для страницы http://ldn-knigi.lib.ru Dotan (03.2004)
источник:
http://www.jewish-heritage.org/kelner.htm
ОБЩЕСТВО "ЕВРЕЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ "
Серия
монографий: выпуск 7
© В.Е.Кельнер
Москва, 1999 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ВОЙНА. РОССИЯ. ЕВРЕИ
Стенограммы встреч министров русского правительства с представителями еврейской
общественности в 1915 г.
Предисловие и публикация В. Кельнера
Годы Первой мировой войны продемонстрировали, что в стране наступил новый этап отношений между правящими кругами и еврейской общественностью.
Первые пытались как бы все оставить по-прежнему, т.е. все свои проблемы: некомпетентность в государственных и военных делах, поражения на фронтах, полный развал в экономике и все 'возрастающий протест в самых широких кругах общественности - объяснить и оправдать еврейскими происками'.
Но ответные действия еврейской общественности неожиданно приобрели иной, чем прежде, характер. Из робкого и обреченного просителя российское еврейство, под воздействием глобальных экономических, социальных и духовных изменений начала века, превратилось в важный фактор экономической и политической жизни.
Эта метаморфоза еврейского вопроса застала врасплох значительную часть гражданской и военной бюрократии. На первом этапе войны массовые выселения евреев из прифронтовой полосы, новые антисемитские законы и погромные кампании в прессе демонстрировали полное нежелание правящих кругов учитывать современные реалии. Однако последующие события привели правительство в некоторую растерянность.
Выселение полумиллиона человек фактически вынуждало ликвидировать черту оседлости. Политические противники самодержавия все смелее использовали еврейский вопрос для прямых атак на правительство в стенах Государственной думы и в прессе, а главное же состояло в том, что ведение военных действий требовало все больших финансовых и материальных вливаний со стороны союзников.
Это слабое место было точно определено и эффективно использовано лидерами еврейской общины, сконцентрировавшими свои усилия вокруг евреев-депутатов Думы и созданного для содействия, а по сути для руководства ими, т.н. Информационного бюро. Они постоянно будировали этот вопрос, поднимая его не только в стенах Думы, но фактически на съездах и заседаниях всех многочисленных тогда общественных организаций и более того - информируя о состоянии дел мировую общественность ту самую, от которой зависели новые финансовые займы.
Правительство пыталось маневрировать. По еврейскому вопросу, точнее по выбору мер по его решению, в правительстве существовало несколько диаметрально противоположных мнений между сторонниками более прагматичного подхода, готовых пойти на временные уступки и консерваторами, стремящимися не поступаться принципами, могущими по их мнению, подточить сами основы государственного устройства.
В итоге правительство то ослабляло, то усиливало, свою антиеврейскую политику. Соответствующие службы вели на Западе контрпропагандистскую кампанию. Но информационная деятельность еврейских организаций была более эффективной.
В адрес лидеров еврейских общин Великобритании, США и Франции поступали многочисленные документальные свидетельства подлинной политики русского правительства и те, в свою очередь, активно воздействовали на правительства своих стран. В Великобритании документы из России в первую очередь поступали к Люсьену Вольфу - авторитетному общественному деятелю, дипломату и публицисту. Его связь с российским еврейством длилась уже несколько десятилетий. Он неоднократно участвовал во всякого рода кампаниях протеста и считался в Великобритании компетентным специалистом по проблемам внутренней политики России. Ближайшим помощником Л. Вольфа был эмигрант из России Давид Мовшович. В недавнем прошлом участник еврейской общественной жизни в России, теперь он был непосредственным связующим звеном между организацией содействия евреям - депутатам Государственной думы и Люсьеном Вольфом.
Публикуемые документы найдены нами в фонде Л. Вольфа - Д. Мовшовича в YIVO (RG 348. F. 60) и в фонде И. Чериковера (RG 87. F. 1061). Это стенографические записи конфиденциальных переговоров между представителями еврейской общественности и членами правительства.
Со стороны правительства в этих встречах участвовали такие ведущие государственные деятели как И.Л. Горемыкин, С.Д. Сазонов, П.Л. Барк и Н.А. Маклаков.
С еврейской стороны это депутаты Думы Н.М. Фридман и М.Е. Бомаш, знаменитый адвокат О.О. Грузенберг и другие. К этой группе документов непосредственно примыкает и сообщение о переговорах между министром финансов России П.Л. Барком и лидерами еврейской общины Великобритании во время его визита в эту страну в октябре 1915 года.
Документы, при их обратном переводе с английского языка на русский, приводятся в соответствии с современными нормами русского языка и расположены в хронологической последовательности.
В. Кельнер
Документ 1
12 февраля 1915 г.
Еврейская депутация у И.Л. Горемыкина.
Депутация состояла из члена Государственной думы
Н.М. Фридмана, прис(яжного) пов(еренного) О.О. Грузенберга
и члена Правления Варшавской Еврейской общины г. Давидсона.
Н.М.Фридман: Представляет членов депутации. Горемыкин усаживает и предлагает курить.
Цель нашего посещения ознакомить высшее правительство с положением еврейского населения в Польше.
Горемыкин: Знаю, знаю... печальное положение...
Н.М.Фридман: Да, Ваше Высокопревосходительство, но из последнего заседания Гос. думы я вынес впечатление, что правительство не вполне осведомлено о действительном положении дела.
Горемыкин: Как же, я знаю. Происходят погромы, расхищают имущество, выселяют, но что же я могу с ними поделать.
Н.М.Фридман: Все же я полагаю, что Вы, как глава правительства...
Горемыкин: Глава правительства..., глава правительства..., но что же я могу...
Н.М.Фридман: Вот присяжный поверенный О.О.Грузенберг вернулся недавно с позиций.
О.О. Грузенберг: Разрешите, Ваше Высокопревосходительство, сказать несколько слов. Я вижу, Вы уже осведомлены о положении дел, а потому я могу быть краток. Я ездил от Петроградского Еврейского общества с подарками, был в разных местах, и должен с полной искренностью доложить, что ни со стороны офицеров, ни со стороны солдат, с которыми приходилось встречаться, я не заметил враждебного отношения к евреям, я не слыхал никаких против евреев обвинений. Я наблюдал простое сердечное отношение человека к человеку. Я уверен, что злонамеренные элементы местного населения, его отбросы...
Горемыкин: Это - поляки...
О.О.Грузенберг: Эти отбросы и создали погромы... Я располагаю некоторыми точными сведениями. Таких погромов было в разных местах Польши свыше 150.
Дело обычно происходило так: немцы, заняв какой-нибудь город или местечко, забирали у местного населения все, что только можно было. Затем приходили наши войска, - утомленные, проголодавшиеся...
К несчастью, евреи не могут им ничего представить: ничего у самих не осталось. А тут отбросы местного населения нашептывают солдатам: для немцев, небось, у них все было, а вот для нас, видите, ничего нет. Голодный, раздраженный солдат не производит расследования и начинаются эксцессы... Но надо к сожалению отметить и другую причину печальных явлений. Я имею в виду выселения. Таких выселений сплошь, по приказу начальства, - и стариков, и женщин, и детей, и здоровых, и больных - насчитывается из 28-30 мест.
Горемыкин: Как же... А теперь я слышал из Плоцкой губернии всех выселяют...
О.О.Грузенберг: Печальнее всего то, что даже представитель администрации, плоцкий губернатор, отнесшийся благожелательно к евреям, не мог им помочь. На его запрос, не ограничиться ли высылкой лишь сомнительных и, во всяком случае, оставить благонадежных, последовал со стороны военного начальства отказ.
Горемыкин: Да, да. Что же делать... Центральное правительство тут не причем... Я имею в виду написать Верховному Главнокомандующему. Я даже думаю, что некоторые исполнители не так исполняют...
О.О.Грузенберг: Не разрешите ли доставить Вам записку, где будут приведены факты.
Горемыкин: Да... да записку... это хорошо... нужно... Я ее отошлю туда. Только смотрите, составьте осторожно.
О.О.Грузенберг: Разрешите, Ваше Высокопревосходительство, указать одну область, где Вы можете сделать добро. Мы об этом нигде публично не говорили... Мы знаем, что исключительные условия переживаемого времени требуют от всех нас не только жертв, но и сдержанности. Перед лицом врага нельзя многого раскрывать и Вы видели, что наш представитель в Государственной думе сдержал себя и высказал ничего из того, что евреи переживают...
Но Вам ведь можно сказать: что нам делать с десятками тысяч беженцев и изгоняемых. У нас нет средств их содержать; они гибнут... между тем при свободе передвижения они могли бы расселиться, найти работу, устроиться...
Горемыкин: Если Вы имеете в виду расселение вне черты оседлости, я не могу... закон. Да, как я слышал, все эти выселившиеся дальше Варшавы не идут, а район черты широк...
О.О.Грузенберг: Но там нет средств, нет возможности им существовать.
Горемыкин: Я ничего не могу... Я вот напишу о содействии Енгалычеву (Варшавский генерал-губернатор).
Давидсон: Позвольте мне Ваше Высокопревосходительство добавить. Я родился в Польше. Мне на исходе седьмой десяток. Нас раньше обвиняли в русофильстве, а теперь в германофильстве. Более всего обидно, что нас стараются заклеймить предателями...
О.О.Грузенберг: Записку прислать Вам или кому другому?
Горемыкин: Да, мне. Я ее от себя перешлю Янушкевичу. Только осторожнее, избегайте, главным образом, личных намеков.
Беседа с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым
членов Государственной думы Н.М. Фридмана и
М.Е Бомаша 23 февраля 1915 года. Петроград.
Н.М.Фридман: Мы пришли рассказать Вам, что не могли рассказать 27 января. Для нас и тогда было ясно, что Вы не осведомлены о положении евреев на театре военных действий, но выступать с фактами и документами в такой день, мы тогда считали неудобным. Мы сказали тогда то немногое, что можно было сказать. В настоящее же время мы считаем своим долгом осведомить Вас по этому вопросу.
Я должен сказать: то, что писалось в заграничной печати по этому предмету, к несчастью, в значительной степени, соответствует действительности...
Там были погромы, грабежи, насилия над личностью, изнасилования женщин, в последнее время к тому прибавились массовые выселения из многих городов и целых районов. Так, в настоящее время, происходят выселения из Плоцкой губернии и все это по распоряжению военных властей.
С.Д.Сазонов: Из Плоцкой губернии... Да, слыхал. Их выселяют в Варшаву.
Н.М.Фридман: Нет, они бегут куда глаза глядят.
С.Д.Сазонов: А это где происходит, - все остальное.
Н.М.Фридман: Во многих местах Польши. Больше всего в тех местах, в которых побывали немцы. После отступления немцев продуктов и товаров у местных торговцев, обыкновенно, не оставалось, вследствие реквизиции и поэтому, когда являлись наши войска, голодные и измученные солдаты начинали требовать провианта. И когда такового не оказывалось, они начинали громить местное население, оставшееся совершенно беззащитным. Погромы и грабежи производились солдатами и подонками местного населения, которое, пользуясь беззащитным положением евреев, убеждали солдат в том, что для немцев товары были , а для русских не дают...
С.Д. Сазонов: Да, это все поляки...
Н.М.Фридман: То беззащитное положение, в которое ставились евреи, и распоряжения о поголовных выселениях всего еврейского населения, внушили местному населению и солдатам уверенность в том, что евреи поставлены вне защиты закона, что по отношению к ним все дозволено, что все поголовно они подозреваются в шпионстве. Такое сознание, конечно, очень усугубляло эксцессы. В какой степени обвинения и кары были огульны, Вы можете убедиться из этого объявления, которое было расклеено по распоряжению военных властей в галицийских городах. (Предъявлен экземпляр сорванного со стены объявления на польском языке с переводом на русский).
Сазонов: Все в один голос говорят, что галицийские евреи относятся к нам очень враждебно, хуже даже галицийских поляков. Они иногда, даже во вред своим интересам, не считаясь со своими выгодами, отказываются продавать нашим солдатам продукты.
Н.М.Фридман: Галицийские евреи - это австрийцы, и они естественно могут относиться к русским солдатам, как австрийцы. Вы же не удивляетесь, когда австрийский немец относится к русским враждебно...
Сазонов: Да..., но евреи ведь космополиты... и я удивляюсь, как они не переменили... ведь в Галиции русская армия - это ведь сила, и непрактично, неразумно не считаться с этой силой.
Н.М.Фридман: Нет, австрийские евреи преданы своему отечеству, благодарны своему Императору и имеют, за что быть благодарными. Они пользуются всеми правами, храбро сражаются, и мы за это [их] уважаем. Такие же требования мы ставим самим себе, и такие обязанности мы признаем за собою в России.
Сазонов: Ну, храбро ли они сражаются, я не знаю. Но я хочу верить тому, что Вы говорите... А где эти галицийские помещики евреи.
Н.М.Фридман: Они так же бежали во внутрь страны, как и почти все остальное зажиточное еврейское население.
М.Е.Бомаш: В Галиции осталась голь и нищета; ютятся в подвалах, откуда они стесняются выйти даже за помощью, потому что они голы, без одежды, так что, когда мы хотим организовать в Галиции помощь этим беднякам, не к кому было обратиться, некому было доверить за отсутствием людей. Так что некому проявить свою враждебность к русским. К тому же еврейские купцы стараются что-нибудь заработать и невозможно, чтобы они не продавали товаров.
Сазонов: Но по уверению графини Бобринской, в Львове находится свыше 30 000 состоятельных евреев, занимающихся торговлей. (Продолжает чтение объявления)... Да, но это касается галицийских евреев. Ведь оно было расклеено в Галиции. Вы мне может быть оставите это?
Н.М.Фридман: Да, да, непременно... А вот из этого объявления видно, что здесь говорится об евреях Галиции, Буковины и Польши...
Тут все свалены в одну кучу: свои подданные и враги... Мы все друг за друга отвечаем солидарно. За каждого казненного в предела Австрии по извету еврея, согласно этому объявлению, подвергаются смертной казни двое евреев, заведомо невинных.
Сазонов: Ах, разве это есть... (Читает)... Да, знаете, эти заложники... Я сам против всего этого... Но теперь все эти международные положения так спутались... Заложников берут и немцы...
Н.М.Фридман: Немцы берут заложниками только врагов своих. Своих граждан они заложниками не берут. А между тем, у нас по распоряжению генерала Рузского, это делается не только в Галиции, но и в Царстве Польском. Мы, впрочем, пришли сюда защищать не галицийских евреев, а польских.
Сазонов: Так Вы мне оставите это объявление...
Н.М.Фридман: Да, да...
Сазонов: А Вы были у других министров, - военного, Маклакова...
Н.М.Фридман: Нет, у них не были. Мы были у Председателя Совета Министров. Представили записку...
М.Е.Бомаш: Мы обращаемся к Вам, как к самому гуманному и беспристрастному из членов Совета Министров.
Н.М.Фридман: Не представить ли Вам копию докладной записки.
Сазонов: Нет, нет. Я справлюсь у Горемыкина об этом... Ах, я ведь только что от Горемыкина... Я узнаю, что он сделал по этому делу (делает движение к телефону, хочет звонить Горемыкину. Фридман его останавливает и говорит, что записка припровождена только сегодня)
Н.М.Фридман: Но мы были у него еще раньше, 12 февраля. Он обещал припроводить записку Янушкевичу и написать Енгалычеву.
Сазонов: Как жаль, я только что видел Енгалычева. Я бы с ним переговорил. Но я часто видаю военных, я буду говорить с ними...
Н.М.Фридман: Этого мало. Мы просили бы Вас обратить внимание Верховного Главнокомандующего.
Сазонов: Непременно, непременно... Это я сделаю. У меня там свои представители, в ставке... Князь Кудашев - беспристрастный человек.
Беседа членов Государственной думы М.Е. Бомаша и Н.М. Фридмана
с министром финансов П.Л. Барком 14 марта 1915 года.
Мы пришли к Вам не с конкретным ходатайством, а как к члену объединенного правительства.
Когда функционирует Государственная дума мы имеем возможность обращаться к стране и правительству с думской трибуны. Сейчас этой возможности нет, ее не было [и] в те немногие дни, когда функционировала дума. Мы считали в эти дни неудобным говорить о своих внутренних делах. Теперь мы хотели бы Вас осведомить и наша покорнейшая просьба - нас выслушать.
Настоящая война считается освободительной. Она ведется под лозунгом освобождения национальностей. Так понимали все в первые дни, этим объясняется и этот подъем и единодушие воодушевляло еврейское население. Вскоре, однако, выяснилось, что для еврейского населения эта война скорее истребительная, чем освободительная. Я это говорю с большой горечью, но, к сожалению, это так. В самом начале войны последовал приказ Верховного Главнокомандующего о том, чтобы щадить жизнь и имущество поляков. Эти слова были поняты очень многими - солдатами и местным населением, в том смысле, что жизнь и имущество евреев можно и не щадить. Я не хочу сказать, чтобы это входило в расчеты Верховного Главнокомандующего или других властей, но это было так понято.
Барк: Да, конечно, это было упущение.
Н.М.Фридман: И вот мы замечаем с самого начала, что почти во всех местах, где проходили русские войска, происходили погромы, грабежи, насилия и убийства. Я под этими убийствами разумею и те казни, которые совершаются без суда и по распоряжению отдельных офицеров, а иногда и самими солдатами. И я убежден, что там погибали люди невинные. И те люди, которые совершали эти злодеяния, естественно должны были искать оправданий и объяснений своим деяниям.
Это есть источник навета. Тут, конечно, играли роль и другие обстоятельства, тут имела значение и та благодарная почва, которую навет нашел себе среди местного населения.
Барк: Да, это поляки.
Н.М.Фридман: Но, тут, конечно, имел значение и неправильно понятый приказ. Затем пошли исключительные меры по отношению к еврейскому населению. По мере приближения неприятеля евреев стали выселять из районов военных действий; выселяли их из многих городов тысячами. В одной Варшаве их набралось свыше 11 тысяч.
А засим последовали и более крутые меры: из среды еврейского населения стали брать заложников, которых сделали ответственными за деяния других. Заведомо невинные люди должны отвечать чаще всего за мнимые преступления других. Берут заложников и немцы, но они берут своих врагов. Многие из этих заложников уже направлены в Полтавскую губернию. Заложников берут в городских поселениях с населением не свыше тысячи до десяти тысяч - по два, и свыше десяти - по три...
(Тут были предъявлены объявления, развешенные по городам Галиции, циркуляр Холмскому полицмейстеру, материалы о выселениях и о заложниках... Министр тут же прочел и просил оставить это ему).
Н.М.Фридман: Как известно, такого же рода циркуляры имеются у всех губернаторов театра военных действий, и даже у Виленского губернатора.
Меры принимаются уже не против одних польских евреев. Тут и литовские евреи... Из этих объявлений, расклеенных по городам Галиции, из этих циркуляров, Вы изволите видеть, что обвинение в шпионаже и вражде к России предъявляется огульно, чуть ли не ко всему еврейству.
Тут, в одну кучу свалены евреи Польши, Галиции и Буковины, свои подданные, с подданными воюющих стран. И самые меры принимались без всякого разбора, ко всем, не исключая женщин, стариков и детей. Кускова рассказывала, что осматривая один приют, в котором находятся беженцы в Варшаве, она наткнулась на еврейку, которая за 4-5 дней до этого родила в дороге, будучи изгнана. Она обласкала эту женщину, и когда стала уходить, та ее задержала и сказала, что у нее есть к ней просьба:' Разыщите, как-нибудь, моего мужа в Петербурге, и скажите - передайте ему, что я жива'. Как же я разыщу его. - 'Он ранен и лежит в лазарете'.
(Жест возмущения со стороны Барка).
Н.М.Фридман: Я слышал от местных людей, что таких случаев было много. Когда наши войска проходили через польские города, солдатам-евреям часто приходилось быть свидетелями того, как выселялись их семьи из насиженных мест. (Снова жест возмущения)... Вы подумайте, что творится в душе этих солдат...
М.Е.Бомаш: С этими изгоняемыми обращаются жестоко и сурово: казаки-солдаты бьют их нагайками, издеваются, загоняют их в болота...
Н.М.Фридман: А ведь надо признать то обстоятельство, что, кроме Калища, немцы, собственно говоря, никаких насилий не совершали. И невольно напрашивается сравнение отношений врагов и своих...
Н.М.Фридман: ...И вот, все эти исключительные меры только укрепляют солдат и местное население в их сознании о враждебном отношении евреев. Если против одной группы населения принимаются исключительные меры, то должно быть она этого заслуживает.
Если власти относятся к евреям, как к врагам, то, стало быть, с ними можно и поступать, как с врагами. Вот та психология, которая поддерживается всеми этими исключительными мерами.
Получается такой круг: настроение вызывает меры, а меры создают настроение. А вот прибавьте еще людей, на которых можно было бы свалить вину... На воре шапка горит... Я уверен, что никакого шпионажа там нет.
Если Вы знаете тамошних евреев-хасидов, то Вы поймете, что они и не способны на это. Ведь они, в этом чуждом для них деле, ничего и сообразить толком не могут. (Барк все время сочувственно покачивает головой и жестикулирует)... Это почти все, что мы хотели Вам сообщить.
Барк: Я это все уже, отчасти, слышал... Но это все в руках военных властей. Мы даже и вмешаться не можем.
Н.М.Фридман: Но, я думаю, что Вы все-таки многое можете сделать. Вы могли бы обратить внимание Верховного Главнокомандующего, могли бы довести до сведения Государя...
Барк: Да, конечно, ...мы все это делаем... Когда мы узнаем факты какие-нибудь, мы доводим до сведения... А я бы Вам все-таки посоветовал обратится к Председателю Совета Министров.
Н.М.Фридман: Мы уже у него были, подали докладную записку. Он обещал ее передать Верховному Главнокомандующему... А вот есть еще область где, все-таки, правительство может очень многое сделать. Вот, все эти беженцы - все они разорены, голодают. Все они нуждаются в помощи. На одних варшавских беженцев приходиться тратить до двухсот тысяч в месяц, а средств у них нет. Правительство почти не помогает, только Татьянинский Комитет кое-что дает.
Барк: Мы денег не жалеем. Мы деньги посылаем в Общественный комитет и нужно сообщить Енгалычеву, чтобы он повлиял на Общественный комитет.
Н.М.Фридман: А вот, в Ваших руках еще одна мера, которая и денег стоить не должна: многие из этих беженцев, скученных в Варшаве, могли бы пристроиться, отчасти, при помощи родственников, отчасти, трудом вне черты.
Если людям приходится бежать от врага, если их заставляют бежать свои же власти, то им, по крайней мере, следует предоставить бежать туда, где им удобнее и легче устроиться. Надо, по крайней мере, на время войны не применять правил о черте оседлости.
Барк: Да, я вполне с Вами согласен, мой голос на Вашей стороне. Верьте, что среди Комитета есть люди, которые это понимают.
Н.М.Фридман: Надеюсь, что Вы этот вопрос возбудите в Совете Министров.
Барк: Непременно, непременно.
Н.М.Фридман: Наконец, с точки зрения народного здравия - подумать только о том, что станет весною в тех местах, где эти беженцы так скучены, какие только эпидемии не могут там развиться.
Барк: Да, верно, совершенно верно...
Н.М.Фридман: Я ухожу от Вас под впечатлением, что Вы сочувствуете бедственному положению евреев.
Что Вы возьмете на себя инициативу для облегчения этого положения.
Барк: Непременно, непременно...
М.Е. Бомаш: Циркуляры эти издаются сгоряча и, вероятно, ими руководит рука, враждебная евреям. Но когда они уже изданы, их исполнение переходит в руки гражданских властей. Эти последние исполняют их жестоко и сурово, каждый по-своему. В этом отношении, можно было бы кое-что предпринять для облегчения...
Все эти циркуляры вносят экономическое разорение всего населения. Они имеют и плохие моральные последствия: приучают привыкшее к труду население к нищенству и попрошайничеству.
Н.М.Фридман: Позвольте Вас поблагодарить за Ваше доброе отношение.
Встреча г.г. Фридмана, М.Е. Бомаша и представителей городов
Кадома и Кельцы, г.г. Марбера и Бикермана
с министром внутренних дел России Н.А. Маклаковым. 19 марта 1915 г.
Фридман: Мы позволили себе побеспокоить вас визитом, поскольку считаем необходимым проинформировать вас о бедах евреев, живущих не только на территориях охваченных войной, но и во всей Империи.
Подобная ситуация вызвана исключительными мерами, принятыми военными властями, и их беспрецедентно суровым отношением к еврейскому населению. С самого начала войны евреи были полностью солидарны со своими русскими соотечественниками в своей готовности оказать отпор врагу.
Несмотря на это, власти относились к ним с подозрением и враждебностью, а теперь уже все еврейское население открыто обвиняется в шпионаже. Мы отвергаем подобный ужасный навет. Сперва он распространялся антисемитскими агитаторами, боровшимися с еврейством еще до войны. Теперь же, официальные лица взялись распространять это обвинение.
Было заявлено, что евреи Галиции, Польши и Буковины - шпионы, и, что они являются врагами России. В этом вопросе не делается различий между неприятельскими и российскими подданными. Мы представим вам все документы, подтверждающие наши заявления.
Маклаков: Извините меня господа, все эти вопросы находятся в компетенции военных властей. Хотя я и знал все, что вы мне сейчас сообщили, я ничего не могу сделать.
Я не могу вмешиваться. Было бы ошибкой с вашей стороны, господа, опубликовать что-либо о ваших визитах к министрам в газетах. Результаты такого поступка окажутся прямо противоположны вашим ожиданиям. Таким образом вы сами себя загоните в ловушку. Один из членов Совета министров уже выразил свое несогласие и заявил, что никогда не связывался с вами.
Все напечатанное в газетах немедленно читается в Ставке Главнокомандующего, и если они решат, что министры пообещали что-либо евреям, они смогут сказать: 'Вы действуете вразрез с нашими намерениями! Вы так ничего хорошего не добьетесь'. Они готовятся ввести более суровые ограничения... Есть много вещей, о которых я не могу сказать вам, но если вы опубликуете что-нибудь из того, что говорилось или происходило здесь, я опровергну это, и газета будет жесточайше оштрафована.
Фридман: Мы ничего не публиковали в газетах, веря в хорошее отношение министров к страдающим евреям, но если вы считаете, что даже это для вас неприемлемо, мы будем действовать по вашему усмотрению и хранить молчание. Если вы хотите, мы не опубликуем ничего о нашем посещении.
Маклаков: Наоборот... во-первых, желательно чтобы ваши собратья узнали о том, что вы делаете для них, и во-вторых, это же неудобно, Вы понимаете, не посещайте меня повидав уже всех других министров... Связи между военными и гражданскими властями сейчас столь обострились, что нужна величайшая осторожность, чтобы сохранить верную линию руководства.
Фридман: Хорошо, позвольте нам перейти к остальным, по-видимому, не столь сложным вопросам. Вы, конечно, знаете, о взятии заложников в Полтаве и Екатеринославе. Эти невинные люди посажены в тюрьму в ужасных условиях, по сорок человек в камере.
Маклаков: Это был не мой приказ...
Фридман: Верно, приказ не Ваш, но его исполнение в Ваших руках, так как вы глава министерства. Не было приказано чтобы они находились именно в тюрьме, и Вы можете содержать их в более приемлемых условиях, например под домашним арестом.
Маклаков: Вы правы, в приказе ничего не говорилось о тюрьме, явно, но я получил устные инструкции от Ставки. Я не могу ни изменить, ни проигнорировать эти инструкции. Я обязан содержать заложников в тюрьме.
Фридман: Я уверен, Вы можете разрешить вопрос об условиях их содержания...
Маклаков: Не думайте, господа, что мы ждали Ваших запросов и ничего не предпринимали заранее. Поверьте мне, Совет Министров предпринимал усилия по этому вопросу и до того, как Вы его поставили. Я могу только дать Вам один маленький совет. Дайте заложникам самим отправить Великому Князю телеграмму, взывая к его великодушию и милосердию. Так как они не совершали преступления, и поскольку у Великого Князя доброе и благородное сердце, он простит их и отпустит, заменив заключение какой-либо другой формой контроля, необходимой их общине. Я уверен, что его великодушное сердце простит их по поводу Святой Пасхи. Каждый из них должен послать телеграмму отдельно, и не через Вас.
Это важно, так как Ставка не должна заметить никакой связи между Вами и заложниками.
Марбер: Совершенно невозможно последовать вашему совету, Ваше Высокопревосходительство, поскольку никто к заложникам не допускается и не может дать им совет.
Маклаков: Какие-нибудь влиятельные местные жители могут Вам помочь. В праздники людям разрешается посещать заключенных.
В конце своего разговора с еврейскими представителями министр сказал: 'Каждый день, огромное количество женщин, детей и стариков направляются к нам из Галиции. Они переполняют города, население которых и так, без них, крайне уплотнено. У нас для своих то людей еды не хватает, а они должны еще делиться куском хлеба с чужаками. Я об этом уже писал в Ставку. По вопросу заложников, Ставка всегда отвечает, что они делают только то, что делают сами немцы.'
Фридман: Да, это действительно немецкий метод ведения войны, но немцы берут в заложники только неприятельских подданных, тогда как заложники Великого Князя - подданные России.
Маклаков: Ну, на то она и война, все страдают, даже немецкие колонисты.
Фридман: Я до сих пор не слышал, чтобы из немецких колонистов брали заложников. Есть еще один вопрос, который зависит от вас. Это беженцы. Они спасаются от преследований как вражеских, так и наших войск. Ваш долг дать им возможность отправиться в те места, где они смогут добывать средства на жизнь. Многие из них могут быть поселены у своих родственников.
Маклаков: Я не могу менять существующие законы.
Фридман: В особых ситуациях всегда требуются особые меры, которые правительство применяет очень часто. Вы можете разрешить беженцам поселяться вне Черты Оседлости, по крайней мере во время войны.
Маклаков: Это невозможно. Если бы я получил такой приказ, я обязан был бы сделать это, но я не могу проявлять инициативу в таких вопросах. Я всего лишь полицейский, и если я не буду действовать по закону, меня спросят после войны 'Полицейский, почему ты ослабил вожжи?' Меня тогда принудят принять к евреям еще более строгие меры. Вы видите, как сложно мое положение.
Фридман: Да, но насколько тяжелее наша ситуация?...
Маклаков: Я не юдофоб, но я не могу ослабить ограничений, ведь потом пришлось бы вводить новые ограничения, необходимые после отмены старых. А это противно моим убеждениям. В любом случае, я не могу помочь Вам.
Бикерман: Я долго жил в Царстве Польском. Чтобы быть лучше информированным о поведении евреев, вам следует обратиться к местным высшим властям. Они знают евреев и в мире и в войне, и они скажут Вам правду. Многие высшие лица говорили мне, что без евреев они не остались бы на службе более 24-х часов.
Маклаков: Вы действительно думаете, что я не знал ничего из того, что Вы мне сейчас рассказали? Я очень хорошо знал, что ограничения готовившиеся против евреев в коммерческих обществах Польши, и особенно в Варшавской Кредитной Компании, базировались на узко-эгоистичных мотивах. Я не позволил ввести эти ограничения, но я уверен, что поляки хотят вымести вас, литовских евреев, вон из Польши. Все то, что я сказал Вам, должно оставаться тайной.
Марбер: Ситуация с заложниками очень тяжелая. Есть серьезные основания опасаться заболевания их тифом...
Маклаков: Нет! Я знаю местные условия заключения. Вы можете не волноваться.
Резюме встречи министра финансов П.Л. Барка с руководителями еврейской общины.
Во время своего визита в Лондон, г. Барк, российский министр финансов, подробно обсудил состояние еврейского вопроса в России с ведущими членами англо-еврейской общины. Вышнеградский, сопутствовавший ему, принял участие в некоторых из этих встреч.
Еврейскими представителями, с которыми встретились Барк и Вышнеградский, были г.г. К.Г. Монтефиоре и Д.А. Александер, президенты Еврейского объединенного (международного) комитета, Леопольд де Ротшильд, вице-президент Лондонского комитета представителей британского еврейства и делегат Объединенного комитета, и Чарльз Ротшильд.
Барк был особо заинтересован в том, чтобы убедить еврейских лидеров в том, что уступки их российским единоверцам, недавно сделанные по приказу Совета Министров, составляют существенную часть реформ в еврейском вопросе, направленных на постоянное и постепенное расширение прав.
Он не оспорил последовавших возражений против настоящего российского законодательства о евреях, однако заявил, что российское правительство не возьмет на себя полную их отмену, даже если часть таких законов имеют лишь временное действие. Рассматривая уступки в области образования, Барк отметил, что либерализм нынешнего министра народного образования гарантирует поддержку и расширение реформ.
Затем он указал на несвоевременность и неблагоразумность требований расширения этих уступок и их внесения в действующее законодательство. Он заявил о том, что Совет министров движим самыми либеральными намерениями, но нет никакой уверенности в поддержке Государственной думой, особенно крайне правыми и националистами, подобных уступок.
Еврейские представители, уже знакомые с взглядами лидеров еврейской общины Петрограда, и с мнением вождей новосозданного блока либералов и умеренных [Прогрессивный блок. - пер.], имеющего решающее большинство в Думе, нашли, что к величайшему сожалению, не могут согласиться с г. Барком.
Они особо подчеркнули неустойчивость нынешних уступок, столь зависимых от перемены министров и политического курса. Подобные перемены в прошлом вызывались страхом перед последствиями послаблений в еврейском вопросе, о чем свидетельствуют Майские законы 1882 и столыпинские циркуляры 1907 года.
Еврейские представители также указали на поверхностность самих уступок, поскольку они оставили всю Российскую Империю, вне городов, закрытой для евреев. Пока лишь незначительно ослаблены ограничения в образовании. Открытие для поселения городов вне Черты, осуществленное со значительными и крайне прискорбными исключениями, позволено только из-за огромного наплыва еврейских беженцев из зоны боевых действий. Еврейские представители искренне благодарны за уступки, но не могут рассматривать их только как временные меры направленные на улучшение ситуации.
В ходе дальнейших переговоров еврейские представители заявили, что как и их российские единоверцы, они желают, в данный момент, всемерно способствовать сохранению единства народов России, и сделают все возможное для того, чтобы острые вопросы внутренних реформ, могущие помешать общему отпору врагу, не ставились в повестку дня. Таких взглядов они придерживаются не только в интересах России, но и всех союзников Великобритании. Это мнение полностью разделяется их единоверцами во Франции и Италии. Поэтому, с начала войны они воздерживались от любой агитации, и тем более деятельности, направленной на эмансипацию российского еврейства, и до окончания войны эта линия не будет изменена.
Соображения, высказанные ими по данному вопросу, однако, не могут приниматься во внимание евреями нейтральных стран и особенно США. Несомненно, что недостаточно благосклонная реакция российского правительства на всемерный патриотизм и жертвенность его еврейских подданных и евреев из союзных держав, привела к серьезному недовольству, которое немало препятствует должному уважению со стороны союзников. Поэтому еврейские представители предложили Барку, чтобы российское правительство рассмотрело возможность некоторых уступок в еврейском вопросе.
Они предложили следующую программу, как минимум способную удовлетворить США и нейтральные государства, и доставить реальное удовлетворение евреям Антанты:
1. Дарование правожительства.
2. Снятие всех ограничений в образовании.
3. Уничтожение всех религиозных ограничений в выдаче виз иностранцам.
4. Эти реформы следует зафиксировать в законодательстве Империи, а не проводить путем административных указов.
Еврейские представители отметили, что третий пункт рассчитан специально на удовлетворение американцев, которые, как известно г. Барку, были крайне оскорблены визовыми ограничениями.
Если же данная программа пока и неисполнима, то вышеназванные уступки произведут хорошее впечатление, даже будучи представлены Думе в законодательном порядке. Это, конечно, не удовлетворит все насущные проблемы, но сможет убедить общественность в искреннем желании Российского правительства способствовать еврейской эмансипации.
Среди других вопросов, затронутых в ходе переговоров, было массовое изгнание евреев из прифронтовой полосы, осуществляемое под предлогом их 'изменнических настроений'.
Барк откровенно признал, что совершена ужасная ошибка, и жалобы евреев абсолютно обоснованы. Он возложил всю вину на генерала Янушкевича, бывшего главой Генерального Штаба, и многозначительно добавил: 'Но, как вы знаете, мы послали его на Кавказ'.
Будучи крайне заинтересованным в достижении компромисса, министр заверил партнеров по переговорам в понимании их точки зрения и мотивов которыми те руководствуются. Он также пообещал представить мнение глав еврейской общины Великобритании властям в Петербурге.
Посетив затем Париж, Барк обсудил те же проблемы с бароном Эдмоном де Ротшильдом, выступавшим от имени еврейской общины Франции. Барон полностью солидаризировался с позицией своих британских единоверцев.