимые прегрешения своих соплеменников...
В основе выселений и института заложничества лежала идея, что все евреи России связаны круговой порукой - один из исконных руководящих принципов политики еврейского бесправия.
Поход русских на Галицию привел к прямо фантастическому расширению пределов применения этого принципа и явился новым источником бедствий, как для галицийского еврейства (тема, выходящая из рамок нашего изложения), так и для евреев России.
Галицийские евреи, граждане Австрии, обязанные по долгу совести служить своей родине и всеми силами бороться против неприятельского вторжения, честно исполняли эту свою обязанность.
Но для русской армии, начиная с солдат и кончая офицерами и высшим командованием, галицийские евреи были не австрийцы, а евреи [выд. автором], такие же самые, каких они видели на улицах Варшавы и в любом польском прифронтовом местечке.
Совершенно не разбираясь в том, что галицийские евреи обязаны отражать русское нашествие, русские брали голый факт враждебного к ним отношения галицийских евреев и ставили его в вину русско-польскому еврейству. Другими словами - честное исполнение галицийскими евреями гражданских обязанностей воспринималось как еврейская измена...
В результате - кровавые преследования галицийских евреев, а в пределах России - ряд приказов и распоряжений, продиктованных тем, что 'опыт войны выяснил враждебное к нам (русским) отношение еврейского населения Польши, Галиции и Буковины' (выдержка из телеграммы гл.начальнику Минского воен. окр.).
Впрочем, не приходится удивляться тому, что военные власти игнорировали наличность государственной границы между Польшей с одной стороны, Галицией и Буковиной с другой и рассматривали, как единое целое, евреев разных государств, когда достоверно известен следующий факт.
В бытность Сазонова министром иностранных дел, он, в беседе с представившейся ему еврейской депутацией, счел возможным сослаться на враждебное отношение к России галицийских евреев, как на одно из оправданий применяемых против евреев репрессий. И входивший в состав депутации еврей, член Госуд[арственной] Думы, должен был напомнить руководителю российской иностранной политики, что от еврейских граждан Австрии, по меньшей мере, странно требовать измены своему государю.
Итак, различие между евреями по сю и другую сторону государственной границы перестало существовать для военных властей, - евреи, без различия государственной принадлежности, были объявлены врагами России. На этом основании галицийских евреев казнили за 'нелояльность' по отношению к России, [как] еще до того стали с евреями Польши и черты обращаться, как с неприятелем.
Выселения и заложничество занимали количественно первое место в ряду репрессий против евреев, но по существу это было меньшее из зол, которые пришлось претерпеть русскому еврейству.
Реквизиции, насильственное обращение на работы - все считалось позволительным по отношению к евреям.
И при этом, все это проделывалось в наиболее грубой и унизительной для человеческого достоинства форме.
Осенью 1914 г., например, ген. Ренненкампф распорядился, чтобы все евреи Мариамполя, Кальварии и др. мест Сувалкской губ., в еврейский праздник вышли на шоссейные работы в наказание за помощь, якобы оказанную евреями немцам. (Поведение евреев Мариамполя было позднее предметом судебного разбирательства в связи с делом Гершановича, и военный суд в своем вердикте официально засвидетельствовал их лояльность.)
В первый день праздника Кущей все еврейское население указанных пунктов, от мала до велика, не исключая детей, больных и раввинов, пошли с лопатами и заступами верст за 10 от города и проработали целый день. Здесь прежде всего преследовалась цель дискредитировать евреев в глазах армии и окружающего населения, и цель эта, разумеется была достигнута. В других местах возлагали специально на евреев тяжелую обязанность по охране телеграфных проводов, опять-таки с круговой ответственностью всех евреев за целость сети. Всех видов специальных требований, предъявлявшихся военными властями к евреям, и не перечесть.
Общим образом можно сказать, что 'в отношении к евреям был принят ряд совершенно небывалых, неслыханных ни по жестокости ни по мотивам в истории человечества, мер. Эти меры, которые на глазах всего населения приводились в исполнение, внушали и окружающему населению, и армии, сознание о том, что евреи трактуются правительством, как враги, и что, стало быть, с ними нужно обращаться, как с врагами, что евреи поставлены вне покровительства закона'. (Из речи деп. Н.М. Фридмана в Гос. Думе 19 июля 1915 г.)
Всему населению, и в первую очередь армии, были даны наглядные уроки антисемитизма, и результаты этого не замедлили сказаться. Путь следования русских войск в сторону Пруссии и Австрии и обратно превратился сплошь в арену погромов и насилий над еврейским населением.
Истомленные неудачными походами, голодные, потерявшие дисциплину солдаты, при явном попустительстве со стороны начальства, если не под непосредственным его руководством, вымещали свою злобу на евреях. Повторялись времена Хмельницкого; евреев били, грабили, убивали, женщин насиловали, синагоги оскверняли... Первый опыт такого обращения с мирным населением проделан был русскими войсками в В[осточной] Пруссии и затем уже ничего не стоило повторить его в своей же стране над евреями. Примитивную психику русского солдата, в которой зачатки высоких нравственных порывов уживаются с необузданными животными инстинктами, легко было направить по руслу насилия над евреем.
'- Нас на худое нет худа подстрекнуть. На жидов же нашего брата ровно гончих выпускают. Гони да тявкай, да казенный хлебушка чавкай' - записал солдатскую беседу один очень тонкий наблюдатель. И напускали солдат на евреев. И то, что было мрачной трагедией для евреев, зачастую воспринималось солдатами всего лишь, как занятный эпизод военной жизни.
'- А потом начальство жидов нам предоставило', читаем мы в другой записи с фронта. 'Ну и смеху было... Который ревет белугой, который, как пришел, так лег, словно мертвый, сам белый, только уши торчат... А как вошли мы в дом со Степой Ковалевым, и всякого добра много увидали... Расстелили мы одеяло, и класть стали, что кому, потом разберем... Как укладали мы в одеяло, жидок наш пришел. '- Ребята, - говорит - 'нельзя так'. А мы молчим... Он еще лопотать, а мы молчки свое... Он осерчал, в крик, - ротный зашел. Ему смешно, а нельзя, обязан запретить. Сам хохочет, а вещи велит бросить... Ну, и было жиду, и от нас, и от ротного... В лазарет ушел...'
'- Жиденка одного так забыть не могу' - рассказывал другой солдат. - 'Почитай, в час один его солдатня кругом осиротила. И матку забили, отца повесили, сестру замучили, надругались. И остался этот, не больше, как восьми годков, и с им братишка грудной.'
Не всю солдатскую массу обуял этот дух насилия и разрушения. Были в солдатской среде и другие настроения. '- Евреи народ древний, - рассуждает тоже солдат, - 'у них сила в уму, и книги есть старые. Не даром Господь Иисус Христос у евреев явился. Через тот случай урок христианам. А то, напускают со своры, ровно, что в хитрости еврейской вся сила, и злу нашему потачка' - (Эта и предыдущая цитаты взяты из замечательной книги Софии Федорченко: 'Народ на войне. Фронтовые записи.' Киев, 1917, стр. 105, 46, 66).
Были и такие настроения, но не они в то время руководили солдатским поведением. Последнее направлялось сознательными антисемитами в военных и штатских мундирах и без таковых, - и путь русской армии обозначился рядами безвестных еврейских могил, сотнями осиротевших и беспризорных детей, множеством исковерканных молодых жизней и неописуемым ужасом для тех, кто непосредственно от насилия не пострадал. Над каждым еврейским селением, над каждым еврейским домом витал призрак возможного насилия над жизнью, честью, достоянием. Жизнь русского еврейства превратилась в сплошной кошмар, и потребовался общий перелом в настроении страны, чтобы сквозь гущу погромного военного антисемитизма пробился луч света.
Ниже мы увидим, что этот перелом наступил в середине 1915 г. Осень этого же 1915 года ознаменовалась ужасными солдатскими погромами.
'Началось страшное отступление из Литвы - пишет известный историк С.М. Дубнов на основании изучения материалов о военных погромах и насилиях, - стотысячные армии отступали по дорогам, запруженным десятками тысяч беженцев всех национальностей. Какой-то разрушительный самум пронесся над недавно еще цветущим краем. Стихия грабежа и насилия, бич деморализованной армии, обрушилась на все слои населения, но больше всего на евреев, на которых армию давно успели натравить.
То, что творилось над евреями на необозримом пространстве Виленской, Минской и части Витебской губ., по пути отступления наших войск в августе и сентябре 1915 г., заполнит когда-нибудь самую черную страницу еврейского мартиролога и русской истории. Сплошь разгромленные города, разграбленные дома, избитые или убитые люди, изнасилованные женщины - вот трофеи отступления. Эти ужасы совершались главным образом в дни еврейских осенних праздников между Рош-Гашоно и Иом-Кипур, которые на сей раз вполне оправдали свое название - 'страшные дни'.
Происходили до конца года и выселения.
IV.
Правительство, общество, Государственная Дума и еврейский вопрос
В патриотическом подъеме, охватившем Россию в момент объявления войны, слились правительство и общество. Крайняя левая, забитая и загнанная в подполье под режимом III и IV Гос. Думы, была окончательно задушена правовыми условиями военного времени, а легальная и полулегальная оппозиция добровольно себя на время упразднила, - интересы обороны были поставлены превыше всего.
Общества в России не было в первые месяцы войны, - его целиком поглотило правительство, и при том не правительство обновленное, общенациональное, как в передовых странах Европы, а старое правительство царского произвола. Это правительство пошло проторенным путем подавления всякой общественной инициативы, и общество терпело. Все объединилось в идеологическом оправдании войны, которая рисовалась, как война не только оборонительная, но и освободительная, несущая освобождение угнетенным славянским народам, а затем и всей Европе, 'стонущей под игом прусского милитаризма', и во имя этих идей - все склонилось перед правительством.
Характерным проявлением инертности и бессилия русского общества в первые месяцы войны было то, что правительство обходилось совершенно без народного представительства: после манифестационного заседания 26 июля 1914 г. Гос. Дума до конца года не созывалась, а когда в январе 1915 г. последовал созыв Думы, сессия ее длилась не более 3 дней. Но в сущности и это не было парламентской сессией, а всего лишь исправленным и распространенным изданием июльской манифестации.
Вопросы государственной жизни во всей их широте поставлены в Думе не были, не говорили и о еврейском вопросе, и, подчиняясь общему настроению, еврейские депутаты вынуждены были ограничиться коротенькой декларацией:
'За истекшие 6 месяцев' - заявил от имени русских евреев Н.М. Фридман - 'евреи пережили многое и страшное. На долю их выпали неожиданные испытания, усугубившие и без того тяжкий гнет бесправия. Но в этот час, когда борьба с внешним врагом в полном разгаре, мы не будем перечислять причиненных и чинимых нам обид.
'Не сделали этого, по сказанным причинам, и другие члены Думы, но в речах отдельных депутатов были упоминания о евреях, упоминания, характерные в том отношении, что в них уже явно наметилась будущая дифференциация общества в его отношении к правительству вообще, и к еврейской политике - в частности.
Социал-демократ Чхеидзе в оппозиционной речи резко отметил 'вопиющее противоречие', что провозглашается право национальностей на самоопределение и в то же время 'разжигание народных страстей и предубеждений доводится до небывалых еще размеров', и не преминул подчеркнуть, 'что ярче всего это вопиющее противоречие между словом и делом обнаруживается в отношении еврейской нации'.
А лидер кадетов Милюков, который в полном согласии с правительством и с правыми кругами отстаивал необходимость приобретения Россией проливов и Константинополя, по национальному же вопросу удовольствовался выражением удовлетворения, что 'испытания, пережитые одними национальностями, и тяжелое положение других не ослабили их связи с родной землей'.
Правительство тем временем вело свою антисемитскую линию, ничем не стесняясь. Мы уже знаем, что как только улеглись настроения первых дней и недель мобилизации - в еврейском вопросе все пошло по-старому.
К началу учебного года была произведена жеребьевка евреев при приеме в учебные заведения. Законы о правожительстве применялись по всей строгости, страницы еврейских органов печати вновь запестрели известиями о выселениях из мест, где евреям жительство воспрещено, и о взысканиях по всем статьям многосложного кодекса еврейского бесправия.
Выселению в черту подверглись даже раненые на войне евреи, когда они по выздоровлению выписывались из столичных лазаретов. В конце 1914 г. был произведен призыв студенчества для пополнения офицерских кадров, и евреи призваны не были, как не имеющие права быть офицерами.
В феврале 1915 г. приступлено было к пересмотру устава о паспортах и тотчас же было заявлено, что на евреев новые льготные правила о паспортах, во всяком случае, распространены не будут. К Пасхе полякам был поднесен подарок, в виде закона о городовом самоуправлении в Польше, и в новом законе права евреев, выделенных в особую курию, были до крайности урезаны. С наступлением лета последовало запрещение евреям селиться в дачных местностях по побережью Финского залива.
Гражданские власти соревновались с военными в ущемлении евреев, и совокупными их усилиями навет, которому посвящена предшествующая глава, ширился по всей России. Орудием осуществления антисемитских замыслов послужила военная цензура.
Евреев выселяли, громили, чинили над ними насилие, и обо всем этом печать должна была молчать. Все, что происходило на театре военных действий, очутилось под самым суровым цензурным запретом. Не только протестовать нельзя было против того, что творилось над евреями, но даже самые факты насилий и бедствий, порожденных наветом, не подлежали оглашению.
В то же самое время антисемитские газеты свободно сеяли семена клеветы и открыто писали про еврейскую измену. В официальных и официозных военных органах эти темы трактовались с особой любовью. Военная цензура этого рода сообщения, с подобающими к ним комментариями, пропускала беспрепятственно, а впоследствии она пошла еще дальше: не только запрещено было печатать что-либо в опровержение юдофобских измышлений, но систематически вычеркивалось из столбцов газет и журналов все, что могло говорить в пользу евреев, - сообщения о геройских поступках евреев-солдат, о полученных ими отличиях, отзывы высших чинов армии об услугах, оказанных им еврейским населением, и т.д. Особым преследованиям подвергалась еврейская печать, и в конце-концов, оба русско-еврейских еженедельника были совершенно закрыты. (апрель-май 1915 г.)
Правительство понимало, что оглашение всего, что творится с евреями на фронтах и в ближейшем тылу, не может не вызвать возмущения, и всячески охраняло эту военную тайну. А чтобы ввести в заблуждение общественное мнение за границей, в союзных и нейтральных странах, правительство не стеснялось прибегать к заведомой лжи.
Из авторитетных источников распространялись, напр[имер], сведения, что русским евреям предоставлено чуть-ли не полное равноправие. В Гос. Думе министр иностранных дел 27 января 1915 г. категорически опроверг 'слухи о произведенных будто бы русскими войсками погромах еврейских домов, массовом избиении еврейского населения'. Правительство как бы стыдилось действий, которые оно же само поощряло.
Вопрос о военном антисемитизме все же проник в печать и стал предметом обсуждения в обществе - вследствие обострения польско-еврейских отношений.
Польская юдофобская печать с первых дней войны совершенно открыто повела свою антиеврейскую агитацию, а впоследствии, когда в Польше стали организовывать дело помощи жертвам войны, польские организации, с Варшавским Обывательским Комитетом во главе, явно игнорировали еврейскую часть населения и устраняли евреев от пользования учреждениями, которые создавались на деньги, собранные под флагом 'без различия нации и вероисповедания'.
Русское еврейство заявило свой протест пред лицом всего русского общества. На это со стороны поляков последовало возраженье, что польско-еврейский вопрос - это домашнее дело Польши, и что никакая 'интервенция' со стороны русских не может быть терпима.
И маразм русского общества был так велик, что это соображение очень многим русским людям показалось весьма убежденным, - право Польши на автономию было использовано поляками как право беспрепятственного подавления неугодного им еврейского меньшинства, и русские готовы были под этим толкованием подписаться.
Мало-помалу, однако, стал намечаться перелом в отношении русского общества к военному антисемитизму, правда - только в тесных интеллигентных кругах.
Несмотря на тяжелый гнет цензуры, там стало известным фактическое положение вещей, то 'многое и страшное', на которое намекал в Госуд. Думе еврейский депутат. Ближайшее ознакомление на месте с делами и подвигами польского антисемитизма заставило - опять-таки, пока лишь ограниченные кружки интеллигенции - критически разобраться в происходящем и отвергнуть тенденциозно-одностороннюю точку зрения на польско-еврейские распри.
В начале 1915 г. в обеих столицах происходят собеседования интеллигенции о еврейском вопросе, и инициаторы бесед во главе с Горьким, [Л.]Андреевым, [Ф.]Соллогубом объявляют еврейский вопрос - 'вопросом русской совести', формулируют его, как 'русский вопрос о евреях' и призывают к активному вмешательству в польско-еврейские отношения. По условиям военного времени собеседования эти были закрытые, движение не могло войти в широкую публику, но кое-что все же было предпринято для просвещения всего общества. В газетах печатаются статьи видных писателей, в марте появляется обращение к русскому обществу за подписями виднейших представителей русской литературы и науки, взывающее к разуму и совести русских людей и приглашающее их 'поставить одним из условий государственного строительства прекращение гонений на евреев и полное уравнение их в правах'.
Позднее создается русское общество вспомоществования еврейскому населению и русское же общество для изучения еврейской жизни, - радикальная русская интеллигенция организуется для противодействия правительственному и общественному антисемитизму. Линия общественного поведения намечена правильная - еврейские бедствия правильно поняты, как результат еврейского бесправия, это последнее признано общегосударственным злом. Но независящие обстоятельства мешают развернуться движению, - достаточно сказать, что вышеупомянутое 'обращение к обществу', написанное достаточно бледно и сдержанно, могло появиться только в нескольких газетах, - результаты получаются минимальные.
Чисто идейному порыву интеллигенции приходит на помощь движение в пользу евреев, продиктованное реальными жизненными интересами. Поток беженства и выселенчества увлек состоятельные и производительные элементы еврейства, и необходимость для них селиться преимущественно в пределах еврейской черты, территория которой все сужалась в виду наступления немцев, явилось помехой для целесообразной эвакуации промышленности и грозила осложнить и без того тяжелое экономическое положение страны. По мере того, как общество организуется и пытается взять в свои руки обслуживание армии и мобилизацию промышленности в интересах обороны, ими познается весь вред антиеврейской политики правительства.
Смоленская городская дума первая выступила (конец 1914 г.) с ходатайством об отмене еврейских ограничений. В январе 1915 г. аналогичную резолюцию выносит Вольное Экономическое Общество в Петрограде и курортный съезд. В феврале в том же духе высказывается съезд городов, в апреле - съезд биржевых комитетов и золотопромышленный съезд.
Но одинокие голоса, к тому же заглушаемые цензурой, тонут в море клеветы, распространяемой при прямом содействии властей.
В середине 1915 г. всю Россию обходит официальный рассказ о событии в Кужах, где будто бы евреи изменнически спрятали в погребах немцев, которые затем уничтожили пришедший русский отряд. Афиши 'Правительственного Вестника' с этим рассказом были расклеены повсюду, частным изданиям приказано было воспроизвести полностью это сообщение. Народным массам насильно навязывались инсинуации, и в конце концов, не только обыватель стал верить в сказку о еврейском предательстве, но и многие из так называемого прогрессивного общества склонились в сторону врагов еврейства. Сами стесняясь распространять навет, они хранили молчание, - многие, напр[имер], считавшиеся друзьями евреев, отказались дать свою подпись под вышеупомянутым обращением к обществу - и косвенно становились участниками травли евреев.
Одиноко звучали голоса защитников еврейства. Понадобилась военная катастрофа, чтобы открыть обществу глаза на истинное положение вещей и на истинных виновников неудачи русского оружия. Военный кризис летом 1915 г. в связи с дефектами снаряжения и начавшееся отступление русский войск из Польских и Литовских губерний, заставили общество встрепенуться. Мясоедовская история заставила беспристрастных людей задуматься над тем, кто же в самом деле изменники и шпионы, мирные ли евреи, или те, кто держит в своих руках все военные тайны. Правящие круги почувствовали неуверенность, была созвана Гос. Дума.
Июльская сессия Гос. Думы, где впервые вещи были названы своими именами, и всесторонне освещена была и жизнь армии, дала возможность высказать правду и о евреях на войне. Речи по еврейскому вопросу еврейских депутатов и представителей левых фракций прозвучали громко и сильно.
Накануне открытия сессии стараниями еврейских общественных деятелей и трудовика А.Ф. Керенского была на месте выяснена история в Кужах, и официальное сообщение оказалось преступно-нелепой выдумкой: не только в Кужах не было случая измены, но там не оказалось ни евреев, ни погребов в домах.
С документами в руках разоблачен был с думской трибуны гнусный вымысел, рассказана была также правда о заложниках, погромах и насилиях.
Внесен был особый запрос о незакономерных действиях властей по отношению к евреям, и комиссия по запросам приняла его. Из-за цензуры парламентские речи и материалы доходили до читателей только урывками, - Дума была бессильна охранять иммунитет своих отчетов, - но оглашенные в Думе факты все-таки получили широкую огласку. Крупное информационное значение имел и прекрасно составленный и богатый документами доклад по еврейскому вопросу, представленный партии Конституционных демократов М.М. Винавером и получивший значительное распространение в рукописных копиях.
Со второй половины 1915 г. пути общества и правительства начинают расходиться, - постепенно проникает в народное сознание убеждение, что военные несчастья обрушились на Россию не случайно, а естественно вытекают из режима самодержавия, постепенно обнажается преступное неумение правящих кругов поставить, как следует, дело обороны и их готовность скорее пожертвовать интересами страны, нежели поступиться своими позициями. Информация, разоблачающая махинации авторов наветов на евреев, падает теперь на благодарную почву, - размеры русских поражений столь велики, разруха на фронтах и особенно в деле снабжения армий так велика, что попытка свалить всю вину на изменников-евреев не удается, как явно несостоятельная.
Навет утрачивает свою убедительную силу параллельно с тем, как в обществе и в самой армии углубляется оппозиционное настроение. Невидимо зреют уже ростки, которые в 1917 г. приведут к революционному взрыву. Мы выходим из полосы антисемитизма правительстванного и общественного и входим в полосу антисемитизма чисто правительственного.
На рубеже этих двух периодов, во время колебания в высших сферах, когда частично был обновлен состав министров и была созвана Гос. Дума, последовали и единственные за время войны правительственные мероприятия, имевшие для евреев положительное значение. Прежде всего был положен конец массовым выселениям. Военные власти, увлекшись идеей выселений, стали при отступлениях применять эту меру не только к евреям, но ко всему вообще населению.
Сотни тысяч русских граждан были разорены этими нелепыми мероприятиями, пока, наконец, Совет министров не высказался против выселений, как меры 'нарушающей правильное течение экономической жизни страны и вызывающей нежелательный антагонизм в различных слоях общества'.
Памятное майское выселение 30 000 евреев Ковенской и Курляндской губерний оказалось, благодаря этому, последним, - если позднее и имели место выселения, то лишь в сравнительно незначительных размерах.
В июне новый министр народного просвещения гр.Игнатьев расширил для евреев доступ в учебные заведения: для участников войны и их детей, равно как находящихся у них на иждивении, была отменена процентная норма.
В августе последовал так называемый 'щербатовский' циркуляр: 'впредь до пересмотра' законодательства о евреях, евреям разрешено было жить во всех городских поселениях, за исключением столиц и местностей, находящихся под управлением министров Двора и военного.
Это расширение черты, впрочем, являлось не столько добровольным даром правительства, сколько неизбежным последствием выселений.
Число беженцев и выселенцев достигло ко времени издания циркуляра полумиллиона, и непрерывно уменьшавшаяся свободная от неприятеля территория черты не могла вместить такое количество пришельцев. Еще до издания циркуляра пришлось для беженцев раскрыть губернии Тамбовскую, Воронежскую и Пензенскую, затем Вятскую и Нижегородскую, а когда и эти губернии оказались переполненными - законы о черте должны были пасть.
Правительство, с своей стороны, все сделало, чтобы сузить брешь, которую сила вещей принудила пробить в стенах черты: все сельские местности, столицы и ряд отдельных городов остались запретными для евреев, а заключавшаяся в циркуляре льгота была объявлена временной и облечена в очень шаткую и несовершенную юридическую форму. Серия льготных для евреев мер завершилась изданием в сентябре акта о прекращении дел по ст. 1171 уложения о наказаниях (о незаконной торговле вне черты).
Государственная Дума в рассматриваемое время служила единственной трибуной, с которой раздавалось правдивое слово о евреях, но решения большинства Думы лишь очень смутно отражали охватившее общество оппозиционное движение. По вопросу национальному Гос. Дума при открытии сессии прямо стала на точку зрения правительства: повторяя слова премьер-министра Горемыкина из его программной речи, она на тербование национальностей ответила формулой о беспристрастном и благожелательном отношении ко 'всем верным России гражданам без различия племени, языка и веры'.
Поправка об исключении слова 'верные' была отвергнута; отклонено было и пожелание, чтобы 'в ближейшем будущем были приняты меры к устранению всяких административных стеснений, направленных против отдельных народностей, и к отмене всех ограничительных законов, связанных с вероисповеданием и национальностью'.
Месяцем позднее думский центр образовал 'прогрессивный блок' с представительством умеренной оппозиции в лице кадетов, и, по настоянию последних, в программу 'блока' был включен компромиссный пункт о евреях, гласивший:
'Вступление на путь отмены ограничений в правах евреев, в частности, дальнейшие шаги к отмене черты оседлости, облегчение доступа в учебные заведения и отмена стеснений в выборе профессий; восстановление еврейской печати'.
Никаких практических последствий этот пункт не имел, да и судьба самого блока оказалась печальной, - на основное его требование, о призыве к власти людей, облеченных народным доверием (смягченное в угоду умеренно-правых требование ответственного министерства), правительство ответило в сентябре закрытием сессии Гос. Думы. Период колебаний окончился для правительства, и это не преминуло сказаться и в его еврейской политике.
Военные власти и местные администраторы вообще не знали колебаний, они сразу оценили более мягкое отношение правительства к евреям, как явление случайное, как эпизод, и соответственно этому поступали. Накануне открытия думской сессии военные власти закрыли в Варшаве, Вильне и Белостоке все периодические издания на еврейском языке, независимо от их содержания.
Беженцев подвергали по пути и в местах нового поселения всяческим гонениям, а когда был издан щербатовский циркуляр, власти на местах не хотели с ним считаться, а нужны были особые хлопоты, чтобы добиться, например, его признания в Сибири.
На Кавказе циркуляр не только не применялся, но кавказский наместник даже счел себя вправе отдать распоряжение о выдворении всех беженцев-евреев, хотя бы они пользовались повсеместным в России правожительством. В Киев и в разные пункты Петроградской губ. евреев не допускали военные власти, для которых распоряжения гражданских властей не были обязательны. Относительно права приобретения недвижимостей в 'новой черте' последовало неблагоприятное для евреев разъяснение. О каких-либо новых льготах теперь и речи нет, зато вводятся новые ограничения, применяются новые репрессии. Осенью закрываются все еврейские повременные издания в Петрограде. Вводится процентная норма для евреев в адвокатуре. Евреи-студенты вновь исключаются из призыва, несмотря на острую нужду в младших офицерах.
Открывается гонение на евреев, служащих в фронтовых учреждениях Земского и Городского Союзов, и после настойчивых повторных требований военных властей общественные организации вынуждены отказаться от сотрудничества многих нужных и полезных для дела еврейских работников, - военная власть требует устранения евреев, хотя бы из-за этого и пострадали обслуживающие армию учреждения.
8 января 1916 г. на улицах Москвы происходит облава на евреев, как на спекулянтов. Непрерывно идет мелочная борьба с евреями, добивающимися права жить в столицах, в курортах, на дачах.
Но это еще не самое худшее. Специфическая черта антиеврейской политики в 1915-1916 г.г. та, что гражданская власть перенесла в сферу внутренних отношений испытанную на фронте систему навета на евреев. Бедствия войны перекинулись с фронта в тыл, - народные массы страдали от дороговизны, расстройства транспорта, отсутствия разменной монеты и т.п. и пошла систематическая травля евреев, как виновников этого неблагополучия.
В конце октября 1915 г. 'Еврейская Неделя' с горечью констатировала, что 'легкая передышка' ликвидирована, - 'теперь перед нами все признаки возврата к недавнему прошлому... Из самых разнообразных мест приходят известия, что местные администраторы стараются свалить на евреев все специфические бедствия настоящего времени, такие как чрезмерная дороговизна, недостаток продуктов, стеснение в мелкой разменной монете, и путем публичных объявлений, печатных приказов и всяких других начальственных проявлений... афишируется враждебное отношение к еврейскому населению'.
Пошли в ход тенденциозные измышления о зловредных действиях евреев тыла, и центральные ведомства показывают пример своим подчиненным. Еще в июне 1915 г., в период 'передышки', департамент окладных сборов циркулярно распространяет бессмысленную выдумку, что 'германцы намереваются произвести в различных местах империи, посредством особой машины, выжигание хлебов на корню', и что в выпонении этого плана участвуют 'немцы, числящиеся в русском подданстве, и привлеченные к этому делу путем подкупа евреи'. В январе 1916 г. департамент полиции разослал знаменитый 'кафафовский' циркуляр (назван так по имени подписавшего его вице-директора департамента), где был дан и скреплен официальной печатью свод всех обвинений против евреев.
Вот полный текст этого циркуляра:
'М.В.Д. Департамент полиции. ? 1000186...По полученным в Департаменте Полиции сведениям, евреи, посредством многочисленных подпольных организаций, в настоящее время усиленно заняты революционной пропагандой, причем с целью возбуждения общего недовольства в России они, помимо преступной агитации в войсках и крупных промышленных и заводских центрах Империи, а равно и подстрекательства к забастовкам, избрали еще два важных фактора, - искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения звонкой монеты.
Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи; ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты несомненно скрывают товары, замедляют их доставку на места и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях.
Благодаря недостатку звонкой монеты в обращении, евреи стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам, обесценить таковые и заставить таким образом вкладчиков брать свои сбережения из государственных кредитных учреждений и сберегательных касс, а металлическую монету, как единственную якобы имеющую ценность, прятать. По поводу выпуска разменных марок, евреи усиленно распространяют среди населения слухи, что Русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты.
Вместе с тем еврейские агенты повсеместно скупают по повышенной цене серебряную и медную монету. По тем же сведениям, широкое участие евреев в описанной преступной деятельности, по-видимому, объясняется их стремлением добиться отмены черты еврейской оседлости, так как настоящий момент они считают наиболее благоприятным для достижения своих целей путем поддерживания смуты в стране.
Об изложенном Департамент Полиции сообщает Вам для сведения. И.Д. Директора Каффафов'.
Смысл правительственной политики ясен. 'Бессильное справиться со все возрастающими трудностями внутренней жизни страны и в предвидении могущих возникнуть на этой почве народных волнений, правительство обращается к средству, которое не раз применялось в прошлом...
Всем местным представителям власти внушается для соответственного использования на практике мысль о том, что евреи являются главными виновниками всех выпавших на долю России испытаний. Переданная высшей губернской администрацией низшей и распространенная последней среди населения, эта очевидная клевета имеет очевидной целью обратить против евреев накопляющееся в стране раздражение и недовольство.' (из еврейской декларации в феврале 1916 г. в Гос. Думе). Правительство предвидело, и если не сознавало, то инстинктивно чувствовало, что в народных массах нарастает движение против него, и в видах самосохранения оно хотело направить медленно, но неуклонно накоплявшуюся революционную энергию по руслу еврейских погромов.
Замысел правительству не удался, в изменившихся условиях навет повис в воздухе.
Если для 1915 г. характерна была легенда о Кужах, то для 1916 г. символическое значение приобрело дело Гершановича, одной из жертв военного навета. Почтенный житель Мариамполя, Сувалкской губ., он при занятии этого города немцами в сентябре 1914 г. против своей воли был назначен бургомистром.
Когда же в октябре немцы ушли и в город вернулись русские, Гершанович был обвинен в доставлении припасов немцам и на основании показаний местного жителя Байрашевского был признан виновным и присужден к 8-летней каторге.
Антисемитские газеты раздули эту 'еврейскую измену', а что же было в действительности?.. Байрашевский оказался немецким агентом и уже в декабре 1914 г. был осужден за шпионаж. Генерал Бернацкий, участник военных действий в районе Мариамполя, засвидетельствовал, что 'мариампольцы без различия национальностей и вероисповедания во время пребывания в городе неприятеля оставались верными принятой присяге и непоколебимо служили Престолу и отечеству'.
Эти факты получили огласку только ко второй половине 1916 г., когда после долгих усилий удалось добиться пересмотра дела Гершановича в главном военном суде. Суд публично реабилитировал невинно осужденного, проведшего два года в каторжной тюрьме, а корпусный суд, которому дело было передано для нового рассмотрения, реабилитировал и всех мариампольских евреев, отвергнув в своем вердикте самый факт оказания жителями Мариамполя какого-либо содействия немцам. Так рушился давнишний военный навет, и новый навет на евреев тем менее встречал доверие и только лишний раз выявил тесную связь, какая существовала между общей политикой царского самодержавия и еврейским угнетением.
Гос. Дума в течение 1916 г. дала со своей стороны яркую иллюстрацию только-что указанной связи. Руководящее большинство Гос. Думы желало сочетать оппозицию правительству с лояльностью по отношению к самодержавию, и этим предопределило свою линию поведения в еврейском вопросе: дума упорно воздерживалась от осуществления своей же скромной программы 'вступления на путь' отмены еврейских ограничений и недвусмысленно поддерживала антиеврейскую политику правительства.
Как раз накануне открытия думской сессии (февраль 1916 г.) стал известен каффафовский циркуляр. Казалось бы, общегосударственные интересы требовали обсуждения в первую голову еврейского вопроса, дабы разоблачить политику людей, которые, стоя у кормила правления, не знают иного способа спасения родины, как возбуждение народных масс на кровавую расправу с евреями.
Подлинное народное представительство обязано было сделать хотя бы такое заявление, с каким выступил съезд военно-промышленных комитетов. 'Отвергая с негодованием голословные и вымышленные обвинения' циркуляра, съезд в своей резолюции констатировал, 'что эта новая попытка сложить ответственность за хозяйственную разруху на группу населения встречает единодушное презрение и протест'.
Гос. Дума таких слов сказать не умела. 'Прогрессивный блок' пошел по стопам председателя совета министров: Штюрмер в своей декларации при открытии думской сессии отделался незначительной фразой по адресу национальностей, и декларация 'прогрессивного блока' содержала заявление о мерах 'умиротворения дружной отныне семьи национальностей' и только.
Когда фракция трудовиков вслед затем внесла в думу законопроект о национальном равноправии, то на это большинство Государственной думы посмотрело, как на обычную демонстративную выходку левых, и проект спокойно положили под сукно.
А когда еврейскими и левыми депутатами был внесен запрос о кафаффовском циркуляре и о прочих насилиях над евреями, и еврейский вопрос встал перед думой помимо воли 'блока', блок не только не поддержал запроса, но повел себя так, что запрос был снят, - дума в еврейском вопросе капитулировала перед правительством. Позднее, когда рассматривался законопроект об устранении правоограничений для крестьян, дума отклонила поправку о распространении и на евреев действия закона.
Несмотря на это, летом, во время пребывания за границей русской парламентской делегации члены ее афишировали еврейский пункт программы 'блока' и выдавали его за реальное облегчение положения русских евреев. Это не помешало правым депутатам прогрессивного блока, по возвращении делегации домой, забыть все хорошие слова о равноправии национальностей, которые они слыхали за границей и которые они сами же там произносили, - все старания кадетов добиться от своих соседей по блоку отмены ограничений для евреев были тщетны. Очередные правительственные законопроекты о реформе городового положения, о волостном самоуправлении, заключали сакраментальную формулу об ограничении прав евреев, блок не решался порвать с антиеврейской традицией и вычеркнуть эти ограничения.
Государственная дума все же продолжала быть полезной, как трибуна, с которой можно было обращаться к народу, пользуясь относительной свободой слова. В осеннюю сессию Гос. думы, в разгар распутиниады, стены Таврического дворца услыхали исключительные по смелости речи. Царский режим не уразумел данного ему предостережения и продолжал стремительно катиться в пропасть.
Пришла революция и одним ударом смела много уродливых явлений в русской действительности, среди них и еврейское бесправие.
Прежде, чем перейти к революционному году и к заключительной стадии войны, ознакомимся с состоянием еврейской общественности в военное время.
V.
Благодаря специфическим условиям военного времени еврейская общественная жизнь в годы войны оказалась самым тесным образом связанной с делом помощи жертвам войны.
В установлении этой связи сыграли роль и внешние и внутренние причины. Под внешними причинами мы разумеем общий правовой режим, установившийся в России с момента объявления войны, режим, при котором все общество в начале было обречено на молчание и никакие проявления общественной инициативы допускаемы не были.
Впоследствии, когда правительство само почувствовало свое бессилие и неумение справиться с выдвинутыми войной проблемами, оно поневоле открыло некоторый простор для общественной деятельности, и тогда оживилась и еврейская общественность. Что касается внутренних условий еврейской жизни, то дело помощи по грандиозности своей должно было захватить все живые силы еврейства, - еврейскому народному организму были нанесены столь тяжкие раны, что понадобилось напряжение всех народных сил, чтобы залечить их.
Изображение материального разорения, причиненного евреям России военными действиями и еще больше варварской политикой правительства, должно составить предмет особого очерка, но немногих цифровых данных достаточно для того, чтобы получить представление о размерах бедствия. Не менее 500.000 евреев было снято с насиженных мест. К сентябрю 1916 г., когда процесс расселения беженцев и выселенцев приближался к завершению, одних зарегистрованных в еврейских комитетах помощи, т.е. пользующихся общественной помощью, было 212 тысяч беженцев и выселенцев, и из них огромное большинство были женщины и дети.
С большим трудом, приспособляясь к вновь создаваемым обстоятельствам, налаживалась организация дела помощи. Размеры бедствия росли не по дням, а по часам, всякое предвидение оказывалось превзойденным суровой и мрачной действительностью, и только благодаря исключительному подъему духа русского еврейства ему удалось побороть все трудности и справиться как с делом оказания первой помощи пострадавшим от войны, так и с дальнейшим их устройством на новых местах.
Будущий беспристрастный историк, перед которым раскроется летопись тяжелых годов войны, должен будет признать, что в то время как русское самодержавие выселениями, погромами и прочими гонениями на евреев вписывало новую позорную страницу в свою историю, еврейство не пало под тяжестью обрушившихся на него ударов и выпавшим на его долю гонениям противопоставило стойкость и исключительную жертвоготовность.
На скорбном пути своем беженцы и выселенцы повсюду встречали у братьев своих радушие и готовность поделиться последним. Еврейское юношество и еврейская молодежь с пылкостью устремились на открывшееся поприще народной работы и вложили в дело помощи много души и энергии. Вся первая стадия оказания помощи жертвам гонений может быть охарактеризована как единодушный порыв еврейских народных масс. В тяжелую годину душа народная засветилась ярким светом, и это было для еврейского народа единственным утешением в те страшные недели и месяцы.
Мы и здесь не будем приводить наиболее выдающихся фактов и событий из хроники дела помощи, а для иллюстрации возьмем случай самый обыкновенный, рядовой. Мы раньше познакомились с вилькомирскими евреями в момент их горячего патриотического подъема, затем мы видели, как обрушился на них ужас выселения. Приглядимся же теперь к еврейскому Вилькомиру в пути.
Вот что рассказывает наш знакомый повествователь: 'В два часа ночи мы подъезжали к корчме, до Ширвинта было еще 3 версты. Около корчмы мелькали огоньки. Когда мы подъехали поближе, к нам подошел старенький худой еврей с фонарем в руке, в сопровождении нескольких молодых людей.
'Добро пожаловать, братья, приветствовал он нас торжественно, нас послал к вам раввин м. Ширвинты и еврейская община, чтобы встретить вас и снабдить всем нужным. Мы знаем уже, какое страшное несчастье обрушилось на вас, но не оскудела рука Израиля. Господь смилостивится над вами и над всем народом нашим. Добро пожаловать к нам в местечко.'
Мне хотелось ответить, поблагодарить, но спазмы сдавили мне горло, что-то подкатилось под сердце, и я не произнес ни слова. Только глаза у меня наполнились слезами. А встретившие нас молодые люди не позволили нам даже притронуться к вещам, они сами их тащили, сами занесли в дом спящих детей. Кто-то, кажется, стал ставить самовар. А с улицы неслись крики и голоса: вставайте, братья, теперь не время спать, люди валяются на улицах. И все местечко поднялось. А подводы все тянутся, да тянутся, в глазах темнеет. Куда девать столько народу? И кто их прокормит? И да будет записано на веки-вечные, что Ширвинтские евреи с раввином и кантором во главе приняли нас с совершенно небывалым радушием и преданностью. Всякий делился с нами чем только мог, но община в 250 душ не в силах была справиться с задачей устроить 6000 приезжих, среди которых к тому же оказалось много больных, изможденных и разбитых в пути.
'Но вот из Вильны прибыло отделение комитета помощи и приступило к организации помощи квартирной, продовольственной, медицинской. Работа велась в широком масштабе. Образовались группы для отдельных отраслей работы, местечко было разбито на районы, установили план'...
В большем или меньшем масштабе аналогичные сцены разыгрывались в сотнях мест, - когда в сентябре 1916 года были зарегистрованы вышеупомянутые 212.000 беженцев, то оказалось, что они прибыли из 1907 пунктов!
Народный порыв помог справиться с беженским потоком в первые, наиболее острые минуты. Но и тогда уже, и тем более впоследствии, когда на очередь стали задачи устроения выселенцев и беженцев на новых местах, нужна была стройная организация, которая согласовала бы и привела бы к одному знаменателю разрозненные усилия еврейских деятелей на местах. Необходимы были руководящие и направляющие органы, и они были созданы. В Петрограде, по инициативе отдельных лиц, еще осенью 1914 г. создался Комитет помощи жертвам войны, который сначала ставил себе задачи скорее благотворительные, чем общественные. Силою вещей функции этого учреждения (известного под сокращенным названием ЕКОПО) разрослись, и оно сделалось центральным органом дела помощи.
Для успешности работы к ней были привлечены все существующие организации русского еврейства, и дело помощи специализировалось. За ЕКОПО осталось общее руководство делом помощи и финансирование его. Общество просвещения евреев (ОПЕ) взяло на себя заботу о школах для беженцев и об удовлетворении других их культурных потребностей. Общество охранения здоровья (ОЗЕ) организовало медицинско-санитарную помощь и ведало призрением детей. Общество ремесленного труда (ОРТ) заведывало оказанием экономической помощи и в частности широко развило организацию трудовой помощи, для чего в центре и на местах были созданы особые комиссии и бюро труда. В области экономики работало и Еврейское Колонизационное общество (ЕКО), приходившее на помощь беженцам путем оказания им кооперативного кредита, заботившееся также о содействии ремесленному профессиональному образованию и оказывавшее помощь евреям земледельцам.
Бюджет учреждений помощи непрерывно рос, - начав с десятков тысяч он постепенно вырос до миллионов рублей. Как ни велика была жертвоготовность русского еврейства, она не в состоянии была покрывать столь крупные расходы. На помощь русскому еврейству пришли евреи Америки и Зап. Европы, но и присланных из-за границы денег не могло хватить на удовлетворение всех нужд.
Дело помощи переросло рамки благотворительности, хотя бы и общественной, и могло быть мало-мальски удовлетворительно поставлено только, как дело государственное. Русское правительство в конце-концов вынуждено было признать оказание помощи жертвам войны обязанностью государства и ассигновать необходимые средства из казны. Правительство не могло также не видеть, что его собственные органы не в состоянии справиться с этой новой государственной задачей, и поневоле предоставило свои средства в распоряжение национальных организаций, в том числе и еврейских.
Дело, конечно, не обходилось без трений, нужна была постоянная бдительность, чтобы обеспечить еврейским учреждениям причитающуюся им долю из общих ассигнований, приходилось в этом отношении вести постоянную борьбу как в центре, так и местах (на одни виды помощи правительство отпускало средства центральным национальным организациям, на другие - через специально созданные местные свои органы).
В 1916 г. правительство стало на путь резкого сокращения ассигнований из казны, и против этой тенденции, грозившей подкопать всю организацию помощи, опять пришлось бороться. В общем и целом правительство предоставило еврейским организациям немалую сумму денег на дело помощи и значительную свободу в распоряжении этими деньгами.
И создалось парадоксальное положение: в самодержавном государстве, ведущем неизменно антисемитскую политику, еврейство в известном смысле осуществляло права национальной автономии. В 1916 г., когда все учреждения помощи уже вышли из организационной стадии и правильно функционировали, Россия была, можно сказать, покрыта сетью автономных еврейских, центральных и местных, учреждений: ЕКОПО выполняло обязанности руководящего органа и ведомства финансов, ОПЕ было ведомством просвещения, ОЗЕ - народного здравия, ОРТ и ЕКО делили между собой функции социального призрения и экономической самопомощи.
Работа всех этих многочисленных учреждений объединялась и координировалась обширными кадрами разъездных уполномоченных и инструкторов. В их рядах и вообще в рядах активных работников дела помощи можно было видеть лучших представителей еврейской общественности, в том числе многих партийных работников, которых тяжелые годы реакции заставили уйти с общественного поприща и которых мы позднее, после революции 1917 г., вновь увидим в партийных учреждениях, подчас на видных и ответственных постах.
Непосредственных результатов, достигнутых работой еврейских учреждений помощи, мы здесь не касаемся, - это тема, заслуживающая по обширности своей особого рассмотрения. Нас здесь помощь жертвам войны интересует постольку, поскольку вокруг нее смогла организоваться еврейская общественность, не взирая на созданный правительством тяжелый правовой режим. Учреждения помощи не только привлекли к народному делу все живые силы еврейства и открыли возможность интеллигенции вновь сблизиться с народными массами, но в процессе работы вновь поставлены были в порядок дня главнейшие проблемы внутренней еврейской жизни и намечены возможные их решения.
В первые месяцы войны, когда под впечатлением первых ударов погромно-антисемитской грозы создавались первые комитеты помощи, руководящая роль в них силою вещей выпала на долю общественных верхов, - то были единственные люди, инициатива которых могла быть тогда терпима местными властями.
Под флагом этих комитетов, несмотря на односторонний их состав, объединились все, без различия направлений, - время было слишком горячее, чтобы вредить делу внутренними раздорами, да и сама работа оказания скорой помощи жертвам войны по характеру своему почти не вызывала разногласий. Когда же первый острый период завершился, и дело помощи приняло характер социального и культурного строительства, разногласия были неизбежны. То или иное направление большого народного дела зависело от личного состава руководящих органов, и началась упорная борьба за демократизацию комитетов помощи, за замену органов, возникших по частной инициативе, органами выборными.
В процессе борьбы обострились и взаимоотношения еврейского Петрограда с еврейской провинцией, а там, где плутократический состав комитетов помощи черпал свою силу в таком же строе местной еврейской общины, пошла борьба за демократизацию этой последней. Культурное, в частности, школьное строительство оживило давнишний спор между 'идишистами' и 'гебраистами', т.е. между сторонниками гегемонии живого языка народных масс и приверженцами исторического еврейского языка, в котором они, в связи с общей своей сионистической концепцией, усматривают язык еврейского будущего. Спор велся не только теоретически, но те и другие претворяли свои идеи в деле, строя школы, соответственно своим программам. Вопросы социальной помощи и самопомощи развернулись в более общую проблему о пределах и формах еврейской автономии: взаимоотношения между беженскими организациями в пунктах новой черты и тамошними еврейскими общинами выдвинули общую проблему об устроении общины, как основной ячейки еврейской автономии; по поводу устройства еврейских бюро труда ожил старый вопрос о пределах компетенции национально-еврейских органов, должна ли она распространяться и на область экономики или нет.
Сторонники тех или иных взглядов имели возможность в ходе работы выяснять свои точки зрения и организовать своих единомышленников. Так, в 1916 г., на январском совещании по вопросам трудовой помощи, фигурировали организованные группы 'еврейских марксистов' и 'территориалистов' и под этими весьма прозрачными псевдонимами выступали и ожесточенно спорили бундисты с одной стороны, сионисты-социалисты и сеймовцы с другой. В свое время, в разгар работы, споры и трения разных лагерей и течений иногда воспринимались как помеха очередной работе, в действительности же столкновение мнений создало ту живую атмосферу, которая само дело помощи подняло на высоту общенародного дела и принесло плоды в будущем: оно мобилизовало силы еврейства для активного и организованного участия в государственном строительстве пореволюционного времени.
Вокруг дела помощи выявлялись и меняющиеся политические настроения еврейства. Мы видели патриотический подъем еврейства в начале войны, когда слишком многие отождествили преданность родине с преданностью господствующему режиму.
Правительство само все сделало для того, чтобы рассеять это заблуждение. Не осталось тайной для еврейских масс, что навет на евреев и все виды антисемитской политики находят себе могущественную поддержку в самых высоких сферах, в штабе верховного главнокомандующего, вел. кн. Николая Николаевича.
Еврейство на горьком опыте убедилось, что война не дает никаких оснований менять давнишнее отношение к самодержавию, как к исконному врагу. Высшие еврейские круги, нотабли, привыкшие облегчать положение своих братьев путем предстательства в сферах, однако и теперь не хотели отказаться от этого способа действия. Так, в начале 1915 г. правление Петроградской еврейской общины обратилось со слезным заявлением к верховному главнокомандующему по поводу обрушившихся на евреев гонений. Заявление осталось без ответа. После этого отдельные лица пытались еще иногда за свой страх и риск представительствовать перед сферами о тех или иных льготах, но эти выступления, поскольку они становились достоянием гласности, встречали в еврейской среде резко отрицательное к себе отношение.
Общая позиция еврейства была - категорическое требование равноправия. Когда в августе 1915 г. в Петроград впервые съехались представители провинциальных комитетов помощи, и в частных совещаниях обсуждалось общее положение, раздались одинокие голоса, что, быть может, в минуту столь острой опасности для еврейства, следует апеллировать к монаршему милосердию. Мысль эта встретила решительный отпор, собрание не послало даже верноподданнической телеграммы - что являлось тогда обязательным для всякой общественной организации, - а по поводу воспоследовавшего тогда 'щербатовского' циркуляра, была принята следующая резолюция:
'Совещание находит, что предоставление евреям права жительства в городах вне черты оседлости не в состоянии удовлетворить острых и неотложных нужд переживаемого времени и оставляет неприкосновеными основы бесправия. Выражая глубокое негодование по поводу гонений и унижений, которым подверглось еврейское население в течение войны, совещание заявляет, что только законодательной отменой всех действующих в отношении евреев правоограничений, государство исполнит свой долг перед еврейским народом и сделает невозможным повторение подобных гонений.'
Выраженное в заключительных словах резолюции опасение возможных новых гонений имело глубокие основания. Опыт расселения беженцев показал, что вообще говоря, евреи в новой черте встречают со стороны нееврейского населения теплое и благожелательное отношение; но стоило местным властям распространить слухи про еврейскую измену и еврейский шпионаж, стоило им так или иначе стеснить права евреев, как возникали трения и столкновения. В виду этого надо было опасаться, как бы темные силы, при благосклонном содействии властей, не вздумали инсценировать в общероссийском масштабе проявления 'народного возмущения' - по поводу расширения черты. Еще больше надо было опасаться эксцессов со стороны армии, когда окончится война и настанет период демобилизации (тогда не предвидели, что война затянется до 1918 г.).
Антисемитская агитация в армии ни на минуту ведь не прекращалась. Официальные 'Армейский Вестник', напр[имер], издавался под редакцией сотрудника черносотенной 'Земщины' и сделал своей специальностью печатание инсинуаций на евреев. В августе 1915 г. штаб верховного главнокомандующего привлек всю армию к сотрудничеству в распространении и обосновании навета на евреев: начальником штаба предпринята была анкета о роли евреев в армии, причем редакция вопросов заранее предопределяла антиеврейский характер ответов:
( приказы см. у нас на странице!; ldn-knigi)
'Начальник Штаба Верх. Главнокомандующего разослал по армии 5 августа 1915 г. следующий циркуляр:
'Несомненно, что по окончании войны придется самым серьезным образом обсудить вопрос о возможности дальнейшего оставления евреев в рядах армии, или, во всяком случае, о сокращении числа их в войсковых частях, почему представляется крайне желательным иметь к тому времени систематизированный материал, собранный по отзывам и показаниям участников войны и войсковых частей, кои испытали на себе весь вред пребывания евреев в их среде ...Н.Янушкевич'. Приложенный к циркуляру 'перечень вопросов' разбит на 4 отдела.
Первый гласил:
'1. Нравственные качества солдат-евреев.
А. Случаи нарушения солдатами евреями долга службы и верности присяге, случаи измены и несоблюдения установившегося понятия о чести воина, гражданина и человека.
Б. Случаи недобросовестного исполнения солдатами евреями служебных обязанностей, или уклонения от службы, или стремления солдат евреев перечисляться в нестроевые, деньщики.
В. Случаи симуляции ими болезней, членовредительства, или пособничества в этом отношении другим.
Г. Побеги солдат евреев из частей войск.
Д. Случаи выражения солдатами евреями сочувствия противнику и желания быть ему полезным в чем-либо: участие солдат евреев в шпионаже.
Е. Случаи недоброжелательного отношения к нашим солдатам не-евреям и вообще к нашим частям войск.
Ж. Случаи вредного влияния отрицательных нравственных сторон солдат евреев на прочих солдат части.
З. Особые характерные случаи отношения солдат евреев к местному еврейскому населению'
Затем шли редактированные в том же духе вопросы о 'боевых и физических качествах солдат евреев' и о 'поведении евреев в тылу'. Последний отдел анкеты приводим полностью.
'4. Отношение местного населения к настоящей войне.
А. Случаи, характеризующие отношение местного населения к противнику и к нашим войскам.
Б. Случаи, характеризующие отношение местного еврейского населения к солдату еврею и к солдату не-еврею.
В. Случаи выражения местным еврейским населением доброжелательства или сочувствия нашему противнику, или вообще выражения желания быть ему полезным в чем-либо.
Г. Случаи участия местного еврейского населения в шпионаже.
Д. Случаи измены местного еврейского населения долгу верноподданного гражданина и человека.
Е. Какие-либо особые случаи, характеризующие отношение местного еврейского населения к настоящей войне.'
Большинство подчиненных чинов армии, конечно, вняло указаниям высшего начальства, а затем известны случаи, когда анкетные листы возвращались обратно высшим начальством 'для испрвления' и 'дополнения', если младшее начальство отказывалось непонятливым и ответы его были нейтральны или благожелательны евреям.
Страшный 1914 - 15-ый год, упорная и непрекращающаяся до последнего дня существования царского режима травля со стороны военных и гражданских властей, перспективы новых погромов и гонений во время войны и после нее, - все это делало борьбу за еврейское равноправие и разоблачение интриг и наветов на евреев задачей исключительно важной и насущной.
Местом этой борьбы сделалась Государственная Дума, как единственная в то время политическая арена, и вокруг Гос. Думы и заседавших в ней трех еврейских депутатов сосредоточилась политическая деятельность еврейской общественности. Социалистические течения в еврействе условиями военного времени обречены были на молчание, - только в 1916 г. они могли возобновить подпольную деятельность и предпринять открыто некоторые замаскированные выступления, в культурных и экономических организациях, - и вокруг Думских депутатов объединились течения еврейской общественности, не стоящие на точке зрения социализма, объединились на платформе борьбы с наветом, борьбы за равноправие. Декларации еврейских депутатов в Гос. Думе, в своем месте у нас цитированные, отражали взгляды этих общественных кругов.
Пока Гос. Дума занималась только манифестациями, и с думской трибуны можно было только протестовать, да и то лишь в очень осторожной форме, политическое совещание при депутатах было довольно единодушно. Как только общее положение изменилось, и в русском обществе наметились разные линии политического поведения, пути еврейских групп тоже разошлись. К моменту образования 'прогрессивного блока' и в связи с ним, разногласия обострились, и борьба разных течений принимала подчас острые формы.
В то время как правая сторона, евреи из кадетской партии и правее стоящие элементы, приветствовали образование 'блока', ждали реальных результатов от этой парламентской комбинации и уверены были, что 'блок', в случае успеха, действительно 'станет на путь' отмены еврейских ограничений, - левая сторона, демократы, стоящие левее кадетов, а также сионисты, не верили в действенную силу блока, считали принципиально недопустимыми компромиссы в вопросе о еврейском равноправии и, в противовес 'блоку' одобряли линию поведения, проводившуюся в думе трудовиками и социал-демократами.
По мере того, как прогрессивный блок проявлял боязливое нежелание осуществить еврейский пункт своей программы, второе течение становилось все более популярным в еврейской среде. Выступления левых депутатов по еврейскому вопросу встречали сочувственный отклик в разнообразных еврейских кругах, поведение 'прогрессивного блока' вызывало внушительные протесты, к еврейским депутатам обращено было требование выступить из кадетской партии, которая вошла в состав блока, и под давлением общественного мнения еврейские депутаты должны были заявить, что они не связаны программой блока и в него не входят.
Единственный еврейский орган печати, долгое время отстаивавший положительное значение блока, и тот в конце концов признал, что думская политика крайних левых партий в еврейском вопросе выгодно отличается от поведения прогрессивного блока и единственно отвечает еврейским интересам. 'Первые (левые партии) неуклонно ставили еврейский вопрос на строго принципиальную почву и со всей энергией защищали интересы евреев, как собственное свое дело.
Речи Керенского, Чхенкели, Чхеидзе и других представителей крайне левого фланга навсегда останутся памятником мужественной борьбы против трусливости и лицемерия в еврейском вопросе третье-июньской думы' ('Евр. Неделя' ? 1 за 1917 г.). Весь 1916 г. прошел в этих спорах за и против 'блока', спорах, немало способствовавших развитию политического самосознания в еврейской среде.
Споры вокруг думской политики скрещивались со спорами вокруг вопросов внутренней еврейской жизни - община, школа, язык - и вопросов междугосударственной еврейской политики. Поднятое в Америке движение в пользу созыва еврейского конгресса живо заинтересовало русских евреев, и различное отношение отдельных групп к идее конгресса и к его программе предварило будущие еще более крупные разногласия относительно международной постановки еврейского вопроса на конгрессе мира. Но как ни велик был интерес к проблемам внутреннего устроения еврейской жизни и международной политики, центральное место, разумеется, продолжал занимать вопрос: быть впредь или не быть еврейскому бесправию.
Тут мы вновь сталкиваемся с деятельностью еврейского политического коллектива при еврейских депутатах. Пусть отдельные выступления и вся линия поведения еврейских депутатов гос. думы и стоявших за ними групп зачастую были недостаточно выдержаны и решительны, - при подведении итогов не надо забывать, что участие в думской работе было только одной отраслью деятельности коллектива.
Им сверх того еще выполнялась невидная и неблагодарная работа, но насущно необходимая для успеха в борьбе за равноправие: мы разумеем информирование общества об истинном положении еврейского вопроса в России. В информации одинаково нуждалось и еврейское общество, и русское, информационная работа должна была вестись не только в России, но и за рубежом.
Здесь и там надо было преодолевать крупные трудности: в России - военную цензуру, за границей - стремление союзников не допускать оглашения чего-либо компрометирующего русское правительство и тенденциозные измышления обоих воюющих лагерей.
В то время как русское правительство распространяло ложные слухи об улучшении правового положения русских евреев и одновременно, пользуясь услугами продажных перьев, пробовало и за границей сеять семена навета, немцы в своих интересах использовали материал о погромах и гонениях на евреев, и германофильские сообщения, равно как сенсационные измышления желтой прессы подрывали в публике доверие к правдивой информации о положении евреев в России.
Надо было собирать и затем давать обществу документально проверенный, строго правдивый материал о том, что творится с евреями в России, и эту задачу изо дня в день выполняло бюро при еврейских депутатах. Его стараниями нужный материал концентрировался в одном месте и доводился до сведения политических и общественных деятелей и органов печати. Еврейская пресса со своей стороны непрестанно боролась с цензурой за право более полного осведомления читательских масс. Материалами названного бюро пользовались и возникшие в нейтральных странах еврейские учреждения, поставившие себе аналогичные информационные задачи. Так писался изо дня в день грозный обвинительный акт против царского правительства, и в сознании еврейских народных масс все больше укреплялась мысль, что между ним и самодержавием не может быть мира, что только с падением самодержавия разрушится здание еврейского бесправия.
VI.
В мрачном настроении встречало российское еврейство 1917-ый год. Царский режим завел страну в тупик, и тяжелее всего это отражалось на евреях. Бюрократическая машина продолжала свою анти-еврейскую работу, - евреев на пороге нового года изгоняли из учреждений Красного Креста, в министерстве юстиции готовили законопроект об установлении уголовной ответственности евреев-арендаторов за обход земельных законов, и т.д., - каждый день приносил новые свидетельства близорукости правящих кругов, их полного непонимания того, что совершается вокруг них.
Слухи об отмене черты и о других льготах для евреев, слухи, которые стали постоянной рубрикой в газетах со времени заграничного путешествия русской парламентской делегации, только подчеркивали бессилие правящего режима: он видимо сознавал, что еврейский вопрос настойчиво требует разрешения, но единственное здравое и возможное решение противоречило самому существу режима, - отсюда бесконечные и бесплодные искания приемлемого для правительства еврейского законопроекта. Государственная Дума, после громких и откровенных осенних речей, тоже зашла в тупик, и, отражая общее положение, переживала кризис и еврейское политическое совещание при депутатах: старые пути политической работы были изжиты, новых еще не видно было, и из совещания стали уходить видные деятели, как левого, так и правого флангов.
С тревогой ожидало еврейство завтрашнего дня, - что принесет он России, наметит ли он какой-нибудь выход из невыносимого положения, или кризис выльется в неорганизованное восстание недовольных народных масс, во всеобщий погром и разгром, жертвами которого в первую очередь станут, конечно евреи...
День 27 февраля 1917 г. не сразу внес ясность в положение вещей.
Что это, подлинная революция или начало новой пугачевщины?
Призраки ужасных погромов, последовавших за манифестом 17 октября 1905 г. реяли над еврейством и омрачали радость первых дней революции. Как бы и новая революция не ознаменовалась еврейским погромом! Как бы контрреволюция опять, как во время первой русской революции, не направила народный гнев на евреев! Такие опасения высказывались не только в обывательских кругах. Но вскоре все воочию убедились, что опасения напрасны, что царский режим сгнил до корня, что у него нет силы сопротивления, и революция стала великим праздником для еврейства, бескровную победу революции еврейство России единодушно приветствовало, исполненное надежд и больших упований.
На этот раз еврейство не обманулось в своих ожиданиях. Начала всеобщего гражданского равенства не только включены были в первую программную декларацию первого Временного Правительства (памятный евреям пункт 3-ий декларации: 'отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений'), но и немедленно же стали проводиться в жизнь.
Одними из первых актов новых министров были распоряжения об отмене еврейских ограничений: военный министр А.И. Гучков, тот самый, который в третьей гос. думе прославился ядовитым выпадом против евреев, как революционеров, отменил ограничения для евреев в армии, Коновалов отдал соответствующее распоряжение по министерству торговли и промышленности, министерство юстиции немедленно распорядилось о предоставлении прав евреям-адвокатам и т.д.
Как только правительство приступило к законодательным работам, немедленно же началась разработка законопроекта об отмене всех национальных и вероисповедных ограничений, и в ночь на 21 марта 1917 г. членами Временного Правительства был подписан декрет, положивший конец бесправию 5-тимиллионного еврейского населения России.
Пессимистические предсказания людей, живших под впечатлением 1905 г., не оправдались, но оказались все же не совсем безосновательными. Правилен оказался прогноз, что контрреволюция будет выступать под 'истинно-русской' личиной, под маской защиты 'русских' интересов от 'еврейского засилия' - от 'засилья' евреев-революционеров.
Среди откликов провинции на совершившийся переворот стали приходить из различных мест сообщения о погромной агитации, о погромных листках, распространяемых среди темного люда, о провокационных слухах, имеющих целью натравить население на евреев, и т.д. Не только в провинции, но и в столицах имела место черносотенная агитация, в Москве на Пасху устраивались форменные летучие погромные митинги.
Были и в армии запоздалые отголоски военного навета, - антисемитские выступления генералов, не забывших еще про времена верховного главнокомандующего Николая Николаевича, и офицеров, не освоившихся с мыслью, что офицерское звание перестало быть привилегией 'господствующей' нации. Но вся эта агитация и пропаганда против евреев не захватывала масс.
Враги еврейства составляли в то время ничтожное меньшинство, и правительству, искренне стремившемуся не допускать антиеврейских эксцессов, не стоило больших усилий подавлять происки ничтожных кучек.
'Мы, представители революционной России' - говорил еврейской депутации вождь Петроградского Совета Раб. и Солд. депутатов Чхеидзе - 'понимаем, что в этом вопросе не может быть поворота. Всякий поворот, каждый шаг назад, был бы крушением революции, и мы, тот класс, которого я являюсь представителем и идеологом, этого не допустит.' На той же точке зрения, что органы революционной демократии, стояло и правительство, и до погромов дело нигде не доходило.
По мере того, однако, как углублялись и обнажались социальные противоречия революции, по мере того, как первый, мирный и бескровный, период революции сменился новым периодом обостренной классовой борьбы, по мере того как миллионы солдат на фронте, изверившись в надежде на скорый мир, обращались в противников Временного Правительства и создавали обстановку для будущего торжества большевизма, - росла и волна антисемитизма.
Случайное обстоятельство, что во главе большевизма, этого типично-русского бунтарства, корни которого восходят к родоначальникам русского революционного движения, оказалось несколько лиц еврейского происхождения, что еврейская деклассированная интеллигенция и эмигрантская среда выдвинули из себя сравнительно большой процент большевистских партийных деятелей, были искусно использованы контрреволюционерами и уличной прессой.
Создался как бы своего рода новый навет - отождествление большевизма с еврейством. Это не мешало разным темным элементам, прикрываясь маской большевизма, в свою очередь натравливать на евреев большевистски настроенные массы.
Те и другие одинаково били на примитивную психологию массового человека, который не разбирается в существе социальных явлений, а судит по видимости: революция не оправдала его надежд, среди деятелей революции имеются евреи, - следовательно, виноваты евреи.
'Обыватель, - писала газета 'День' по поводу усиления антиеврейского движения - не в состоянии уразуметь всю сложность того клубка противоречий, который наматывает революция. Он должен иметь универсальное объяснение, один источник всех зол, всех напастей. Таким универсализмом отличается антисемитизм. Анархия в сознании обывателя тоже отождествляется с революцией, революция - с демократией, демократия - с пролетариатом, и все вместе взятое - с интригой жидов. Стоит устранить последних, и воцарится блаженное спокойствие и порядок, о которых так стосковалось 'обывательское сердце'.
Вопрос о борьбе с антисемитизмом стал перед органами революционной демократии. Ему уделил специальное внимание первый съезд советов рабочих и солдатских депутатов и в своей резолюции призвал все местные советы 'зорко следить за всякими происками антисемитских групп и агитаторов и вести неустанную агитационную и просветительскую работу среди самых широких народных масс в целях борьбы с антиеврейской травлей'.
Хорошие резолюции оказались бессильными против стихии. Июль месяц 1917 г. ознаменовался ужасным солдатским погромом в Калуще и Тарнополе, и затем то здесь, то там вспыхивали солдатские погромы, пока не закончился процесс демобилизации армии.
Особенно сильна была эта полоса погромов - нигде, впрочем, не принимавших крупных размеров - на юге, где прорвавшая все плотины солдатская стихия встретилась со столь же неорганизованным националистическим движением. Проблема борьбы с антисемитизмом перешла по наследию от Временного Правительства к советскому режиму и доставила ему немало забот.
Впечатление, производимое в еврейской среде антисемитской агитацией, было теперь, в первые месяцы революции, совершенно иное, нежели во время самодержавия. Еврей теперь перестал быть объектом производимых над ним гнусных экспериментов, беспомощным, не имеющим возможности сопротивляться. Он имел для себя защиту всего аппарата новой государственной власти, и борьба с антисемитизмом сводилась для еврейства к поддержке новой власти, нового строя, созданного революцией: поскольку новый порядок будет прочен, постольку антисемитская травля будет пресечена, и роковые ее последствия будут предотвращены.
Укрепление революции и ее завоеваний - что еще важнее - отвечало жизненным интересам еврейства и совершенно независимо от необходимости бороться против антиеврейского движения: в огромном своем большинстве мелкобуржуазное или пролетарское, русское еврейство было заинтересовано и в последовательном проведении демократических реформ, без которых не может быть подлинного равноправия, и в осуществлении социальных реформ, долженствующих поднять благосостояние народных масс и тем самым создать более благоприятные условия для еврейской экономики.
Неудивительно поэтому, что в строительстве новой революционной России приняли участие все слои русского еврейства, что все еврейские партии и группы отдавали этому делу лучшие свои силы.
Нельзя, например, не отметить того, что Временное Правительство встречало поддержку даже тех слоев еврейства, которые по социальному своему положению не могли разделять программу социалистического и коалиционного правительств. Внешним выражением этого отношения явился успех Займа Свободы в еврейской среде, - в то время, как русская буржуазия более чем холодно откликнулась на призыв правительства о финансовой поддержке, еврейские буржуазные круги положили много труда и энергии на распространение займа и подписывались на значительные суммы.
Формы участия еврейства в работах по укреплению нового строя были, конечно, весьма разнообразны. Говоря о российском еврействе, как о чем-то едином, мы намеренно допускали все время уклонение от действительности: мы оставляли без внимания социальную дифференциацию еврейства, ясно обозначившуюся еще в конце прошлого века, и выдвигали момент, политически объединявший российское еврейство в долгие годы, предшествовавшие революции, момент борьбы за элементарные человеческие права, за равноправие.
При всем различии путей и средств к достижению этой цели, применявшихся разными еврейскими партиями и группами, их объединяла самая цель, и так создавалась как бы единая 'еврейская политика'. Революция покончила с 'еврейским вопросом' в России, как с вопросом о бесправии, и тем самым упразднила субстрат так называемой 'еврейской политики', - и политическая дифференциация еврейства теперь могла выступить во всей своей чистоте. С момента революции прежний общеполитический еврейский блок окончательно распался, от имени еврейства выступают и действуют отдельные политические партии, и каждая из них по-своему реагирует на развертывающиеся события. Возникают новые общееврейские интересы, высшего типа, интересы осуществления национальных прав, но об это речь впереди.
Усиленное партийное строительство - такова характерная черта еврейской общественности в первые месяцы революции. Еврейство как бы стремится наверстать потерянное за долгие годы реакции. Социалистические партии, загнанные доселе в подполье, выходят на свет Божий, мобилизуют старых своих соратников и привлекают новых, устанавливают свою тактическую линию поведения и учитывают изменения, происшедшие в еврейской и общерусской жизни за годы вынужденного их бездействия.
Две партии, - социалистов-территориалистов и сеймовцев, - объединяются на общей платформе, и на еврейской улице оказываются три социалистические партийные группировки: бунд, объединенные и поалей-цион, примыкающие соответственно к общероссийским партиям: социал-демократам меньшевикам, социалистам-революционерам и социал-демократам интернационалистам (еврейской большевистской партии не было в России за весь первый год революции). Возрождаются и сызнова организуются партии несоциалистические, причем особенно крупный успех выпадает на долю сионистов.
В партийных совещаниях, конференциях и съездах общероссийских и областных проходят первые месяцы революции. Вопросы не политические временно отходят на задний план. Все поглощено общегосударственным строительством, - созданием центральных органов власти и связанными с этими общероссийскими съездами, затем созданием новых демократических органов местного самоуправления, а потом выборами в общероссийское Учредительное Собрание, - работой в классовых органах революционного пролетариата, в советах, и тесно с этим связанным еврейским партийным строительством.
Участием в повседневной государственной работе евреи закрепляют добытое революцией политическое и гражданское равноправие, и оно становится фактом, незыблемым фактом, с которым все отлично уживаются. Не хотят с ним мириться только контрреволюционеры, те самые, которые впоследствии под видом борьбы с большевизмом будут бороться против демократического строя России и будут требовать восстановления монархии и вместе с ней - ограничений для евреев, как нации сплошь большевистской.
Но гражданским и политическим равноправием не исчерпываются нужды еврейства. Именно достижение этого равноправия выдвигает новую, как мы уже сказали, высшего типа общееврейскую задачу - осуществление национального [выд. авт.] равноправия. В многонациональном государстве, как Россия, еврейство нуждается еще в признании своих прав, как национального коллектива, т.е. в признании за ним прав национальной автономии. В данный момент бороться за эти права не приходится, - государство готово предоставить эти права, правительство не желает лишь предвосхитить решения Учредительного Собрания и откладывает для него решение всех национальных вопросов.
И вот необходимо, чтобы к открытию Учредительного Собрания компетентный еврейский национальный орган формулировал объем и содержание желательных еврейству национальных прав. В сознании этой необходимости уже вскоре после начала революции раздаются голоса, требующие созыва всероссийского еврейского съезда, всероссийского еврейского учредительного собрания.
Еврейство однако поглощено всецело общегосударственной работой, и общенациональное строительство подвигается вперед медленно. За отсутствием признанных национальных органов общееврейский съезд может быть созван не иначе, как по соглашению между партиями. А междупартийные переговоры о подготовительных работах к съезду затягиваются. Доходит до того, что партийная дифференциация грозит уничтожить самое существование национального целого, - крайние фланги еврейской общественности выдвигают относительно программы будущего съезда взаимно исключающие друг друга ультимативные требования:
Бунд не желает допустить обсуждения на всероссийском съезде вопроса о положении евреев в других странах, сионисты настаивают на включении особого пункта о Палестине.
Лишь в июле 1917 г. удается на конференции представителей главнейших еврейских общин России установить соглашение. Выбирается Организационный Комитет для созыва Всероссийского Еврейского съезда, а программа съезда намечается из четырех пунктов: 1) выработка основ национального самоуправления евреев в России,
2) определение форм общегосударственных гарантий прав еврейского национального меньшинства,
3) установление переходных форм общинной организации русского еврейства, впредь до утверждения Всероссийским Учредительным Собранием национального еврейского статута и
4) вопросы об обеспечении гражданских и национальных прав евреев в Польше, в Палестине, в Румынии.
Всероссийскому Еврейскому Съезду не суждено было собраться. Выборы на съезд совпали с периодом кризиса русской революции, и Съезд разделил, можно сказать, судьбу Всероссийского Учредительного Собрания. Выборы на съезд состоялись с большим опозданием против первоначально намеченного срока, а когда выборы были закончены, то общий развал в стране после октябрьского переворота, оккупация Белоруссии немцами, отделение Украины от России и образование внутреннего восточного фронта сделало невозможным созыв Съезда.
Да и независимо от этих внешних препятствий, Съезд в новых условиях не мог бы выполнить основного своего задания, - выработать основы национального самоуправления еврейства в России: национальная автономия и национальное внетерриториальное самоуправление имеют необходимой своей предпосылкой демократический [выд. авт.] строй государства, при советском же строе, при 'диктатуре пролетариата', которая неминуемо превратится в партийную диктатуру, для национальной автономии места нет и быть не может. Это испытали на себе, уже на втором году революции, еврейские общины в Великороссии. Несмотря на то, что они после революции реорганизовались на основе демократического избирательного права, они не только не пользовались признанием со стороны советского правительства, но либо разгонялись, либо функции их сводились на нет.
Крах Всероссийского Еврейского Съезда явился символическим для судеб российскогое еврейства после октябрьского переворота: после октября 1917 года быстрыми шагами пошел вперед процесс расчленения России, а вместе с тем и единого прежде российского еврейства.
Еще до революции Польша и Литва отделены были от России, - теперь немцы захватывают новые губернии черты оседлости, от России фактически отпадает позднее объявившая себя самостийной Украина. И в каждой из частей единой прежде России судьбы еврейства складываются иначе.
В Великороссии победа большевизма и политика советского правительства внесли наибольшее расстройство в еврейскую жизнь. Прежде всего - общий кризис хозяйственной жизни страны больно ударил по еврейству, которое по социальному своему составу не воспользовалось благами лозунга 'грабь награбленное', - только ничтожный процент евреев спекулянтов и примазавшихся к большевистскому правительству дельцов приняли участие во всеобщей дележке первых месяцев господства большевиков, вся же масса еврейства, средняя и мелкая буржуазия и рабочие, очутились в худших, по сравнению с прежним, хозяйственных условиях. Расстроилась еврейская общественная жзнь, а еврейские политические партии, все оказавшиеся в оппозиции, поневоле сокращали свою деятельность, а иные затем стали объектом прямых репрессий. Военные погромы, о которых мы выше говорили, пришлись именно на эту эпоху, они дополняли картину, и подъем первого полугодия революции постепенно сменялся прямо противоположным настроением.
Еврейство Украины относительно меньше пострадало от хозяйственных потрясений. Что касается общественно-политической жизни, то здесь условия складывались весьма благоприятно для осуществления национальных стремлений. Принимая активное участие в созидании автономной Украины, представители национальных меньшинств добились признания 'за народами великорусским, еврейским, польским и другими на Украине права на национально-персональную автономию для обеспечения им права и свободы самоуправления в делах их национальной жизни' (из III Универсала Украинской Центральной Рады) и создания национальных министерств.
Учреждено было и еврейское министерство, которое развило широкую деятельность по созданию центрального и местных органов национального самоуправления, а также в области народного просвещения. Стараниями, главным образом, еврейского же министерства, был проведен и закон о национально-персональной автономии, первый в современной истории государственный закон, признающий за каждой из наций-меньшинств 'право на самостоятельное устроение своей национальной жизни, осуществляемое через органы Национального Союза, власть коего распространяется на членов его, независимо от места их поселения в пределах республики' (из ст. 1 закона). В заключительной своей статье закон предусматривал весьма важное для еврейства право, а именно право образуемых на Украине Национальных Советов 'входить в соединение с действующими в пределах Российской Федеративной Республики Национальными Союзами соответствующих наций'.
Мы назвали это право весьма важным для еврейства. И действительно, еврейство Украины, как и других частей России, не мыслило себя чем-то отделенным от прочего российского еврейства, напротив, оно исходило из того, что удовлетворение национальных стремлений народов, имеющих основание притязать на территориальную автономию, не должно привести к разрушению единства России.
Распад России на ряд отдельных государств грозил создать в каждом из них свою 'государственную' национальность, шовинистическую и стремящуюся к национальной исключительности, грозил создать в каждом из них примерно такие же условия еврейской жизни, какие сложились в Польше за последние годы. Существование федеративной российской демократической республики, напротив, рисовалось еврейству, как лучшая гарантия его гражданского и национального равноправия.
Культурные потребности еврейских народных масс, и без того скудно обслуживаемых своей интеллигенцией, также не могли не пострадать от государственного разъединения таких еврейских центров, как Варшава, Вильно, Одесса, Киев, Петроград, которые еще недавно совместно творили новую еврейскую культуру. Наконец, функции, выполнявшиеся еврейством в хозяйственной жизни России до войны, тоже имели своей предпосылкой государственное единство всей территории бывшей империи, и всякое возникновение на ней внутренних таможенных барьеров, а тем более националистические тенденции в хозяйстве вновь образуемых государств должны были чрезвычайно затруднить восстановление разрушенных войной еврейских хозяйств.
Все это вместе взятое и заставляло евреев Украины, наравне с евреями Великороссии, желать сохранения единства России. С другой стороны евреи, как национальное меньшинство, не могли не быть противниками централистического режима, как такого, который оставляет непримиренными национальные противоречия и слишком легко может перейти в режим угнетения меньшинств. Отстаивая сохранение единства России, еврейство мыслило будущий строй в виде федерации, в основном законе которой будут даны гарантии прав экстерриториальных меньшинств, гарантии, охраняющие эти права от произвола отдельных составных частей федерации.
Именно революция, раскрепостившая русских евреев и снявшая с них ярмо бесправия, создала обстановку, в которой все части русского еврейства осознали свою связь с Россией.
Показательно было в этом отношении настроение евреев в местах германской оккупации, т.е. главным образом в Литве.
Когда в 1915 г. русские войска уходили из этих мест, оставляя за собой следы зверств и погромов, евреи невольно приветствовали немцев, как избавителей от кровавого кошмара; то была с их стороны не измена России, не перемена ориентации, а инстинктивное движение, продиктованное чувством самосохранения.
Соответствующая политика оккупационных властей, быть может, и склонила бы еврейство в оккупированных местах на сторону Германии. Но представители Германии приложили все усилия, чтобы сделать немцев ненавистными в глазах всего населения, в частности и еврейского, - настолько грубо было обращение с жителями завоеванного края, настолько велика была эксплоатация края немцами.
Революция в России прозвучала поэтому благою вестью и для мест германской оккупации, и если в еврейской среде за годы оккупации были сомнения по вопросу об ориентации, то с момента революции и провозглашения в России еврейского равноправия все колебания отпали: еврейство оккупированных мест, несмотря на длительную и упорную германофильскую агитацию, решительно склонилось в сторону России.
В виду абсолютного подавления немцами свободы обсуждения политических вопросов публичное оказательство симпатий к русской революции и к обновленной России не могло иметь места в оккупированном крае, но наличность именно такого настроения была несомненна. В качестве иллюстрации сошлемся, например, на нелегально изданную декларацию еврейских демократических организаций г. Вильны, где наиболее желательное с точки зрения еврейских интересов будущее устройство края рисовалось, как его участие в общероссийской демократической федерации.
После всего сказанного понятно, что Брестский мирный договор, долженствовавший по мысли вдохновителей его, закрепить расчленение России, был воспринят еврейством, как крупный удар. Еврейские партии и группы, насколько они могли выявить коллективное свое мнение в обстановке гражданской войны и всеобщей разрухи, высказали резко отрицательное отношение к этому акту.
* * *
Брестский мир явился для России официальным прекращением военных действий. Россия вышла из мировой войны, и наше изложение судеб еврейского вопроса в России за годы войны этим заканчивается. Российское еврейство пережило за время войны многое и страшное.
Антиеврейская политика царского правительства принесла ужасные плоды, которых не могло предвидеть самое смелое воображение. Великая революция, которая смела самодержавие, дала удовлетворение и еврейскому народу и изгладила из народной памяти многое из тяжких переживаний дореволюционного времени. Казалось, 'еврейский вопрос' окончательно ликвидирован. Но социальные и классовые противоречия российской жизни сплелись в такой запутанный клубок, что, выйдя из мировой войны, Россия распалась на ряд враждующих между собой и раздираемых внутренними междуусобиями отдельные части.
Вновь выплыл и еврейский вопрос, и последующие события, обзор которых выходит за рамки нашего очерка, подтвердили вывод, к которому привели еврейство перипетии российской истории за 2 года войны под режимом самодержавия и за военный год революции: что самодержавный, монархический строй в России неразрывно связан с еврейским угнетением и бесправием, и что удовлетворительное решение еврейского вопроса в России возможно только на фундаменте республиканско-демократического строя России, объединяющей в федерацию ныне распавшиеся составные ее части.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Иосиф Яшунский - человек
универсальных знаний
(фрагмент из воспоминаний)
Яшунский родился в 1881 году в известной и уважаемой семье города Гродно. Отец пригласил к сыну лучших педагогов. Среди них был и знаменитый писатель И.-Э. Тривуш, внушивший своему многообещающему ученику любовь к ивриту и воспитавший в нем глубокую связь с еврейством.
Яшунский закончил Гродненскую городскую гимназию с золотой медалью.
За это время он прочел почти все классические произведения русской, немецкой и еврейской литератур. Затем он закончил физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета и получил звание кандидата. Однако знаний, полученных в России, Яшунскому было мало. Он продолжил учебу в Германии в прославленном Политехникуме в Шарлоттенбурге. Огромное усердие, проявляемое Яшунским в учебе, позволило ему овладеть массой знаний не только в его научной области, но и в философии и юриспруденции. В молодости он был сионистом и в качестве делегата присутствовал на нескольких Сионистских конгрессах.
Однако с 1905 года Яшунский был полностью захвачен революционной идеей.
Яшунский никогда не учился в йешиве, однако уже с юношеских лет, он был по настоящему эрудированной личностью. Яшунский отлично ориентировался в любых областях как всеобщих, так и специально-еврейских знаний. При этом, в его исследованиях подобные разносторонние знания никогда не были изолированы друг от друга. Будучи тесно связан со своим народом, активно участвуя в жизни еврейской общины Польши в период между двумя мировыми войнами, Иосиф Яшунский всегда отличался оригинальностью мысли и предлагаемых им практических шагов.
Горячо симпатизируя Бунду, Яшунский регулярно публиковался в его газете 'Нойе Фольксцайтург'. В то же время большинство работ ученого носило общееврейский, а не узко партийный характер.
Писать Яшунский начал еще в студенческие годы. Он участвовал в таких известных изданиях как: 'Восход', 'Рассвет' и 'Будущность'.
Когда же в Петербурге стала выходить первая газета на идиш - Дер Фрайнд, он вошел в число ее сотрудников. Под псевдонимом 'Бен-Хаим' Яшунский публиковал эссе на разные политико-экономические темы. Одновременно молодой журналист выступал и на страницах ведущего русского либерального журнала 'Право', издаваемого В. Набоковым и В. Гессеном. Блестящие статьи Яшунского на юридические темы печатались даже 'Журналом Министерства юстиции'.
С 1912 по 1914 гг. Яшунский занимал пост секретаря редакции нового издания Всеобщей Энциклопедии Брокгауза-Эфрона. Когда редакция 'Дер Фрайнд' переехала в Варшаву (1909), он возглавил ее петербургское отделение.
Им было написано и переведено немало книг по математике, физике, философии и истории. В частности, он перевел на русский язык 'Всеобщую историю философии' и 'Сущность математики'. Яшунский также перевел с немецкого работу Х. Шмидта 'Картина мира согласно теории относительности' и являлся одним из первых популяризаторов теории Эйнштейна.
Уже позднее Яшунский являлся соредактором известного журнала 'Ди Бикнер вельт', для которого написал немало статей на культурологические темы. Писал он и для 'Литрарише блетер'. Работа Яшунского 'Идишистская пресса с 1917 г. 'явилась важным вкладом в историю журналистики на идиш, а его библиографический указатель 'Еврейская периодическая печать в 1917 и 1918 гг', выпущенная в Петрограде в 1920 г., долгие годы оставался единственным пособием по этой теме. Кроме того, им было выпущено восемнадцать томов научно-популярной серии 'Натур ун Култур'.
Полное перечисление работ Яшунского заняло бы у нас слишком много места. Следует лишь отметить, что с началом Февральской революции основное свое внимание он стал уделять литературе на идиш. Тогда же он опубликовал на русском языке брошюру 'Информация о выборах в Учредительное Собрание'. Яшунский был делегатом Предпарламента, готовившего выборы Учредительного Собрания. Ему даже довелось быть секретарем этого русского парламента. Как известно, Учредительное Собрание просуществовало недолго. После его разгона и с началом Гражданской войны Яшунский решил покинуть Россию и в качестве репатрианта вернулся в Польшу.
Я имел возможность работать с Яшунским, когда он в Вильно, входящим тогда в состав Польши, руководил первой реальной гимназией с преподаванием на идиш. Яшунский был просто создан для этой должности. Под его руководством гимназия вскоре стала известнейшим учебным заведением. Яшунский реорганизовал весь процесс обучения. Виленская реальная гимназия обеспечивала учащихся знаниями на уровне европейской средней школы. Сам Яшунский преподавал физику, математику и другие точные науки. Кроме того он координировал программы других преподавателей и давал им необходимые советы. Не будучи сам специалистом в педагогике, он решал проблемы образования с помощью своей интуиции и эрудированности.
Идя по пути сотрудничества школы и семьи, Яшунский регулярно проводил множество собраний с родителями своих учеников. Он был хорошо знаком с характером и наклонностями каждого ученика старших классов. Родительский комитет, учебный совет и Центральный комитет по образованию были счастливы иметь во главе гимназии столь образованного и мудрого человека, каким был Иосиф Яшунский.
К несчастью, ему пришлось прервать эту работу из-за серьезной болезни глаз. Яшунский мог полностью ослепнуть. Чтобы избежать этого, ему пришлось пойти на серьезную операцию. После нее, следуя медицинским предписаниям, он должен был полгода почти неподвижно пролежать на спине. Все это причиняло его деятельной натуре столько страданий, что когда я однажды позвонил ему, что бы справиться о здоровье, Яшунский в отчаянии заявил, что предпочел бы умереть, чем выносить все это. Кроме того, ему было еще и запрещено читать. К счастью, его верная спутница жизни - жена, не отходившая от постели больного, читала ему вслух научные книги и журналы, интересовавшие ученого.
Выздоровев, Яшунский оставил директорскую должность в Вильно и переехал в Варшаву.
Важным этапом в биографии Яшунского была его работа в Обществе распространения труда среди евреев (ОРТ), в ряды которого он вступил в Польше. Надеясь приобщить еврейскую молодежь к полезной жизнедеятельности, Яшунский стремился вдохнуть в нее дух первопроходцев, дух юных идеалистов, посвятивших себя работе на земле Эрец-Исраэль. Будучи руководителем ОРТ в Польше, он задался целью привлечь как можно больше людей к обучению в основанных им профессиональных школах.
Яшунский воспринял и модернизировал идеалы Исаака Бера Левинзона, Менаше Ильера и других выдающихся деятелей еврейского Просвещения. Он, как и они, видел причины социально-экономической деградации еврейства в непродуктивности большинства традиционных еврейских профессий. По мнению Яшунского, программа ОРТ, которому он посвятил два последних десятилетия своей жизни, была направлена на оздоровление основ еврейского существования. Его соратниками по работе были М. Зильберфарб, Л. Брамсон, Б. Каган, А. Сингаловский и другие известные общественные деятели той поры.
Замысел Яшунского заключался в объединении всех организаций, работавших в сфере профессионального обучения: таких как Еврейское колонизационное общество (ЕКО) и Общества профобучения (Wyksztatcewie Zawodwe) в Галиции. Надо было скоординировать деятельность этих организаций во избежание дублирования их работы на местах. Яшунский добился немалых успехов на этом поприще. Первая всепольская конференция представителей всех еврейских профессиональных школ была созвана в Белостоке в феврале 1922 г. Яшунский, с помощью Б.Кагана организовал этот съезд и определил его ход.
На конференцию прибыло более ста делегатов из многих районов Польши. Они выросли в разной культурной среде (русской, польской, немецкой). Приехали как функционеры ЕКО, так и 'модернизированные' учителя и профинструкторы, принадлежавшие к различным партиям и группам. Яшунский с его дружелюбием, тактом и логичностью в подходе к проблемам, преуспел в объединении разноликого состава делегатов на платформе совместной выработки основополагающих принципов работы. Наиболее важные заседания проходили под его председательством. Он же организовывал и работу различных комитетов конференции. Яшунский считал своим долгом провести Белостокскую конференцию так, чтобы она стала первым шагом в распространении еврейских профессиональных школ в Польше на качественно новой основе. Эта цель была успешно достигнута.
Автор этих строк в то время смог ближе познакомиться с личностью Яшунского. Работа с ним доставляла настоящее удовольствие. Он быстро схватывал суть даже незнакомой ему темы и очень легко сходился с людьми. Хотя до переезда в Польшу Яшунский не имел возможности хорошо ознакомиться с функционированием профессиональных школ, начав работать в ОРТ, он досконально изучил все стороны данной проблемы. Яшунский попросил меня, работавшего тогда в профшколе 'Помощь через Работу', подготовить как программы обучения разным ремеслам, так и выработать общую линию по организации профессиональных школ.
Все свои усилия Яшунский сконцентрировал на расширении деятельности ОРТ. Для борьбы с нехваткой квалифицированных преподавателей были организованы специальные училища, готовившие работников еврейских профессиональных школ. Однако зачастую профессиональным инструкторам не хватало общего образования, а хорошо образованным деятелям ОРТ, в свою очередь, не хватало профессиональной подготовки.
Участники следующего совместного конгресса ОРТ и ЕКО могли гордиться работой открытых со времени Белостокской конференции профессиональных школ и курсов, обслуживавших несколько тысяч молодых и взрослых учащихся. Деятельность профшкол была теперь упорядочена и организована. Яшунский сыграл видную роль и на второй конференции, председательствуя на основных заседаниях и определяя повестку дня. Автор этих строк освещал на ней вопросы: 'Образовательные проблемы в еврейских профессиональных школах' и 'Роль еврейской истории и литературы в еврейских профессиональных школах'.
Стоит особо отметить тот факт, что дебаты на всех заседаниях, проводимых ОРТ велись на идиш, в то время как руководители ЕКО предпочитали польский язык. Несмотря на подобные разногласия, уже сам факт объединения в совместной работе ассимилированных деятелей ЕКО с ориентированными на идишистскую культуру активистами ОРТ, являлся важным достижением. К 1930 году при подготовке второго конгресса деловые контакты комитетов ОРТ и ЕКО стали регулярными. В этом деле ведущую роль, кроме И. Яшунского, сыграли А. Сингаловский и Л. Брамсон (председатель всемирного ОРТа). Запланированная публикация материалов второго конгресса не состоялась из-за прихода к власти Гитлера.
Когда же наступил сентябрь 1939 года и польские евреи попали в нацистскую западню, все многообещающие планы ОРТ рухнули, и его деятельность свелась лишь к поддержанию нищенского существования населения гетто. Яшунский был назначен членом Юденрата - подконтрольного оккупационным властям еврейского общинного совета.
Совет варшавской еврейской общины и ОРТ бросили все свои силы на организацию всевозможных профессиональных курсов, дававших тысячам обитателей гетто возможность выжить, т.к. в первую очередь уничтожались т.н. 'нетрудоспособные элементы'. Мало помалу были организованы курсы и мастерские. Трудно даже представить каково было учить и учиться в разбомбленных зданиях при нехватке необходимых инструментов и материалов, при невозможности покидать стены гетто. Но оставался организационный талант Яшунского и его вера в то, что упорной работой можно рано или поздно преодолеть любые трудности.
Гибель евреев Варшавы была уже предопределена. Настал последний час и для Яшунского, отправленного в лагерь смерти Треблинку. Там, 18 января 1943 года он был убит вместе с женой и сыном.
Г. Абрамович
Пер. с англ. Ст.Кельнера
(ldn-knigi:
Сын Яшунского, Гершон (1910 г. рож.) был одним из руководителей Виленского гетто и членом его подпольной организации, он смог спастись из гетто. Как и отец, он был бундовцем, как и отец - журналистом.
источник - Иерусалимский журнал 2001 ?7)