Для страницы http://ldn-knigi.lib.ru Dotan 03.2004
источник: http://1001.vdv.ru/books/minkin/019.htm
Война и мир
Вечер нашей родины
(отрывок)
Генеральская и маршальская война известна: die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert...
Лейтенантская война тоже, слава Богу, написана: Бакланов, Быков, Богомолов...
Солдатскую не описать. Она хаотична. Случайности, беготня, никакой стратегии, никакой тактики, только гонят вперед, только судьба, удача, Божья воля.
В 1980-м мне рассказали про одного мужика - героя Войны. У него кроме других наград - ордена Славы трех степеней. Полный кавалер. И фамилию назвали.
Очень захотелось мне с ним познакомиться. А как найти - не знал.
Солдатская Слава выше, чем Герой Советского Союза. Славу давали только рядовым и только за личное мужество в бою.
Во Второй мировой участвовала 61 страна. И так случилось, что потери Советского Союза больше, чем всех остальных, вместе взятых. Почему так случилось - другой разговор. А сейчас надо сказать, что для очень-очень многих наших солдат первый бой становился последним.
Так вот, чтобы три Славы получить, надо быть не просто на фронте, а на самом передке. И бежать вперед, и убивать, и оставаться живым. И снова, и снова...
Звезду Героя за войну получили 12772 человека. А полных кавалеров Славы 2627.
Из этой статистики можно сделать вывод.
А еще кавалеры Славы были страшно изранены. И когда несколько лет назад случился съезд героев войны, то Героев Советского Союза там было много, а кавалеров Славы совсем мало.
Вот с одним из них и захотелось познакомиться.
Узнал о нем так. В 1980-м журнал "Театр" готовил серию очерков о Великой Отечественной к 35-летию Победы.
Я был безработный, жил случайными гонорарами, рад был любому заданию - лишь бы не воспевать дорогого Леонида Ильича. "Театр" из каких-то неизвестных соображений составил список бойцов, которые будут вспоминать минувшие дни и битвы, где вместе рубились они. Героев распределили.
Мне достались очень хорошие: Анатолий Папанов (артист Театра сатиры), Николай Дупак (актер, директор Театра на Таганке), Борис Васильев ("А зори здесь тихие" и др.)...
Работа простая. Слушаешь, задаешь вопросы, потом пишешь текст от первого лица: "Я швырнул в немцев гранату, они упали..." Потом журнал печатает "статью Папанова", а твоей фамилии в журнале нет, она есть в бухгалтерии: часть гонорара - тебе, часть - герою. Работа называется "литзапись".
Анатолий Папанов воевал в штрафбате, после первой атаки из ста человек осталось едва ли полтора десятка...
Про штрафбат редакция "Театра" вычеркнула, но главное осталось: "Я воевал в пехоте. Мина, которая танку рвет гусеницу, пехотинцу отрывает ноги. Сами понятия фронта и тыла относительны. Если пули противника доставали нас на излете и вязли в шинели, не задевая тела, - мы, пехота, уже считали себя в тылу".
Борис Васильев был самый сложный случай. За актера писать сам бог велел, но писать за писателя... Он в тот момент трудился над очередным романом. Поговорить с корреспондентом был готов, а писать - увольте. Я просидел у него на кухне четыре часа, испытывая восторг и ужас. Васильев рассказывал, как он был десантником. Запомнились две вещи.
Первая - что немецких диверсантов в "Зорях" он писал с себя, ихних не видел. Сам был - такой же диверсант. И добить раненого было аксиомой. Это была норма, а не жестокость. Иначе раненый попадет в руки немцев, будут пытать, мучить, и если не выдержит, расскажет - погубит всех, погубит операцию. Добивали не ради себя - ради него и ради Родины.
Да, все логично. Но ведь это надо знать. А самому никогда бы и в голову не пришло, что немецкие гады в "Зорях" списаны с нас.
В советском журнале это пройти не могло, не стоило и пытаться. Но при любой цензуре можно высказать любую мысль. Главное - найти форму. Форма нашлась такая. В опубликованном тексте Борис Васильев рассказывает, как сочинял "А зори здесь тихие": "Я писал о том, что знаю, - о десантниках". Фраза совершенно безобидная. Но если вспомнить, что в "Зорях" никаких десантников нет... Васильев завизировал, редакция не заметила.
Второе, что запомнилось, но в публикацию, увы, не вошло, - первый боевой вылет десантника Васильева.
Не успел их самолет оторваться от полосы, один из опытных, который летел в тыл к немцам не в первый раз, развернул Васильева спиной к себе, развязал "сидор", вытащил фляжку со спиртом и сунул молодому в руки: пей!
- Что вы?! Это же н.з.!
Но матерый молодого-принципиального утешил:
- Пей! Сейчас убьют - до земли не долетишь.
И то правда - парашютист удобная мишень.
Николай Дупак воевал в кавалерии. Рассказал про знаменитый рейд на Валуйки, про то, как Бог спас. А потом сказал, что мне надо познакомиться с военфельдшером Ефимом Ароновым, который провоевал всю войну с 22 июня да еще и с японцами и вытащил с поля боя более тысячи раненых.
В 1980-м Аронов оказался врачом "Скорой помощи", немножко рассказал о своих подвигах и спросил:
- А Ефим Минкин вам не родственник?
- Не знаю такого.
- Странно. А ведь он кавалер Славы трех степеней, отчаянной храбрости человек.
Но я закрутился, одно, другое и - не случилось. (Кроме всех этих знакомств с героями войны в том же 1980-м я познакомился с Татьяной Смагиной - своей женой.)
...Прошло 20 лет. И все эти годы я постоянно вспоминал, что есть такой Минкин - кавалер солдатской Славы. Жив ли? Одни говорили - умер. Другие - уехал в Израиль. Позвонил в израильский Союз ветеранов Великой Отечественной - такого нету.
И вдруг, благодаря всезнающему человеку Федору Давыдовичу Свердлову, автору книг о войне и героях войны, нашел я своего Минкина. В Германии, в Кельне.
В декабре 2001г. прилетел в Кельн на два дня...
Перед вами фрагменты магнитофонных записей. Рваный, перескакивающий с одного на другое рассказ. Читать трудно (это не литература), но все же легче, чем прошагать под огнем пол-Европы.
Родился я 22 января 1922 года в городе Могилеве, в Белоруссии. Я старший сын, у меня еще два брата и сестра. Все три брата воевали. Я был в разведке.
Средний брат - летчик-истребитель, младший брат - сначала был в пехоте, потом оказался в артиллерии, был четыре раза ранен, воевал на Волжско-Курской дуге. Мы погодки. Я с 22-го, средний с 23-го, младший с 24-го года. Мать занималась детьми. Отец и дед, и вся его семья работали на табачной фабрике.
Меня всегда потрясало, как отец набивает папиросы. А потом, когда дед умер от туберкулеза, отец стал маляром. И это он передал своему младшему сыну. Мой младший брат всю жизнь был маляром.
Он сейчас в Израиле. А средний брат умер рано, в 62 года, очень много пил. Очень много пил наш отец. Но я его за всю жизнь видел только дважды пьяным, он настолько мог держаться. Но пил каждый день. И оба брата мои тоже пили. Средний - запойно, его даже разжаловали за то, что он избил кого-то. Кто-то прошелся насчет его еврейства. Я тоже этого не терпел.
Обычно меня никто не задевал, я очень прилично дрался. Я же тренировался у Харлампиева, создателя самбо, участвовал в первенстве Москвы. Меня в жизни только один раз так обозвали, это было в 1945-м на параде Победы. Мы тренировались в Сокольниках. Собрались отборные ребята со всех фронтов. Кто-то увидел меня и почему-то: "Эй, Абрам!". Я подошел к нему и сбил его с ног. Он лежит, боится встать. Все на меня зашикали, и я пошел.
На груди были две "Славы". Третью я получил уже после войны. Представили, конечно, в войну, но пока оформляли... Есть копии наградных листов. Там, конечно, в значительной степени вранье: слишком много убитых и все такое. Обычно так писали.
Кормил семью отец. Малярством. 10 лет мы прожили в Баку и вернулись в Могилев в 36-м году. И отец снова работал маляром. У меня были способности в математике, я выиграл математическую олимпиаду. Окончил среднюю школу отличником и без экзаменов поступил в Москве в гидромелиоративный институт (МГМИ). В 39-м году поступил, а через два года началась война.
Мы сами сначала пошли копать противотанковые рвы. Я азартный; помню, как я лопатой пытался попасть в немецкий самолет. Недокинул, хотя летел он буквально над головой.
Рвы под Ельней копали. Эта работа была страшной, тяжелой. Мозоли у нас были кровавые на руках. Сколько кубов земли надо выбросить... Потом нас вызвали обратно в институт и сделали курсантами Военного гидрометеорологического института.
Ждем, когда нас отправят на фронт. 16 октября началась паника в Москве. Мы уже в военной форме. Тут меня нашел дядя мой, брат моего отца - батальонный комиссар Минкин. Такой подтянутый, получил какое-то легкое ранение и в Москве отлеживался (он на границе был, когда началась война). Подарил портупею и сказал, что снова отправляется на фронт. Я спросил: а как с нами? Он сказал, что нас тоже отправят, чтобы я не беспокоился. И вдруг нас надумали эвакуировать. Нам это страшно не понравилось. Мы боялись, что война скоро кончится. Были уверены, что победим.
Нас повезли в теплушках в Ленинабад. Мы наголодались уже. А тут плов продают за три рубля. Занимаемся шагистикой, кушаем абрикосы, урюк, гранаты. А я считал, что надо на фронт идти. Я написал заявление в Москву, чтобы меня отправили на фронт. Писал не только я. Немцы прорвались под Харьковом. Нас, наиболее недисциплинированных, отправили в авиационное техническое училище в Тамбов.
Я сразу не прошел. У меня была сильная близорукость. Меня с другими не прошедшими комиссию отправили в маршевую роту на Урал, под Челябинск. Сделали меня минометчиком.
Потом отправили нас на фронт. Это было осенью 42-го. Немцы уже завязали бои под Сталинградом. И нас отправили под Сталинград. Все железнодорожные станции на левом берегу Волги были разбомблены немцами. Питаться нечем было. К Волге мы подъехали около Сталинграда, потом шли пешком. По дороге ночевали на льду. Вышли к Волге. Бой идет на правом берегу. Почти весь Сталинград был у немцев. Волга еще не замерзла. Мы переправились на катере на остров. Там был замерзший рукав - между островом и берегом. И вот по этому льду надо было переправиться на правый берег. Мы начали перебегать. Это мне запомнилось: нас встретили пулеметным огнем сверху.
Я всю войну прошел солдатом, умудрился не стать офицером. Хотя иногда я был главным группы из двух взводов, и младшие лейтенанты, их командиры, были у меня в подчинении. В общем, анекдот. Тут я первый раз попал под пулеметный огонь.
Я побежал навстречу огню на другой берег. Все легли, а я почему-то решил, что под пулеметами нельзя лежать, надо побыстрее уйти под берег. Дикий огонь. Но ни одна пуля не зацепила меня. И я прибежал на ту сторону. Ко мне подходит какой-то старший лейтенант и спрашивает: "Ты комсомолец?" Я говорю: "Да". - "Идем со мной". Он меня забрал в штурмовую. Привел в землянку, и я стал штурмовым. Я должен был каждую ночь надевать тулуп, двигаться вдоль реки. Там стоял подбитый наш танк КВ.
Я должен был залезать в этот танк. Дело в том, что скоро должны были начать подползать немцы. А я должен был ждать, когда они полезут. Мороз 20 градусов. Мертвый танк. Это сложно было. Я должен был их ждать и встретить огнем. Однажды слышу, как докладывают полковнику, командиру дивизии, что не могут взорвать стену дома, чтобы попасть в него, потому что дом был захвачен немцами. Послали туда ребят подорвать - их побило. Но в конце концов взорвали стену, получился пролом.
Ворвался туда какой-то отряд, немцы уничтожили его. Командуют - собрать всех и захватить. Наш командир позвал 12 человек, это практически вся группа. Мы запихали куда можно гранаты, взяли автоматы и пошли. Траншея подходила почти к дому. Нам дали команду, и мы побежали. Я бежал вторым. Первого сразу встретил залп, и я вместе с ним, уже мертвым, в дыру в стене ввалился. Начали стрелять. Услышали крики немцев, за углом коридора слева. Пустили туда несколько гранат. Так как я левша, то кидал гранаты я. Мне давали гранаты с выдернутой чекой, для скорости.
Я закидал эту комнату гранатами, и мы ворвались туда. Ничего не видно, это ж было ночью. Комната угловая, и мы слышим, что новые немцы бегут туда. И тут нас начали забрасывать гранатами. Осколки попали в меня, и оглох еще. Все погибли. Я остался один. Решил отходить и пополз в сторону траншеи. Там был какой-то офицер.
"Ты куда?" - "Я ранен, и никого уже нет. Все убиты". - "Немедленно обратно!" - "Ты что, с ума сошел, что ли?" У меня брызгала кровь.
Ранен в четыре места и оглох еще. Ноги болели. Осколок большой был. Я пополз и заблудился. Но потом увидел наших ребят, попросил врача. Меня - в землянку, перевязали. Сняли с меня валенки, дали мне какие-то ботинки с низким подъемом и без шнурка. Надел на голую ногу. Поместили в пещеру со всеми ранеными. У меня забинтованы были обе ноги, обе руки. И я там целый день пролежал. Думал, что умру, потому что солдат не переправляли.
Это была смертельная опасность для переправлявших. Выбиралось для этого самое темное время ночи. Но переправляли только офицеров, солдат не переправляли. Вдруг какой-то санитар сказал: "Тут младший лейтенант лежит". Они подбежали с санками, взяли меня и повезли. И благополучно переправили через протоку эту. Только подошли к острову, меня сбросили, нагрузили санки боеприпасами и обратно. А я остался лежать. После этого меня на санках довезли до какой-то землянки, но уже в лесу. У меня вытащили осколок, забинтовали как следует. Ноги были в снегу, я их отморозил.
Валенки у меня сняли для тех, кто будет воевать. Потом вывезли меня через Волгу на санках, она уже замерзла, там ждали верблюды, и на санках поехали дальше. Привезли в Уральск в госпиталь, где обнаружили, что началась гангрена. Быстро они тут все зачистили, в общем, все благополучно. Я находился в этом госпитале до мая. Я помню, что под Новый год нам дали компот.
Я там познакомился с ребятами хорошими. Мы решили, что мы пойдем все в разведку. Мы все: Виктор Крет, я, Ваня и Вася. И нас отправили на Западный фронт в разведроту. В основном война шла пешком. Мы начали ходить на задания. Мне всегда страшно везло. Однажды мы вернулись с задания усталые. Все выяснили, наткнулись на немцев, постреляли, вернулись.
Копны сена стояли. Окопы копать не хотелось, мы устали. Начали мы вынимать сено, чтобы сделать нору. Налетели самолеты и начали нас обрабатывать, пикируя. Тот, кто сделал нору в сене, залез туда, а остальные двое на него сверху. А я стою в плащ-палатке и смотрю, куда бросают бомбы. И когда увидел, что летит на нас, я наклонился над всеми, повалился, накрыл всех плащ-палаткой. А бомба упала туда, где начали копать окопы. Вся плащ-палатка была в дырах, но ни один осколок в меня не попал. А всех подо мной убило.
Меня облило их кровью. Я никак не мог понять, как так получилось, я же был сверху. У Васи обе ноги как будто кто-то искромсал, а у другого из двух дыр била кровь. Они были еще живые. У одного вывалились все внутренности. Я пытался кишки втолкнуть туда, а они с соломой перемешались. А другой держит остатки ног. Ужасная была картина. Они все умерли через некоторое время.
Когда я возвращался после демобилизации в Москву, это уж после Японии, наш поезд остановился в Омске. И в это время ко мне подошли: "Здесь Минкин? Тебя ищут". Ночью мать решила, что я приеду сейчас на этом поезде. Они с отцом вышли почему-то к этому эшелону. Нашли меня, вызвали, и все. И я сразу ушел с поезда и остался у них. Но как они узнали, что я буду в этом поезде? Мама сказала, что какой-то предсказатель ей сказал об этом.
Мы заняли населенный пункт, и попалась канистра со спиртным. И солдаты, как всегда, приложились. А тут команда: преследовать. Кого смогли, попытались втащить на танк. Мы сели на танк вдвоем. А остальные перепились и остались. А мы на этом танке поехали, даже дремать начали. Едем, светает уже. Вдруг остановился танк, и нам говорят: "Ребята, мы сейчас будем атаковать село. Вы сойдите и подождите нас".
Мы сошли, увидели хату, забежали вдвоем. Смотрим: накрыт стол, кто-то хотел кушать и все бросил, то есть были здесь немцы и убежали. Мы обрадовались, сели. Самоходка стала над селом и начала бить по деревне, а мы спокойно завтракаем. В это время я посмотрел в окно и увидел, что к дому бегут немцы. Мы кинулись из хаты, там была большая воронка из-под бомбы. У меня был автомат, у него - винтовка.
Он бросился в воронку, и ствол попал в рыхлую землю, и она забила ствол. У него разорвало винтовку, но его не ранило. А я дал очередь, у меня, как всегда, автомат отказал. Эти автоматы - 71 патрон - так плохо работали, нужно было очень тщательно набивать, чтобы не было перекосов. Пока его наладишь, тебя десять раз убьют. Я стал думать, что делать. Они постреливают сюда, а мы уже не можем стрелять. Вспомнил, что в передней избушке лежало несколько коробок патронов и ружья, по-видимому, они в панике бежали и все побросали. Короче говоря, я пополз. Подполз к крыльцу, как-то напружинился и влетел в дверь. И сразу же кинулся к винтовке. Начал стрелять в их сторону. Наша самоходка увидела эту драку, повернула пулемет и из пулемета начала бить по немцам. Те бросились бежать. Я кинулся за ними.
В это время показалась наша машина, я их останавливаю и говорю: догоняйте немцев.
Случались дикие просчеты. Они у меня перед глазами на всю жизнь остались, потому я никогда не читаю мемуары наших полководцев. Это было в Венгрии.
Какой-то из командующих решил обмануть немцев: без артподготовки, без налета авиации ударить неожиданно по немцам. Какая дикость: бросить на укрепления воздушно-десантную дивизию - экипированную, новенькую, отлично вооруженную, молодежь один к одному, все тренированные. Бросили на закопанные немецкие танки.
И они прорвали. Они сумели прорваться и все захватить. Но когда наши танки поехали по этому полю, у нас волосы встали дыбом: лежали тысячи наших убитых десантников, облепивших танки, которые стояли закопанными. Это было просто уму непостижимо. После этого я не могу смотреть на командиров. Столько людей погубить ни за что.
У вас подавляющее преимущество в самолетах, в танках. Дави, расстреливай, подготовь. Так они решили обмануть без артподготовки. Целую воздушно-десантную дивизию положили.
Я мог спокойно расстрелять немца, не испытывая сомнений. Так же, как я мог без сомнений расстрелять власовца. Потому что на моих глазах они расстреляли моего товарища. Мы знали, как они издевались...
Конечно, я никогда бы не сдался в плен. В любых ситуациях был готов, что они меня не пощадят. Знал, что мне не жить. Помню, однажды ночью мы дошли до села, мы знали, что там немцы. Но знали, что там есть дома, где нет немцев. Надо было выяснить, где и что. Мы утром хотели атаковать. Это тоже дурацкое ощущение, когда стучишь в окно: есть немцы или нет.
Успели повоевать и с японцами. Мы взяли Мукден и прошли тысячу километров в тылу у них. Прошли через пустыню. И там мы первый раз столкнулись с камикадзе. Там была железная одноколейная дорога. И мы на танках шли по шпалам. На нас кинулся вот этот камикадзе. Но он не попал в наш танк, а в рельсы впереди врезался. Путь разворотило. Пришлось объезжать на танках по пескам. Это очень сложно.
С японцами тяжелых боев не было. Мы были в тылу, за тысячу километров от фронта. Захватили все склады Квантунской армии, что и привело к капитуляции. Склады - 18 километров ограды, одежда, матрасы... Брали все что попало, вывозили, по дешевке продавали, на эти деньги покупали костюмы, часы... Купил два кожаных чемодана, которые дожили почти до отъезда из России в Германию, купил часы, ананасный компот, сухую колбасу - радости 1945 года.
* * *
Всю субботу проговорили, в воскресенье продолжили - вдруг Ефим Львович говорит:
- Извините, но мы с женой должны сейчас ехать в школьный театр. Наши внуки играют "Отелло" Шекспира, один - Яго, другой - Кассио.
Смешно. Еврейские мальчики играют англичанина в Германии на русском.
Возьмите меня, говорю, я театровед, я диплом в ГИТИСе защищал на тему "Шекспир на современной сцене".
Едем в школьный театр. Везет нас его дочь, мать его внуков Светлана Минкина, и говорит:
- Я заняла вам места, увидите три стула, на бумажках написано "Смагин", - и увидев, как у меня отваливается челюсть, пояснила: - Я Минкина, но мой муж - Смагин.
- Знаете, - говорю, - это довольно странно: я - Минкин, а моя жена - Смагина.
Первый раз в жизни она проехала на красный с криком "не может быть!".
Потом выяснилось, что и Минкина со своим Смагиным познакомилась в 1980-м и что их ветвь Смагиных из Тамбовской области, а моя - из соседней Пензенской. Так что русские части наших семей скорее всего родственники.
Ну а что все евреи родственники - это само собой.
Он боялся стать старшиной. Если старшине дадут Славу первой степени - автоматически станешь лейтенантом, а командовать он не хотел.
В коробке из-под монпансье лежат награды: "За оборону Сталинграда", "За взятие Вены", "За взятие Будапешта", "За освобождение Праги", "За победу над Японией", орден Отечественной войны I степени...
- Почему не на пиджаке?
- Иконостас не ношу. Поверьте, трех орденов Славы вполне достаточно.
В шкафу пожелтевший лист:
Гвардии сержанту Минкину Ефиму Львовичу -
'Верховный Главнокомандующий, Генералиссимус Советского Союза тов. Сталин объявил Вам 20 благодарностей за Вашу отвагу, мужество, мастерство, проявленные... '
'За взятие городов Христиновки, Буки, Могилев-Подольска, за форсирование Днестра, за бои на подступах к Бухаресту, за взятие Вац и Асод, за взятие Брно, Зноймо, Банска-Штявница, за взятие городов Фермервар, Веспрем, Папа, Девечер, за разгром 11 танковых дивизий, за форсирование реки Раба и взятие городов Черно, Шервар, за взятие города Сомбатель, Капошвар, Кесег и выход на австро-венгерскую границу, за взятие Винер-Нейштадта, Зигенштадта, Вены, Васпуя, Фошкана, Рымникул-Сарета, Бухареста, Плоешти.'
В 1958-м стал кандидатом наук, в 1968-м - доктором. Создал методику расчета эксплуатационных запасов подземных вод. С тех пор вот уже 30 лет весь мир рассчитывает водозаборы по формулам Минкина...
............................................................................................................................
- За что получили первую Славу?
- Надо по бумагам посмотреть.
- Не помните?!
- Что вы, там столько всего было... А от первой награды я отказался, ефрейтору дали, все смеялись, потому что я же ими командовал. А мне не дали. Говорят: "Мы тебя к награде представили, а ты шофера побил".
- А к какой награде?
- К медали "За боевые заслуги". Я говорю: "Это телефонисткам давайте, а мне такую не надо". За Прутом, разведка боем. Это значит, вызвать огонь на себя, чтобы засечь их огневые точки. На фоне неба вижу - группа немцев спускается с сопки: их разведка. Пятеро идут ко мне. Думаю, как могли увидеть? Видать, очки блеснули (всю войну в очках, близорукий очень). Подошли, смотрят на меня. Думаю: видят или нет.
Ведь если видят, могут выстрелить, дурацкое ощущение.
Не стал ждать, дал очередь из автомата, один упал, тут автомат и заклинило, четверо отскочили, я в них гранату и побежал к ним: не возьму ли в плен. А они все убиты. Возможно, первая Слава за это.
В 1950-м закончил институт, Сталинградская ГЭС, которую начал "со дна Сталинградского моря", Туркменский канал, Куйбышевская ГЭС...
Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский писал о нем: "Разве можно было, например, обойти наградой разведчика Ефима Минкина, который наряду с бесчисленными "утвержденными" подвигами проделал такую операцию:
в Словакии, во главе группы отважных, перебрался через фронт, углубился на 50 километров в горы и вывел оттуда к нашим войскам партизанский отряд, состоявший из бежавших военнопленных-французов, и советскую диверсионную группу.
До самого последнего момента все шло как нельзя лучше. Неожиданность подстерегала группу уже в расположении наших войск: французы были в словацкой, а наши диверсанты - в немецкой форме, и заметившие их танкисты приняли положение "к бою". Минкин со всех ног пустился к командирскому танку и успел предотвратить кровопролитие. За этот подвиг Минкин был награжден третьим солдатским орденом. Ныне Ефим Львович Минкин по праву носит титул полного кавалера ордена Славы"...'
Ваш Александр Минкин