OCR Leon Dotan, 08.06.2010  http://ldn-knigi.lib.ru (ldn-knigi.narod.ru)

Из книги на нашей странице:

С. М. Михоэлс 'Статьи, беседы, речи'

Гос. Изд. 'Искуство', Москва, 1960 г. (10.000 экз.)

Предисловие Ю. Завадского; составитель, редактор, автор примечаний - К. Рудницкий.

Предисловие

В этой книге собраны некоторые высказывания и тексты выступле-ний С. М. Михоэлса, помещены статьи о нем. Но вот я перечитываю высказывания самого Соломона Михайловича и по-настоящему талант-ливые статьи критиков и еще и еще раз убеждаюсь, как всего этого недостаточно, чтобы воссоздать образ того удивительного и неповтори-мого жизненного явления, имя которому - Михоэлс. И не потому, что несовершенны записи выступлений Соломона Михайловича, а потому, что Михоэлс вне интонации, вне жеста, вне той живой неповторимости, ко-торая присуща театру, просто невообразим, немыслим.

Мне в жизни довелось встретить многих замечательных людей, я имел счастье быть рядом, работать вместе с ними. Достаточно упомянуть двух гигантов - Станиславского и Вахтангова, которые были моими учи-телями. Я годами слушал их, учился у них...

С Михоэлсом я в театральной работе не встречался. Мы только дружили с ним, я смотрел его спектакли. И все же... вот он появлялся в театре, в зале собраний, на трибуне, в кругу друзей, пусть даже за дружеским столом, и с его приходом жизнь приобретала какую-то муд-рую и, как ни парадоксально это звучит, неожиданно озорную припод-нятость.

Когда он говорил, невозможно было пропустить ни одного его сло-ва, ни одной интонации, жеста. Да, жест был, несомненно, его силой, поразительной, как все в нем.

Вы помните, он был небольшого роста, скорее даже маленький, далеко не классического сложения, коренастый, крепко сколоченный. Но в каждом его движении была свобода, красота и подлинная мужествен-ная пластика. Маленький, он казался величественным. Хотя в банальном смысле слова он не был красив, для иных Почти уродлив, в то же время он был покоряюще прекрасен, вдохновенно прекрасен.

Когда он говорил, он как бы думал вслух, его глаза сияли внутрен-ним огнем и пророческой мудростью. А его руки с короткими пальцами!.. Яне знал рук более живых, более выразительных, изобретательных, бо-лее умных рук художника.

Яначал с жеста: да, конечно, жест был его актерской силой. Его жест, в сущности, был пластическим выражением интонации.

Михоэлс удивительно владел речью. Он был великим сыном своего народа, и, конечно, понять Михоэлса можно, только познав его внутрен-нюю связь с многовековой культурой еврейского народа. И в то же время это был настоящий советский художник, государственно мыслящий, пре-восходно, глубоко, проникновенно вобравший в себя русскую культуру. Как великолепно владел он русским языком! Если вас затруднял какой-либо речевой вопрос - ударение, корень, происхождение слова, его точ-ный или многогранный смысл, - у Михоэлса вы получали ответ подроб-ный, увлекательный. Михоэлс чувствовал, понимал, знал русский язык во всем его богатстве, силе, красоте.

Характерно, что свои занятия с учениками Михоэлс обычно начинал с разбора гоголевской 'Шинели'. Он заставлял их читать вслух 'Ши-нель' Гоголя, и это было его первым уроком в искусстве. Читая с ними Гоголя, Михоэлс открывал своим ученикам, что такое художник. Раз-бирая каждое слово, порядок слов, порядок мыслей, порядок образов, их закономерность, раскрывая смысл каждого слова и их сочетаний, раз-бирая весь этот речевой покров, он добирался до самой сути гоголев-ского рассказа, до темы 'маленького человека'. С первых же дней за-нятий со своими учениками Михоэлс поднимал великую гуманистиче-скую тему уважения к человеку, пристального и любовного внимания к нему.

Михоэлс был великолепным актером, но, конечно, он был больше, чем мастером: он был актером-художником, мудрецом, творцом тех ми-ров, которые он познавал, открывал, являл нам, его зрителям, слушате-лям, собеседникам. От Акакия Акакиевича он шел к Чаплину. Тевье-молочник и король Лир - звенья одной цепи, начатой для Михоэлса Го-голем и завершаемой в наши дни.

Многие не понимали Михоэлса. Я перечитываю сейчас его выступ-ления, вспоминаю возражения ему со стороны тех, кто готов был обви-нить его в неприятии 'системы', в недооценке Станиславского. Это оши-бочно: Михоэлс понимал и ценил Станиславского, как никто. Но в Ста-ниславском он ценил его великую, неумирающую художническую мощь, а не его преходящие сегодняшние правила. Он ценил учение Станислав-ского, дающее искусству театра крылья для вдохновенного полета. И он презирал, ненавидел тех, кто своим тупым недомыслием, неспособностью подняться до Станиславского опошлял его учение, сводил его к сбор-нику правил, к ремесленному синтаксису.

Вначале я сказал, что мы с Михоэлсом были друзьями. Но это, по-жалуй, не совсем точно, во-первых, потому, что мы очень не часто и очень не подолгу встречались, хотя эти нечастые и недолгие встречи рож-дали в нас взаимное доверие и признание. А потом - мы были неравны в том смысле, что я всегда воспринимал Михоэлса как старшего, как мудрого наставника. И все, что было так примечательно, так индивиду-ально ярко в нем, так своеобразно, в то же время было органически простым, доступным в человеческом смысле слова. Человечность - это Михоэлс. Михоэлс - великолепный образец мыслящего человека, человека огромного обобщающего философского ума и нежного, чуткого сердца. Какими-то одному ему свойственными душевными щупальцами он умел познавать внутреннее состояние своего собеседника - ученика или артиста, находил доступ к внутреннему миру человека для того, чтобы разъяснить, облегчить, направить, помочь. Он был великий педагог и художник, врачеватель и вдохновитель.

Михоэлс был членом Комитета по Сталинским премиям, и на засе-даниях этого Комитета я имел возможность чаще наблюдать его уди-вительную, редкую способность полно и радостно воспринимать большое искусство, его подлинное бескорыстие художника. Этим объясняется глу-бокое взаимопонимание, возникшее между ним и Леонидом Леоновым, между ним и Алексеем Толстым. Такие разные, они были единомышлен-никами в своем понимании искусства как дела жизни, они были по-настоящему близкими людьми. А как глубоко и взволнованно восприни-мал Михоэлс искусство Улановой, которую он считал совершенством, божеством. Как он умел отдаваться этому восприятию прекрасного, вби-рать его в себя и заражать своим восприятием окружающих!

Но как бы  я ни выбирал слова и выражения, чтобы рассказать онем, мне это удастся не больше, чем другим. Никогда не передать непо-вторимость его интонаций и жестов, поразительную, захватывающую логику его мышления! К нему, как ни к кому, применимо определение Станиславского: 'Театр происходит здесь, сейчас, сегодня'. Всякий ме-ханический повтор найденного - уже не творчество, а ремесло. Михоэлс творил здесь, сейчас, сегодня в живом общении с тем миром, который его окружал, с теми людьми, которых он любил или ненавидел. Отдавая людям огромную красоту своей души, свою мудрость, он творил, живя, - и жил в современности всей полнотой души. Он был необыкно-венно чуток и прозорлив в своем понимании современности, в своем предвидении завтрашнего дня. Он был подлинным советским патриотом, настоящим беспартийным коммунистом, я это утверждаю со всей ответ-ственностью. Он верил в учение Ленина, верил в завтрашний день нашей страны.

Полный огромной внутренней энергии, всей своей жизнью как бы осуществив требование Станиславского к искусству - 'Проще, легче, выше, веселее!', - он всегда оставался творцом. В нем парадоксально сочетались простота, острое чувство юмора и глубокая философская мудрость, чувство скорби, с детских лет сопровождавшее  его,   и мощная неистребимая вера в силы Человека, в Человечность. Страстный в своем познавании жизни, Михоэлс жил щедро, величественно, по-человечески просто и неповторимо своеобразно...

Пусть этот первый небольшой сборник будет началом большого раз-говора о вдохновенном художнике, замечательном советском артисте С. М. Михоэлсе.

Ю. ЗАВАДСКИЙ, народный артист СССР