OCR и новое форматирование - Nina & Leon Dotan (10.2004)

http://ldn-knigi.lib.ru (ldn-knigi.narod.ru) (ldn-knigi@narod.ru)

(наши пояснения и дополнения - шрифт меньше, курсивом)

{Х} - Номера страниц соответствуют началу страницы в книге.

В оригинале сноски находятся в конце соответствующей страницы, здесь - сразу за текстом!

Старая орфография изменена.

Bсе права, в том числе и право издания на других языках, принадлежат Издательству 'СЛОВО'

( дополнение, од авторе; ldn-knigi:

Источник-

http://feb-web.ru/feb/pushkin/biblio/MP3-323-.htm?cmd=0&hash=Преамбула

Яхонтов Аркадий Николаевич (1878-1938), общественный деятель, публицист, 'лицеист LV курса' )

{5}

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

(Секретные заседания Совета Министров

16 июля - 2 Сентября 1915 года).

Составлено А. Н. ЯХОНТОВЫМ

б. Помощником Управляющего Делами Совета Министров

на основании его записей в заседаниях по секретным вопросам.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

Один французский бытописатель сказал, что историк не может ограничиваться простым изложением событий - он должен в своих повествованиях оживлять те страсти, настроения, стремления и помыслы, которые были присущи изучаемой эпохе.

Проникнутый таким заветом исследователь великой войны и предреволюционного времени найдет в составленных мною заметках именно бытовой повседневный материал для характеристики как общего положения России, так и отдельных правительственных деятелей. В этих заметках Совет Министров выступает в своей обыденной, не стесненной условностями официального присутствия, обстановке. Говорят, спорят, ищут выхода не только Министры Императорского Правительства, но и живые русские люди, глубоко встревоженные обрушившимися на родину небыва-лыми бедами.

Происхождение настоящего труда таково.

С Мая 1914 по Октября 1916 года я занимал должность Помощника Управляющего Делами Совета Министров и по обязанностям своей службы присутствовал на заседаниях и собраниях этого учреждения.

По установленному порядку, заседания Совета Министров распадались на две части - официальную и секретную. В первой - дела рассматривались по заранее рассылавшейся повестке с назначен-ными к слушанию печатными представлениями и делопроизводство велось Начальниками Отделений Канцелярии Совета Министров.

{6} Вторая часть - после ухода этих чинов - посвящалась обсуждению различных доверительных вопросов, обмену мнений по делам высшей политики, беседам о внутренних и внешних событиях и т. п. В особо острые минуты государственной жизни созы-вались внеочередные заседания. В таких секретных собраниях оставались только Управляющей Делами И. Н. Лодыженский и я, в качестве его помощника.

Для последующего исполнения по таким заседаниям мною, по указаниям И. Н. Лодыженского, велись записи, в которых обычно запечатлевались в кратких словах необходимые с точки зрения делопроизводства суждения и мотивы для выработки постановлений. Но в некоторых случаях, сознавая несомненный исторический интерес того, чему приходилось быть свидетелем, я постепенно начал записывать отдельные прения с почти дословною подроб-ностью, с сохранением образности выражений, яркости мысли и самого настроения говоривших Министров. Часто после заседания, под свежим впечатлением, я делал общий обзор, набрасывал свои наблюдения, заносил услышанные новости и т. д.

Наиболее подробно у меня изображены заседания с середины Июля по начало Сентября 1915 года. То были дни великого отступления нашей армии и принятия Государем Императором верховного главнокомандования, дни резкого обострения внутреннего положения в стране, перерыва сессии законодательных учреждений и разлада в среде Совета Министров.

Главнейшие из этих записей мне удалось сберечь, несмотря на беженские скитания последних лет. Воспроизведение их в удобном для чтения виде и составляет содержание настоящего труда.

Еще небольшое пояснение.

Записи мои, хотя во многих случаях весьма подробные, все-таки не протоколы в обычном значении этого понятия. Заносил я в них то, что успевал и что производило в тогдашней обстановке впечатление с точки зрения общего интереса. Иногда записи преры-ваются - либо приходилось выходить из заседания с какими-ни-будь поручениями, либо беседа принимала неуловимо перекрестное течение, либо, наконец, просто не хватало нервного напряжения и сил писать сряду целыми часами. Неизбежны и различные неясности и пробелы. Причины этому следующие. Нередко прения отмеча-лись мною на справках, докладах, представлениях и других вспомогательных документах, по поводу которых развивались любопытные суждения; такие бумаги, за единичными исключениями, мне не удалось вывезти. Кроме того, в отдельных случаях, служившие предметом обмена мнений вопросы являлись продолжением разговоров, происходивших вне моего присутствия. Хотя многое потом мне приходилось слышать от И. Л. Горемыкина, И. Н. Лоды-женского и других лиц, но, к сожалению, я далеко не все тотчас же заносил на бумагу.

Воздерживаюсь пока от изложения по памяти и помещаю в этом труде только основанное на подлинных записях. Держусь такого правила для соблюдения точности, беспристрастия и колорита современности.

{7} Если хватит времени и будет досуг, попытаюсь набросав свои воспоминания и закончить разработку других записей. Но в оби-ходе испытуемого судьбою русского странника 'досуг' есть столь великая роскошь, что о нем можно лишь мечтать.

Бывший Помощник Управляющего

Делами Совета Министров

Франция, Август 1921 года.

Арк. Яхонтов.

{8}

СОСТАВ СОВЕТА МИНИСТРОВ

В ТЕЧЕНИЕ ОПИСАННЫХ ЗАСЕДАНИЙ.

Председатель Совета Министров -

Иван Логгинович Горемыкин.

Министр Императорского Двора и Уделов -

граф Владимир Борисович Фредерикс.

Морской Министр -

Иван Константинович Григорович.

Управляющий Военным Министерством -

Алексей Андреевич Поливанов.

Государственный Контролер -

Петр Алексеевич Харитонов.

Министр Путей Сообщения -

Сергей Васильевич Рухлов.

Главноуправляющий Землеустройством и Земледелием - Александр Васильевич Кривошеин.

Министр Иностранных Дел -

Сергей Дмитриевич Сазонов.

Управляющий Министерством Юстиции -

Александр Алексеевич Хвостов.

Министр Финансов -

Петр Львович Барк.

Исправляющий должность Обер-Прокурора Св. Синода -

Алек-сандр Дмитриевич Самарин.

Министр Народного Просвещения -

граф Павел Николаевич Игнатьев.

Министр Торговли и Промышленности -

князь Всеволод Николаевич Шаховской.

Управляющей Министерством Внутренних Дел -

князь Нико-лай Борисович Щербатов.

Граф В. Б. Фредерикс лично почти никогда не появлялся в Совете Министров. В тех случаях, когда слушались дела, касающиеся интересов придворного или удельного ведомств, его замещали либо граф М. Е. Нирод, либо князь Кочубей, либо Е. Н. Волков, по принадлежности.

В течение описываемого периода в заседаниях бывали, замещая подлежащих Министров, Товарищи Министров: Путей Сообщения - П. Н. Думитрашко, Морского - А. И. Русин, Иностран-ных Дел - А. А. Нератов, Финансов - А. И. Николаенко и Главноуправляющего Землеустройством и Земледелием - А. А. Риттих Все прочие Члены Совета, насколько могу судить по записям, присутствовали лично.

{8} Надо отметить, что заместители Министров обычно не приглашались на внеочередные заседания, посвященный обмену мнений по общеполитическим вопросам.

После состоявшегося 16 сентября 1915 года заседания Совета Министров в присутствии Государя Императора, в составе Совета на протяжении ближайшего времени произошли значительные перемены.

А. Д. Самарин был заменен Членом Государственного Совета А. Н. Волжиным. На место князя Н. Б. Щербатова был назначен Член Государственной Думы А. Н. Хвостов (племянник Ми-нистра Юстиции А. А. Хвостова, оставшегося на своем посту). А. В Кривошеина сменил Член Государственного Совета по выборам, Самарской Губернский Предводитель Дворянства А. Н. Наумов. Ми-нистерство Путей Сообщения, после увольнения С. В. Рухлова, получил Член Государственного Совета А. Ф. Трепов. Н. Н. Покровский занял место П. А. Харитонова.

В 1916 году, после увольнения И. Л. Горемыкина и назначения Председателем Совета Министров В. Б. Штюрмера, в Совете про-изошли дальнейшие изменения, причем из Министров, принимавших участие в событиях второй половины 1915 года, были посте-пенно уволены: А. А. Поливанов, А. А. Хвостов, С. Д. Сазонов и граф П. Н. Игнатьев. Таким образом к моменту переворота 1917 года из старых Членов Совета Министров оставались на своих местах только трое, а именно -

И. К. Григорович, П. Л. Барк и князь В. Н. Шаховской.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.

Настоящий труд, по завершении его в августе 1921 года, более четырех лет оставался в рукописи. За этот срок с нею озна-комились многие государственные деятели описанной эпохи, почтившие меня весьма лестными отзывами о моей работе. Среди таковых отзывов имеются письма некоторых непосредственных участников заседаний Совета Министров Июля-Августа 1915 года, отмечающих полноту и доступную по человечеству объективность отражения происходившего на моих глазах и тогда же заносившегося на бумагу.

Совокупность высказанных по поводу 'Тяжелых Дней' мнений побуждает меня сделать свои записи общедоступными. Хочется верить, что труд этот послужит для современников поводом при-няться за перо и сообщить как различные дополнения, поправки и объяснения записанных мною бесед в Совете Министров, так и другие сведения, долженствующие способствовать всестороннему и беспристрастному выяснению истины.

Например, известно, что в течение переживавшегося Правительством в августе 1915 года внутреннего кризиса происходили подготовительные к заседаниям Со-вета Министров сговоры вне официальных присутствий на частных собраниях у отдельных Министров, без участия И. Л. Горемы-кина. Если бы ныне здравствующее участники этих собраний, {9} пользуясь канвою моих записей, рассказали сокровенную сторону 'Тяжелых Дней', то получился бы тот исторический памятник, кото-рый облегчил бы будущему летописцу во всей исчерпывающей полноте разработать имевшую огромное значение в развитии дальнейших событий эпоху преддверья революции. С этой точки зрения предпринятым мною трудом заинтересовался покойный А. В. Кривошеин, с которым я еще осенью 1917 года беседовал о сохранившихся у меня записях. В ответ на мое письмо с предложением ознакомить его с 'Тяжелыми Днями', А. В. Кривошеин 5 сентября 1921 года написал мне из Висбадена: 'Ваше намерение издать записи и осветить в них правительственную мысль в такую несравнимую по важности событий эпоху глубоко приветствую и придаю ей огромное значение не только для нас, современников, но и для истории, истории - особенно. Приветствую также Ваше намерение познакомить меня с записями предварительно и общими нашими усилиями придать им возможную точность и ясность'. К сожалению, намечавшаяся наша встреча в Париже не состоялась, ибо вскоре А. В. Кривошеин скончался.

В некоторых отзывах указывалось, между прочим, на желательность - для яркости и широты картины положения государственных дел летом 1915 года - предпослать 'Тяжелым Дням' осо-бое введение с характеристикой той исключительной обстановки, в которой протекала правительственная деятельность после возникновения войны и, в особенности, со времени начала великого отступления нашей армии. Несомненно, что такое введение в значительной степени помогло бы правильному пониманию и беспристрастной оценке положения Совета Министров в болезненные, бесконечно тре-вожные 'Тяжелые Дни'. Однако, для выполнения подобной работы еще не приспел срок, еще не накопились материалы.

Надо ждать, пока станут доступны архивы правительственных, законодательных и общественных учреждений, - пока не откроются партийные бумагохранилища, - пока не появятся в свет в достаточном для взаимной поверки количестве воспоминания, секретные документы, частная переписка современников, научная разработка газетной ли-тературы и пр., словом - все те подлинные бытовые данные, без которых немыслимо раскрыть истинную подоплеку явлений и отношений, - сложность политических и иных влияний, - закулисные до-могательства отдельных групп, - размах злостной провокации, - происки революционного подполья, - участие неприятельских денежных воспособлений в колебании основ государственного строя, и т. д. А без такого материала всякие обобщающие исследования и повествования неизбежно сведутся либо к обвинительному акту, либо к апологетическому сказанию, либо к политическому памфлету.

Но есть один вопрос, который нельзя обойти молчанием, ибо иначе остается непонятным сквозящее в беседах Совета Мини-стров во время 'Тяжелых Дней' чувство как бы бессилия бороться с надвигающеюся со всех сторон разрухою. Вопрос этот - о взаимоотношениях военной и гражданской власти и пределы {10} последней в обстановке войны. По этому поводу у меня сохранилась та справка, которая была представлена Совету Министров, в исполнение постановления 16 Июля 1915 года, Управляющим Делами Совета И. Н. Лодыженским. Воспроизвожу наиболее существенные части по сохраненному оттиску (? 23).

'На основании Высочайше утвержденного, 16 Июля 1914 года, Положения о полевом управлении войск в военное время,- говорится в указанной справке, - территория, предназначенная для развертывания и действия вооруженных сил, а равно для расположения всех их тыловых учреждений, составляет театр военных действий (ст. 8). На этой территории высшая власть принадлежит Верховному Главнокомандующему, который облекается чрезвычайными полномочиями, причем повеления его исполняются на театре военных действий всеми без изъятия правительственными местами и общественными управлениями, а равно должностными лицами всех ведомств и всем населением, как Высочайшие повеления (ст. 17). За свои распоряжения и действия он ответствует только перед Его Величеством и никакое правительственное место, учреждение или лицо не дает ему предписаний и не может требовать от него отчетов (ст. 20), а равно не имеет права непосредственно с ним сноситься, кроме Министров и Главноуправляющих отдельными частями, и лиц, непосредственно подчиненных Верховному Главнокомандую-щему.

'Почти столь же широкие полномочия и высокое положение предусмотрено и для Главнокомандующего армиями фронта. В права его на пространстве подчиненной территории, между прочим, входит: устранение от должностей всех должностных лиц всех ведомств, состоящих на государственной, земской или городской службе, без различия их чина и звания. Ближайшим его помощником по административно-хозяйственной части является Главный Начальник снабжения армий фронта, к предметам ведения которого относятся общие указания по гражданскому управлению во всем районе данного фронта, причем ему подчинены главные начальники военных округов и военные генерал-губернаторы этого района. Последним подчиняются, по принадлежности, все местности и все гражданское управление в подлежащих районах театра военных действий.

'Наделяя Верховного Главнокомандующего и различных воен-ных начальников чрезвычайными полномочиями в области гражданского управления на театре военных действий, положение о поле-вом управлении войск совершенно не касается вопроса о взаимоотношениях между высшею военною и высшею правительственною властью. В этом узаконении не упомянуты ни Совет Министров, ни Председатель Совета, а также нет указаний о порядке разрешения на подчиненной Верховному Главнокомандующему территории вопросов общегосударственного значения. Таким образом, территория эта как бы изъята из ведения общегосударственного управления и проводимые на ее пространстве мероприятия, затрагивающие интересы коренного мирного населения, обычной местной жизни, {11} экономического быта и т. п., могут осуществляться вне ведома Прави-тельства властью подлежащих военных начальников. Последние не обязаны даже о сделанных распоряжениях по гражданской части доводить до сведения заинтересованных Министров, которые, при таких условиях, во многих случаях узнают уже о свершившихся фактах и лишены возможности заблаговременно предпринять необ-ходимые шаги для согласования таковых распоряжений с общим направлением правительственной политики и ближайшими задачами государственного управления. Между тем, подчиненная военным властям площадь Империи, включенная в театр военных действий, весьма обширна и охватывает, - помимо местностей со смешанным укладом, а также с нередко противоречивыми племенными стремлениями (Финляндия, Польша, Кавказ, Прибалтийский край, Архангельск, Владивосток и т. д.), - самую столицу государства -Петроград.

'Возникавшие на такой почве недоразумения и, в некоторых отношениях, несогласованность действий по однородным вопросам в местностях, подведомственных различным властям, неодно-кратно вызывали необходимость личных поездок Председателя Совета Министров и отдельных Главных Начальников ведомств в Ставку Верховного Главнокомандующего для непосредственных переговоров. Наряду с тем, по многим делам, касавшимся одновременно театра войны и всей остальной Империи, требовалась обширная переписка как по существу самого дела, так и в целях устранения разномыслий, а равно для ознакомления военной власти со взглядами Правительства на те или иные явления в гражданской жизни в районах военных действий. Однако, при множестве выдвигаемых военными условиями вопросов, - и личные, и письменные сношения оказывались недостаточными для установления прочной связи между правительственными мероприятиями и действиями воен-ных властей'.

В дальнейшем изложении вышеупомянутой справки содержится перечисление важнейших случаев и общих вопросов, на почве которых сказывались неблагоприятные для нормального течения государственных дел последствия разделения Империи на две части с подчинением одной из них - Верховному командованию и другой - Правительству, из коих первое обладало безапелляционными полномочиями, а второе в распорядительных своих действиях должно было либо оставаться в рамках общих законов мирного времени, либо прибегать к мелочному по отдельным случаям законодательству в порядке статьи 87 Основных Государственных Законов. Воспроизведение всех соответствующих материалов выходит из задач и объема 'Дополнительных Пояснений', без того принявших слишком обширные размеры. Можно ограничиться лишь одною выпискою из справки, заслуживающею упоминания в виду быстрого отражения приведенного в ней случая на дальнейшем развитии событий.

'Без предварительных сношений с Советом Министров, - отмечается в справке, - был осуществлен ряд мер в {12} отношении выселения во внутренние губернии немцев-колонистов и евреев, а также возложена была на последних обязанность выдавать заложников. По еврейскому вопросу Начальнику Верховного Главнокомандующего сообщены были соображения Совета Министров о не-допустимости подобных огульных мероприятий с точки зрения поддержания общественной безопасности внутри страны и в виду неблагоприятного впечатления за границею, могущего иметь последствием затруднения для наших финансовых операций на иностранных рынках.

С своей стороны, Начальник Штаба приказал Началь-нику Гражданской Канцелярии (в то время эту должность занимал Статский Советник Ч., временно заместивший князя Н. Л. Оболенского) довести до сведения Управляющего Делами Совета Мини-стров, что 'все принятые в отношении евреев, с достаточною яс-ностью доказавших свое явно враждебное отношение к интересам нашего Отечества, репрессивные меры' признаются Генералом-от-Инфантерш Янушкевичем 'весьма слабыми' и что он 'не остано-вился бы перед усилением их в еще более значительной степени'. 'Ни соображения тягостного экономического положения еврейской бедноты со всеми его последствиями для населения местностей, служащих пунктами водворения, - ни отношение к постановке данного вопроса общественного мнения союзных нам держав, - ни, даже, настроение биржевых кругов, состоящих под подавляющим влиянием евреев, - а те практические затруднения, который немину-емо должны возникнуть у гражданских властей по приведению в исполнение массовой высылки евреев из постоянных мест их жительства, являются существенным препятствием к усилению репрессий'.

Из соответствующих глав 'Тяжелых Дней' усматривается, что через короткий срок чрезвычайная государственная необходимость вынудила Совет Министров, в интересах обеспечения финансо-вых потребностей войны, прибегнуть к демонстративной мере отмены черты еврейской оседлости в отношении городских поселений. Меру эту пришлось проводить в исключительно спешном порядке, прибегнув, не смотря на продолжавшуюся в то время сессию законодательных учреждений, к искусственному применению статьи 158 Учреждения Министров.

Необходимость нахождения при Верховном Главнокомандующем лица, близко осведомленного в правительственных видах и могу-щего быть, по своему служебному положению, выразителем взглядов Совета Министров, стала очевидной для последнего с первых же недель войны. По поводу предпринятых к разрешению этого вопроса шагов читаем в справке следующее:

'Накануне отбытия к действующей армии, Его Императорскому Высочеству Князю Николаю Николаевичу угодно было, между прочим, высказать пожелание об установлении тесного взаимодействия между Верховным Главнокомандующим и высшим гражданским управлением Империи в лице Совета Министров. С своей сто-роны, Совет Министров, всецело приветствуя таковое пожелание и считая, в государственных интересах приведение его в {13} исполнение существенно важным, остановился на мысли о назначении при Особе Его Императорского Высочества особого лица, опытного и авторитетного в области гражданского управления, которое явилось бы живою связью между Его Высочеством и Советом Министров.

'Предложение это, а равно намеченные Советом Министров кандидаты для указанного назначения (князь Б. А. Васильчиков и граф П. Н. Игнатьев) представлены были Статс-Секретарем Горемыкиным на усмотрение Его Императорского Высочества.

'Телеграммою от 15 Августа и письмом от 19 того же месяца, Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего уведомил Председателя Совета Министров, что Его Императорское Высоче-ство, согласно точному смыслу Положения о полевом управлении войск в военное время, считает необходимым, чтобы назначенное лицо состояло лично при Начальнике Штаба, было исключительно ему подчинено и, следовательно, имело доклад ему, а не непосредствен-но Верховному Главнокомандующему. При таких условиях, Генерал-от-Инфантерии Янушкевич полагал бы более соответственным назначение для изъясненной цели кого либо из чинов Канце-лярии Совета Министров или Государственной Канцелярии. В последствие бывшей по этому предмету переписки, состоящим при На-чальнике Штаба Верховного Главнокомандующего по делам граж-данского управления назначен был в Сентябре 1914 года Помощник Статс-Секретаря Государственного Совета, сверх штата, Коллежский Советник князь Н. Л. Оболенский.

'3 Октября 1914 года при Штабе Верховного Главнокомандующего образована была, во главе с князем Н. Л. Оболенским, Канцелярия по гражданской части, к предметам ведения которой отнесены:

1. вопросы гражданского управления, возникающие в отношении мирного населения по случаю военных действий;

2. мероприятия, имеющие общее по гражданскому управлению значение и выходящие за пределы предоставленной войсковым начальством власти;

3. предложения, относящиеся до устройства управления в занятых силою оружия неприятельских местностях. С тем вместе установлено, что сношения по перечисленным предметам с Министрами и Главнокомандующими отдельными ведомствами производятся, за исключением не допускающих отлагательства случаев, войсковыми начальствами через Штаб Верховного Главнокомандующего, по гражданской Канцелярии; на обязанности последней лежит изготовление проектов этих сношений к подписи Начальника Штаба; на Канцелярию же возложена переписка по этим вопросам с прочими местами и лицами, а также истребование, согласно указаниям Началь-ника Штаба, сведений и заключений подлежащих военных генерал-губернаторов и главных начальников снабжений армии.

'Таким образом, из изложенного явствует, что выраженное Его Императорским Высочеством и всецело разделяемое Советом Министров пожелание об установлении непосредственной живой связи между Верховным Главнокомандующим и высшим гражданским управлением Империею осталось неосуществленным. Принятые, вследствие возникшей по этому общему вопросу переписки, {14} меры ограничились созданием исполнительного при Начальнике Штаба органа по гражданским делам'.

Заканчивая на этом выписки из справки, необходимо в заключение, для понимания положения Совета Министров в обстановка 'Тяжелых Дней', остановиться еще на одном обстоятельстве, отзывавшемся на авторитете правительства и на обострении внутренних отношений.

Государственная Дума, наблюдая невероятную тыловую разруху в дни Июльского и Августовского отступления наших Армии, расстройство сообщений, беспримерные страдания насильственно выдворяемого и превращаемого в беженцев гражданского населения, гибель сотен людей и достояния тысяч вследствие нераспорядитель-ности и непредусмотрительности местных властей, произвол и пу-таницу в действиях многочисленных начальств и вообще ряд тревожных фактов, заставлявших опасаться возникновения внутренних осложнений, - не могла, в виду категорического смысла постановлений Положения об управлении войск в военное время, привлечь к подобным случаям - в порядке использования права вопросов и запросов - внимание Верховного Главнокомандующего, на всецело подчиненной коему территории театра военных действий (ст. 8 Положения) все эти явления происходили. При таких условиях, не считая возможным оставаться как бы безучастной к событиям, грозившим интересам общегосударственным, Государ-ственная Дума обращала соответственные вопросы и запросы как в комиссиях, так и в общих собраниях к Председателю Совета Министров и к Главным Начальникам отдельных ведомств. С своей стороны, лица эти, фактически не обладая распорядительною властью на территории, подведомственной военному на-чальству, и не имея даже непосредственных сведений о происходящем, о целях и существе проводимых на этой территории мероприятий и пр. не могли давать исчерпывающих объяснений и прини-мать обязательств об устранении замеченных у фронтовых учреждений пробелов или злоупотреблений.

Между тем, запросы в Государственной Думе заслушивались и одобрялись, причем произносились соответствующие обличительные или негодующие речи. Последние расходились по всей стране и заграницу и воспри-нимались массою, не разбиравшеюся в своеобразии положения Совета Министров, в качестве показателя неспособности, бездеятельности, чуть ли не злонамеренности Правительства. На почве таких вопросов и запросов обострялись отношения между правитель-ственною властью и законодательным учреждением и углублялся кризис, назревавший внутри.

Будущий беспристрастный историк разберется во всем сцеплении вольных или невольных ошибок, явлений, пробелов, неудач, действий, скрытых намерений, движущих побуждений, - и воздаст коемуждо по делом его.

Арк. Яхонтов

Франция.

9 Февраля 1926 года.

{15}

ЗАСЕДАНИЕ 16 ИЮЛЯ 1915 ГОДА.

'Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету Министров, что отечество в опасности'.

Так, в заседании Совета Министров 16 Июля 1915 года, приступил генерал Поливанов к своему очередному докладу о положении на фронте. В голосе его чувствовалось что-то повышенно-резкое. Присущая ему некоторая театральность речи и обычно заметное стремление влиять на слушателя образ-ностью выражений стушевывались на этот раз потрясающим значением произнесенных слов.

Воцарилось томительное молчание. Наступившая тишина казалась невыноси-мой, бесконечной. А между тем ни для кого не была тайною та чрезвычайно тя-желая, почти беспросветная обстановка, в которой очутилась наша армия под упорным давлением немцев. За последнее время в Совете Министров неоднократно, с возраставшею тревогою, говорили о грозном обороте военных событий. Но с такою яркостью обрисовки надвинувшейся беды до сих пор никто не выступал перед правительством. Из Ставки шли запоздалые сухие официальные сообщения, поддерживались надежды на не сегодня-завтра возобновляющееся наступление.

Ни Верховный Главнокомандующий, ни Начальник его Штаба не находили нужным освещать перед Советом Министров истинное положение, заблаговременно предупредить о надвигающейся катастрофе. Поэтому заявление Военного Министра и показалось чуть ли но взрывом бомбы.

Когда прошла первая минута, когда охватившее всех нервное напряжение немного ослабло. Председатель Совета Министров И. Л. Горемыкин обратился к А. А. Поливанову с просьбою объяснить, на чем он строит столь мрач-ное заключение.

Военный Министр в общих чертах нарисовал картину фронта, огово-рившись, что приводимые им сведения представляются, вероятно, устаревшими, так как, во-первых, наше отступление развивается с возрастающею быстротою, во многих случаях принимающею характер чуть ли не панического бегства, и, во-вторых, Ставка Верховного Главнокомандующего не сообщает Главе военного ведомства никаких данных о положении на боевой линии. Военному Министру приходится судить об этом положении на основании доходящих непосредственно в Петербург донесений нашей контрразведки о передвижениях в неприятельском лагере. Во всяком случае для каждого, мало-мальски знакомого с военным делом, человека ясно, что приближа-ются моменты решающие для всей войны. Пользуясь огромным преобладанием артиллерии и неисчерпаемыми запасами снарядов, немцы заставляют нас от-ступать одним артиллерийским огнем. Тогда как они стреляют из орудий чуть ли не по одиночкам, наши батареи вынуждены молчать даже во время серьезных столкновений.

Благодаря этому, обладая возможностью не пускать в дело пехотные массы, неприятель почти не несет потерь, тогда как у нас люди гибнут тысячами. Естественно, что с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается. Где ждать остановки отступления- Богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три {16} главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев... В слагаю-щейся обстановка нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодей-ствовать развитию этого движения. Войска несомненно утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и в вождей подор-вана. Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Учащаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен. Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными с приказом подбирать винтовки убитых товарищей...

'Но - продолжал Военный Министр - на темном фоне, материального, численного и нравственного расстройства армии есть еще одно явление, которое особенно чревато последствиями и о котором больше нельзя умалчивать. В Ставке Верховного Главнокомандующего наблюдается растущая растерянность. Она тоже охватывается убийственною психологиею отступления и готовится к отходу вглубь страны, на новое место. Назад, назад и назад - только и слышно оттуда. В действиях и распоряжениях не видно никакой системы, никакого плана. Ни одного смело задуманного маневра, ни одной попытки ис-пользовать ошибки зарвавшегося врага. И вместе с тем Ставка продолжает ревниво охранять свою власть и прерогативы. Среди разрастающейся ка-тастрофы она даже не считает нужным посоветоваться с ближайшими сотрудниками. Не только командующие армиями, но даже главнокомандующие фронтами ни разу не были призваны в Ставку для совместного доклада о положении, о возможном исхода из затруднения, о способах дальнейшей борь-бы.

Над всем и всеми царит генерал Янушкевич. Все прочие должны быть бессловесными исполнителями объявляемых им от имени Великого Князя повелений. Никакой почин не допускается. Никто из старших военноначальников не ведает, куда и зачем его двигают. Молчать и не рассуждать - вот любимый окрик из Ставки. Но при этом в происходящих несчастьях виновата не Ставка, а все - и люди, и стихии. Виноваты генералы, полковые и ротные командиры, виноваты сами чудо-богатыри, виноват Воен-ный Министр, виновато правительство в его целом и отдельные члены, ви-новат тыл. Словом, ответственны все, кроме того органа, на котором непосредственно лежит ответственность. И эта чреватая внутренними последствиями мысль внедряется из Ставки в общественное сознание...'

Отметив затем угрожающее нарастание раздражения в стране и при-знаки революционных веяний не только в тылу, но и на фронте, А. А. Поливанов воскликнул: 'Печальнее всего, что правда не доходит по Его Величе-ства. Государь оценивает положение на фронте и дальнейшие перспективы только на основании сообщений, обработанных Ставкою. Его мнение о происходящем складывается лишь на основании тех материалов и заключений, ко-торые считают возможным сообщать генералы Данилов с Янушкевичем...' 'На рубеже величайших событий в русской истории - с силою продолжал Военный Министр - надо, чтобы Русский Царь выслушал мнение всех ответственных военноначальников и всего Совета Министров, которые должны откровенно сказать Ему о том, что приближается, быть может, последний час и что необходимы героические решения. И наша, господа, обязанность, не откладывая ни минуты, умолять Его Величество немедленно собрать под Своим председательством чрезвычайный военный совет. Никакие откладывания и отсрочки более недопустимы, ибо впереди и недалеко трагедия и внешняя, и внутренняя. Мы все единодушно и настойчиво должны просить Государя созвать военный совет при участи Правительства в ближайшие дни. Иначе может быть поздно...'

Призыв Военного Министра встретил горячий отклик в Совете Мини-стров. Решено уполномочить И. Л. Горемыкина и А. А. Поливанова предста-вить Его Величеству единодушное ходатайство Правительства о неотлагательном созыве военного совета, причем докладчики обязаны указать Государю, {17} что мера эта обусловливается не только военною необходимостью, но и соображениями внутренней политики, ибо население недоумевает по поводу внешне безучастного отношения Царя и Его Правительства к переживаемой на фронте катастрофе. С своей стороны отдельные Министры, при очередных всеподданнейших докладах, обязались повторять Государю о настоятельности и своевременности совещания Царя со своими генералами и министрами.

Следует отметить, что мысль о необходимости чрезвычайного военного совета возникала в Совете Министров неоднократно в связи с печальными событиями на Карпатах и понесенными нашею армией поражениями, повлекшими за собою проникновение врага глубоко внутрь страны. Еще в заседании Совета 8 Июля 1915 г. под Высочайшим председательством в Царском Селе мысль эта была доложена Государю Императору и Его Величество, признав ее по существу целесообразной, изъявил согласие созвать военноначальников и министров в срок в зависимости от дальнейшего развития событий.

Происходивший после доклада Военного Министра обмен мнений я не был в состоянии записывать последовательно. Рука дрожала от нервного напряжения. У меня помечено по окончании беседы по этому поводу: 'Всех охватило какое то возбуждение. Шли не прения в Совете Министров, а беспорядочный перекрестный разговор взволнованных, захваченных за живое русских людей. Век не забуду этого дня и переживаний. Неужели правда, все пропало! Не внушает мне Поливанов доверия. У него всегда, чувствуется преднамеренность, задняя мысль, за ним стоит тень Гучкова'.

Во время беседы некоторыми из Министров было, между прочим, от-мечено, что если в тылу и в штабах наблюдается некоторая растерянность, то на фронте, напротив, офицерство настроено бодро и не теряет веры в конечную победу и в переход в наступление. Отход объясняется, как суворовский маневр заманивания неприятеля внутрь страны, подальше от коммуникационных линий. Когда же немцы достаточно зарвутся и отойдут от своей основной базы, им будет нанесен сокрушительный удар и их погонят за Вислу.

По поводу этих толков А. А. Поливанов резко воскликнул:

'Вопрос о вере в конечную победу, все росказни доморощенных стратегов и писателей военных обзоров глубоко меня раздражают. Переход в наступление через Вислу - вредная иллюзия, расслабляющая общественное сознание. Для этого нет ни технических возможностей, ни достаточно войск. Надо думать не о победах, а о том, как бы спасти жизненные центры Poccии от захвата врагом. Надо не убаюкиваться несбыточными надеждами, а со-средоточить все силы на сопротивлении. Повторяю, господа, отечество в опасности'.

В дальнейшем ходе заседания был затронут болезненный вопрос о взаимоотношениях гражданских и военных властей как вообще, так в особенности в Петербурге. Последний был включен в состав территории театра военных действий и подчинен Главнокомандующему VI-ой армией. Лицо это, на основании Положения о полевом управлении войск в военное время, ведало всеми решительно проявлениями жизни столицы и в действиях своих руководствовалось исключительно указаниями из Ставки. Ни Совет Министров, ни Министр Внутренних Дел, ни другие главы ведомств для него не существовали. В итоге создавалась неразбериха и расстройство ра-боты отдельных органов управления. Сплошь и рядом штаб VI армии принимал в Петербурге по рабочему, продовольственному и другим вопросам такие своеобразные меры, которые шли в полном противоречии с пра-вительственной политикою и осложняли без того весьма сложную внутреннюю обстановку. О видоизменении и отмене подобных мероприятий заинтересо-ванному министру приходилось входить с всеподданнейшим представлением к Его Императорскому Высочеству Верховному Главнокомандующему, который, если ему угодно было согласиться с нецелесообразностью {18} опротестованных распоряжений VI армии, объявлял через генерала Янушкевича соответствующее повеление. На всю эту волокиту требовалось время (пока на-пишут, пока ответят, пока исполнят).

Ненормальность такого положения, о котором и Совет Министров, и его Председатель, и отдельные Министры с начала войны неоднократно докла-дывали и Великому Князю, и Государю Императору, вызвала в конце концов Высочайшее повеление разработать и представить Его Величеству проект создания при Главнокомандующем VI армией особого смешанного органа с участием военных и гражданских представителей для обсуждения мероприятий общего значения по петербургскому округу. Составление положения о таком органе было возложено на междуведомственную комиссию. Осведомившись об этом, Великий Князь в рескрипте на имя Председателя Совета Мини-стров выразил свое неудовольствие по поводу доклада Государю и рассмотрения в комиссии, без предварительного сношения со Ставкою, вопроса, затрагивающего прерогативы и компетенцию Верховного Главнокомандующего. О таковом неудовольствии Его Высочества И. Л. Горемыкин сообщил Совету Министров. Последовавшие прения весьма любопытны для характери-стики того тяжелого положения, которое создавалось для правительства отношениями со Ставкою и военными властями.

'Приветствую рескрипт Великого Князя' - заявил А. В. Кривошеин. 'Приветствую его, как повод вернуться к наболевшему вопросу и пере-смотреть ранее высказанные заключения. Сейчас вопрос этот уже выходит из рамок петербургского округа и приобретает гораздо более широкое значение. С развитием отступления и приближением военных администраторов, со всех сторон учащаются жалобы на трения, волокиту и путаницу в делах. Гражданские власти обязаны считаться с велениями многообразных бесчисленных военных начальников, чуть ли не до этапных комендантов включительно, но эти начальники в свою очередь ни с кем и ни с чем не находят нужным считаться. На местах получается полная анархия. Все приказывают, но ответственных людей не найти. Дезорганизация принимает столь угрожающий характер, что становится страшно за будущее. Иной раз, слушая рассказы с мест, думаешь, что находишься в доме сумасшедших.

К сожалению, со стороны Ставки не видно каких либо действий, направленных к обузданию чрезмерно ретивых генералов, полковников и прочих героев военного тыла. Напротив, сама Ставка отдает распоряжения и проводит различные мероприятия по гражданской части, без каких либо сношений с заинтересованными ведомствами. Создается разность политики, путаница в управлении и хаос. Казалось бы, что в данную ми-нуту у Ставки столько чисто военных забот, что она могла бы отказаться от реформаторской деятельности уже не в завоеванных, а исконно российских областях и губерниях. Так или иначе, но бедламу должен быть положен предел. Никакая страна, даже многотерпеливая Русь, не может существовать при наличии двух правительств. Или пусть Ставка возьмет на себя все и снимет с Совета Министров ответственность за течение дел, или же пусть она и ее подчиненные считаются с интересами государственного управления. Надо твердо и бесповоротно установить такой порядок, чтобы ни одно распоряжение правительства, касающееся интересов войны, не издава-лось без сношения со Ставкою и чтобы ни одно распоряжение Ставки по гражданской части не проводилось без ведома Совета Министров или подлежащего ведомства. Наш долг доложить об этом Государю и указать, что настоящее положение длиться не может'.

П. А. Харитонов, вполне согла-шаясь в существе с мнением А. В. Кривошеина, отметил, что поддержание связи и взаимное осведомление путем переписки по возникающим вопросам вызвало бы на практике значительные затруднения и замедления. Поэтому пред-ставлялось бы предпочтительным прибегнуть к уже испытанной в Турецкую {19} Войну мере, а именно - к назначению при Ставке правительственного комиссара, который, будучи в постоянной связи с правительством, являлся бы при Великом Князе докладчиком по гражданским делам.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'За короткий срок моего пребывания во главе Министерства Внутренних Дел я на горьком опыте убедился, что дальше так идти не может. Губернаторы заваливают меня запросами и телеграммами о невыносимом положении, порождаемым деяниями военных властей. При малейшем возражении - окрик и угрозы, чуть ли не до ареста включительно. Невозможно разобраться, чьи при-казания и требования следует исполнять. Сыплются они со всех сторон, причем нередко совершенно противоречивые. На местах неразбериха и путаница невообразимые.

Распоряжаются все, начиная от любого предприимчивого пра-порщика. В возникающих спорах и столкновениях высшие военные началь-ства становятся на сторону своих, но за всякий беспорядок отвечать должны чины Министерства Внутренних Дел. Среди последних все сильнее про-является стремление или перевестись во внутренние губернии, или же просто уйти в отставку. Получается в итоге полное расстройство местной службы. Это явление надо во что бы то ни стало остановить, иначе скоро правительство окажется без аппарата на местах. Но Министр Внутренних Дел ничего не может сделать. И юридически - на основании положения о полевом управлении -, и фактически у него нет реальной власти на территории театра войны. Эти подробности, конечно, неизвестны массе населения, да и самим деспотическим прапорщикам. В их глазах во всем и во вся виновато ведомство Внутренних дел. В конце концов я, в качестве Министра, становлюсь всеобщим козлом отпущения, тем злосчастным Макаром, на которого все шишки сыплются. Лично-то мне это все равно, но, ведь, страдает авторитет правительственной власти. В толпе ширятся толки о бездеятельности, неспо-собности Совета Министров, подогреваемые беззастенчивою печатью и некоторыми общественными кругами. К каким это может привести последствиям при общем возбуждении умов - едва ли нужно говорить. Если подобные толки служат громоотводом для одних и способом достижения политических целей для других, то для государственного правопорядка они представляют серьезную угрозу.

Вот, в ближайшие дни соберется Дума. Я знаю из верных источников, что нас хотят забросать запросами по местным делам. Что же я буду отвечать? Ведь, я ни в чем, касающемся подчиненных во-енному командованию территорий, точно и исчерпывающе не осведомлен. Да и как я могу давать объяснения о действиях и распоряжениях, которые прини-маются и проводятся без моего ведома. Как я могу отвечать за политику Став-ки, принципы и цели которой вырабатываются без моего участия, о которых меня не осведомляют и которые осуществляются вне моего контроля. Насто-ятельно прошу Совет Министров возможно скорее принять меры к установ-лению постоянного живого контакта с верховным главнокомандованием. Я докладывал об этом и Великому Князю, и Государю и встретил с их сто-роны полное сочувствие.'

А. В. Кривошеин:

'Слова Министра Внутренних Дел дополняют то, что нам пришлось сегодня услышать от Военного Ми-нистра о состоянии умов в Ставке. Картина вырисовывается такая, что жутко становится за будущее. На фронте бьют нас немцы, а в тылу добивают прапорщики. Над Россией нависает какая то безысходная трагедия. Пока во-енное реформаторство распространялось на одну Галицию - один вопрос.

Сейчас неприятель захватил почти третью часть Европейской России. Казалось бы, наступил момент для пересмотра гражданских полномочий военных вла-стей. С многовластием надо решительно покончить, иначе мы зайдем в такие дебри, из которых выхода не будет. Наша обязанность все это разъяснить Государю.'

Кн. Н. Б. Щербатов дополнил свой предшествующий доклад указанием на тяжелое положение, которое после объявления войны получилось в Архангельске. Город этот был включен в состав территорий театра {20} военных действий с подчинением его командующему войсками в Петрограде. Будучи таким образом изъят из ведения гражданского начальства и министерств, Архангельск остался в конце концов без всякого начальства, ибо петроградский военный округ не обладал ни необходимыми органами, ни знанием местных нужд и условий и не имел ни времени, ни возможности зани-маться делами за сотни верст отдаленного города. В итоге упущено много драгоценных месяцев для развитая Архангельского порта, столь нужного нам в качестве единственного окна в Европу.

А. А. Хвостов:

'А что творится с эвакуацией очищаемых нами местностей? Ни плана, ни согласованности действий. Все делается случайно, наспех, бессистемно. Сплошь и рядом учреждения получают приказ об отъезде чуть ли не за несколько часов до очищения города войсками. Были случаи выезда суда с арьергардом. Архивы, имущество бросаются на произвол судьбы. Места водворения эвакуируемых учреждений предуказываются военною властью без сношений с заинтересован-ными ведомствами даже в отношении губерний, вне театра войны находящихся и, следовательно, Ставке не подчиненных. Губернаторы узнают об избрании их района для данного учреждения лишь в момент прибытия поездов с чиновниками и грузами. Ни помещений, ни продовольствия не заготовлено. Прибывшие испытывают всевозможные лишения. Приходится рассовывать кое как и куда попало. Население ропщет от неожиданных стеснений. Надо было бы обратить внимание Ставки на создающееся положение и потребовать упорядо-чения эвакуации с участием гражданских ведомств.

А как отнестись к таким, например, действиям, как разрешение формировать различные польские легионы, латышские батальоны, армянские дружины? Подобные формирования выходят за пределы узковоенных интересов, в корне затрагивая вопросы общегосударственной политики. Ведь этот шаг есть в существе ничто иное, как установление принципа образования национальных войск. Разве допу-стимо, чтобы такая мера принималась без согласия Совета Министров. С ее последствиями по окончании войны придется считаться не Верховному Главноко-мандующему, роль которого кончится с заключением мира, а правительству. Распустить национальные батальоны будет не легко и они тяжелым грузом будут давить на нашу окраинную политику.'

А. В. Кривошеин:

'Совершенно ясно, что вопрос об урегулировании взаимоотношений со Ставкою не терпит никаких отлагательств. Ставка приближается, а с нею и все то, что грозит России неисчислимыми последствиями. Мнение Совета Министров определилось настолько ясно, что остается только довести о нем до сведения Великого Князя и доложить Государю Императору.'

П. А. Харитонов:

'Да, доложить с указанием на необходимость назначить в Ставку комиссара, избрав для этого высокопоставленное лицо, которое по своему положению, опыту в государственных делах, своею независимостью было бы достаточно авторитетно в глазах Верховного Главнокомандующего. Следовало бы добиться того, чтобы Янушкевич стал начальником исключительно военного штаба, а комиссар - гражданского, причем каждый из них докладывал бы Великому Князю по своей специальности. Думается, что Янушкевич не должен бы возражать против такой постановки вопроса. Освобождение от бремени мало ему известных штатских дел дало бы ому досуг более серьезно заняться фронтом и борьбою с неприятелем.

Эта сторона обязанностей начальника штаба, по-видимому, порядком у него запущена...'

Министр Торговли и Промышлен-ности кн. В. Н. Шаховской:

'Обуздание своеволия военных начальников осо-бенно важно в рабочем вопросе. Открыто обвиняя промышленников в не-достаточно интенсивном развитии производства и в преобладании соображений выгоды над сознанием патриотического долга, военные власти в то же время давят на рабочую массу террором. При малейших недоразумениях пускаются в оборот полевые суды, вооруженная сила, лишение льгот по при-зыву и т. п. устрашения. Незначительный конфликт раздувается в крупное, {21} чуть ли не революционное событие. Сейчас на фабриках и заводах настроение заметно повышается. Надо быть особенно осторожным и тактичным. Иначе могут вспыхнуть волнения и забастовки'.

С. В. Рухлов:

'Не может быть двух мнений о необходимости заставить военную власть считаться с интере-сами гражданского управления. Мы все точно также работаем для России и не меньше г. г. военных заинтересованы в спасении родины от вражеского засилья. Нельзя примиряться с таким положением, будто каждый чиновник, каждый правительственный служащий является помехой для носящих военный мундир и что во всем виновато крапивное семя. Такое понимание корня переживаемых бедствий выгодно для штабов, но может повести к острым потрясениям. Становится невыносимо работать. Все планы, предположения, ра-счеты нарушаются произволом любого тылового вояки. Если бы это еще было на пользу дела. Но, ведь, вся жизнь страны расстраивается, правительственный механизм разлагается, повсюду хаос и недовольство и прежде всего страдает армия - не тыловая (она себя не забывает), а сидящая в окопах и испыты-вающая лишения из за тыловых трений. Вообще творится что то неладное. И Совет Министров, и мы - отдельные Министры попали в какое то странное положение перед Ставкою. Это учреждение призвано руководить военными действиями и бороться с врагом. А между тем оно проникает во всю жизнь государства и всем желает распоряжаться. Из Ставки нам даются предначертания и повеления, которые мы обязаны выполнять чуть ли не беспрекословно. Сегодня наш Председатель огласил рескрипт из Ставки, в котором нам даже объявляется чуть ли не выговор за бестактность. Всякому распространи-тельному толкованию военной необходимости есть предел. Пора по-кончить с подобными недоразумениями. Иначе нет возможности нести возложенные Его Величеством ответственные обязанности. Если обратиться к По-ложению о полевом управлении, то мы не найдем там законных оснований для того, что сейчас творится. Этому узаконению неизвестны термины повеление и рескрипт. Там просто говорится о непосредственных сношениях главнокомандующего с министрами и главными начальниками отдельных ведомств. Случайность личного положения не может менять существа закона'.

А. В. Кривошеин:

'Нельзя забывать, что Положение о полевом управлении составлялось в предположении, что Верховным Главнокомандующим будет сам Император. Тогда никаких недоразумений не возникало бы и все вопросы разрешались бы просто: вся полнота власти была бы в одних руках. Но, конечно, раз Положение о полевом управлении применяется при иных условиях, то в него должны быть внесены те изменения и поправки, которые подсказываются потребностями дела. Как бы ни был гениален начальник штаба Верховного Главнокомандующего, но, ведь, не может же он заменить собою и Совет Министров, и вообще весь аппарат правительствен-ной власти в Российской Империи'.

И. Л. Горемыкин:

'Господа, обращаю Ваше внимание на необходимость с особою осторожностью касаться вопроса о Ставке. В Царском Селе накипает раздражение и неудовольствие против Великого Князя. Императрица Александра Федоровна, как Вам известно, никогда не была расположена к Николаю Николаевичу и в первые дни войны протесто-вала против призвания его на пост Главнокомандующего. Сейчас же она считает его единственным виновником переживаемых на фронте несчастий. Огонь разгорается. Опасно подливать в него масло. Бог знает, к каким это может повести последствиям. Доклад о сегодняшних суждениях Совета Министров явится именно таким огнем. Я бы считал необходимым отложить разрешение вопроса о взаимоотношениях и хорошенько его еще раз обдумать'.

Согласно с мнением Председателя, вопрос перенесен на следующее заседание, причем Управляющему делами Совета Министров И. Н. Лодыженскому предложено изготовить справку об относящихся к этому вопросу, {22} постановлениях Положения о полевом управлении, а также о различных случаях, в которых сказывались последствия отсутствия надлежащей согласован-ности действий Ставки с общим направлением правительственной политики.

В конце заседания был заслушан текст заявления, с которым Председатель Совета Министров должен был выступить в Государственной Думе при возобновлении ее занятий 19 Июля 1915 года. Текст этот, вырабо-танный при участии главным образом А. В. Кривошеина, почти не вызвал замечаний и был одобрен с незначительными редакционными исправлениями. Прения возникли только по отделу, касающемуся Польши. Этот отдел был изложен в следующих выражениях: 'Для программных речей по общей политики теперь, по нашему убеждению, не время. Работа по улучшении мирных условий русской жизни - впереди, и она будет совершена при Вашем непосредственном участии. Я считаю своим долгом сегодня же коснуться только одного вопроса, стоящего как бы на грани между войною и нашими внутренними делами: это - вопрос польский. Конечно, и он во всей своей полноте может быть разрешен только после окончания войны. Теперь Польша ждет прежде всего освобождения ее земель от тяжкого немецкого гнета. Но и в эти дни польскому народу важно знать и верить, что будущее его устрой-ство окончательно и бесповоротно предопределено воззванием Верховного Главнокомандующего, объявленным, с Высочайшего соизволения, в первые дни войны. Рыцарски благородный, братски верный польский народ, стойко пе-ре- живший в эту войну бесчисленные испытания, вызывает к себе в наших сердцах глубочайшее сочувствие и ничем не омраченную дань уважения. Ныне Государь Император Высочайше соизволил уполномочить меня объявить Вам, Г. Г. Члены Государственной Думы, что Его Величеством повелено Совету Ми-нистров разработать законопроекты о предоставлении Польше, по завершении войны, права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйствен-ной жизни на началах местной автономии, под Державным Скипетром Го-сударей Российских и при сохранении единой государственности'.

Против слова 'м е с т н о й' в приложении к 'автономии' решительно высказался П. А. Харитонов, находя, что всякая вообще автономия не может быть иною, как местною. Следовательно, это слово, произнесенное в законодательном учреждении главою правительства, должно будет обратить на себя внимание и поро-дить подозрения, что оно поставлено не без умысла и является лазейкою для последующих истолкований. Точку зрения Государственного Контролера раз-делили все прочие члены Совета и автономия Польши была обещана без какого либо прилагательного.

Воспользовавшись тем, что беседа коснулась польских дел, С. Д. Сазонов выступил с предложением разрешить вопрос о даровании Польше автономии Высочайшим Манифестом, не ожидая Думы, в виду событий на фронте. Министр Иностранных Дел развивал свою мысль с особою горячностью и даже страстностью. 'Такой акт произведет отличное впечатление на наших союзников, которых огорчает неуверенность и колебания нашей политики в отношении поляков. Поляки же увидят, что Россия, вынуждаемая переменою военного счастья временно покинуть врагу польские земли, не перестает заботиться о братском народе и подготовляет для будущего условия справедливого сожительства. Манифест надо издать немедленно. Оп должен быть расклеен на стенах Варшавы перед уходом оттуда на-ших войск. Поляки устали ждать, начали извериваться в порожденных воззванием Великого Князя надеждах. Императорский Манифест поддержит эти надежды и не даст обратиться симпатиям к немцам, которые с своей сто-роны готовы на все, чтобы подкупить поляков. Я убежден, что подобным актом мы, уходя из польской столицы, оставим за собою тысячи расположенных к нам людей и создадим для немцев далеко не благоприятную местную атмосферу'.

Предложение С. Д. Сазонова вызвало единодушный отпор в среде Совета Министров. У меня записано: 'Общий шум. Все говорят {23} сразу. Можно разобрать только отдельные возгласы. Акт недопустимой трусости (Кривошеин). Ни к чему не приведет и никого не привлечем - немцы ответят провозглашением Царства Польского (Харитонов). Недостойно великодержавия России (Рухлов). Поляки мечтают о независимости и авто-номий их не удовлетворит (Хвостов).

Вопрос исчерпан заявлением И. Л. Горемыкина:

'Я не считаю себя в праве подносить к подписанию Госу-даря и скрепить акт, касающийся единства и будущего строя России. Это не есть вопрос военной необходимости и должен быть разрешен в порядке нормального законодательства. Если поляки захотят поверить искренности пра-вительства, то для них будет достаточно и моего заявления в Думе от имени Государя Императора'.

'К тому же - добавил А. А. Поливанов - едва ли хватить времени для осуществления такой меры. Дни Варшавы сочтены...'

Моя запись кончается заметкою: 'За все время войны не было такого тяже-лого заседания. Настроение больше, чем подавленное. Разошлись словно в воду опущенные. Что-то придется переживать дальше. Российское авось выво-зило и в худшие времена. Бог не выдаст - немец не слопает'.

ЗАСЕДАНИЕ 24 ИЮЛЯ 1915 ГОДА.

В течение недели не было обычных заседаний. Происходили совещания в министерском павильоне при Государственной Думе и собрания отдельных Министров у Председателя Совета. Я был все время нездоров. О происходившем кое что рассказывали мне И. Л. Горемыкин и И. Н. Лодыженский. К сожалению, я тогда же не записал их сообщений. Поэтому, придерживаясь правила излагать только то, что имеется в моих заметках, перехожу прямо к заседанию 24 Июля.

'Общее положение на фронте по прежнему безотрадное. Немцы наседают, не встречая почти никакого сопротивления. В обществе назревает тревога. Кое где начались беспорядки среди призывных и в местных гарнизонах. Определенно обнаруживается, что Дума настроена непримиримо. Правитель-ство не может ждать от нее поддержки. Население, подогреваемое печатью, смотрит на Государственную Думу, как на магическую исцелительницу от всех бед и несчастий. Из Ставки идут вопли о пополнениях и снарядах. Генералы все более начинают заниматься внутренней политикой, стараясь от-влечь от себя внимание и перенести ответственность на другие плечи'.

'Haстpoeние в Совете Министров подавленное. Чувствуется какая то ра-стерянность. Отношения между отдельными Членами и к Председателю приобретают нервный характер'.

Беседа началась с заявления А. В. Кривошеина, что к нему Ставкою предъ-явлено решительное требование об издании теперь же торжественного Монаршего акта, возвещающего о наделении землею наиболее пострадавших и наиболее отличившихся воинов. Надел должен быть не менее 6-9 десятин. Фонд для этого - земли государственные и Крестьянского Банка, но главным образом - отчуждаемые владения немцев-колонистов и неприятельских подданных.

'По этому поводу - продолжал А. В. Кривошеин - мною вчера полу-чено от генерала Янушкевича письмо (В конце сентября 1917 года в Москве А. В. Кривошеин лично говорил мне, что это письмо у него сохранилось.) совершенно исключительного содержания. Он пишет, что 'сказочные герои, идейные борцы и альтруисты встреча-ются единицами', что 'таких не больше одного процента, а все остальные - люди 20-го числа'. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего утверждает, что, конечно, 'драться за Poccию красиво, но масса этого не понимает', {24} что 'тамбовец готов грудью стоять за Тамбовскую губернию, но война в Польше ему чужда и не нужна', что 'поэтому солдаты и сдаются во множестве' и т. д. (К сожалению, все эти рассуждения читались с такою быстротою, что я успевал записывать только отдельные фразы). 'Отсюда генерал Янушкевич приходит к заключению, что 'русского солдата надо имущественно за-интересовать в сопротивлении врагу', что 'необходимо поманить его наделением землею, под угрозою конфискации у сдающихся' и т. п. в том же лестном для предводимых Ставкою воинов тоне. 'Героев надо купить' - полагает ближайший сотрудник Великого Князя'.

Закончив передачу всех этих соображений, А. В. Кривошеин воскликнул: 'Необычайная наивность или, вернее сказать, непростительная глупость письма Начальника Верховного Главнокомандующего приводит меня в содрогание. Можно окончательно впасть в отчаяние. На фронте все рушится, неприятель приближается к сердцу России, а г-н Янушкевич заботится только о том, чтобы отвести от себя ответственность за происходящее. В прочитанном мною письме особенно ярко проявляется это всегдашнее желание установить свое алиби. Со дня первых неудач из Ставки начали открыто во всеуслышанье кричать о недостатке снарядов и бездействии тыла. Неудачи продолжались - стали кричать, что тыл, вместо пополнений, посылает одних стариков, негодных к бою. Теперь наступила катастрофа - прибегают к опорочению всего русского народа. Все безде-ятельны, все виноваты в том, что непрестанно бьют нас немцы. Только Ставка безгрешна, только она работает.

Сам же генерал Янушкевич - сплошное самоупоение, гений, преследуемый роком и людскою несправедливо-стью. Чтобы самому возвеличиться - он готов порочить всех и каждого, даже тех, кто под его гениальным управлением безропотно умирает среди нескончаемых отступлений и непонятных неудач. Ведь, если начало не хва-тать снарядов, то Ставка не могла не знать об этом; почему же, предвидя надвигающееся бедствие, Начальник Штаба не позаботился доложить своему Главнокомандующему о необходимости изменить план войны, посоветоваться с ближайшими сотрудниками, а не забираться на Карпатские выси. Почему сейчас, когда все летит вверх дном, не меняют плана, не ищут способов, чтобы противостоять врагу.

Французы мобилизовали гораздо более старшие воз-расты и их старички прекрасно сидят в окопах. Почему же наших не умеют использовать, а только кричат о покупке героев. Как генерал Янушкевич имеет мужество продолжать руководить военными операциями, когда он не верит в армию, в любовь к родине, в русский народ. Какой сплошной ужас. Господа, подумайте только, в чьих руках находится судь-бы России, Монархии и всего мира. Творится что-то дикое. За что бедной Рос-сии суждено переживать такую трагедию? Я не могу больше молчать, к каким бы это ни привело для меня последствиям. Я не смею кричать на площадях и перекрестках, но Вам и Царю я обязан сказать. Я оставляю за собою право завтра доложить Его Величеству письмо генерала Янушкевича и выска-зать все, что я думаю об этом возмутительном письме'. Все это было про-изнесено А. В. Кривошеиным с чрезвычайною страстностью, с захватившим всех подъемом. Видно было, до какой степени он взволнован, потрясен откровениями Начальника Штаба. После этого выступления у меня помечено: 'Общее возмущение'. Пришлось на несколько минут уйти из заседания - вызвали по телефону.

Когда вернулся, услышал следующее: П. А. Харитонов:

'Если Янушкевич думает покупать героев и только этим способом обеспечить защиту родины, то ему не место в Ставке.

Пусть он ищет применения своим талантам в другом, более безопасном для России, месте. Надо освободить Великого Князя от подобного сотрудника. Как бы не повторилась басня о пустыннике и медведе. Мы обязаны предупредить Государя'.

П. Л. Барк:

'Величайшая деморализация. К чему мы близимся с подобными военноначальниками - ужасно подумать. Без того в финансовых кругах {25} чувствуется тревога. За границею наше положение расценивается все хуже и хуже.

А тут еще ближайший и наиболее влиятельный сотрудник Главнокомандующего проявляет признаки истерики'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'В ответ на письмо генерала Янушкевича следовало бы послать ему ведро валериановых капель. Очевидно, у него расстройство нервов и он нуждается в успокоительном. И при этом надо бы ему разъяснить (видимо ему не понятны эти стороны челове-ческой души), что никто еще не покупал героев, что любовь к родине и самоотвержение не рыночный товар. Как только могла в голову забраться такая мысль. Солдаты бегут, приведенные в отчаяние, а Ставка будет их уговари-вать - не бегите, землицы получите. Какой позор и какое нравственное паде-ние. Да вообще, дает ли себе отчет Янушкевич, что он предлагает не только с нравственной точки зрения, но даже с практической. Нельзя обе-щать несбыточное. Фактически невозможно наделить землею многомиллионную армию, так как, конечно, почти вся она или пострадала, или отличилась. Все равно всех не купишь - а горожане, рабочие и пр.! Не из одних же крестьян состоит предводимое Ставкою войско. Чем предполагает Начальник Штаба закупать геройство неземледельцев?'.

С. Д. Сазонов:

'Я не удивлен этим позорным письмом. От г-на Янушкевича можно ждать всего. Ужасно то, что Великий Князь в плену у подобных господ. Ни для кого не секрет, что он загипнотизирован Янушкевичем и Даниловым, в кармане у них. Они ревниво оберегают Главнокомандующего от общения с внешним миром. В Ставке создалось средостение. До Великого Князя ничего не дохо-дит. Его доверчивостью пользуются из карьерных расчетов. Смешно ска-зать - генерала Рузского, призываемого командовать целым фронтом и за-щищать столицу Империи, не пустили к Верховному Главнокомандующему, что-бы непосредственно испросить указаний, переговорить о предстоящих задачах. Его вызвали в Ставку, заставили чуть ли не целый час просидеть в приемной. К нему вышел генерал Янушкевич из великокняжеского кабинета и сухо объявил повеление сосредоточить все усилия на обороне Петро-града и немедленно отправиться к месту нового назначения. Это чорт знает что такое! Благодаря таким самовлюбленным ничтожностям мы уже поте-ряли исключительно благоприятно начавшуюся кампанию и опозорили себя на весь мир. Что же, теперь нам надо примиряться с проигранною войною, по-корно всовывать голову в немецкое ярмо. Из сообщенного нам Александром Васильевичем (Кривошеин) письма выходит, что, по мнению вершителя судеб Ставки, наши солдаты не могут сопротивляться, что надо приняться за формирование новой армии путем подкупа и заманивания будущих героев. Бедная Россия. Ничего у нее не остается. Даже ее армия, которая в былые вре-мена наполняла мир громом побед и удивляла своим самоотвержением, и та оказывается состоящею из одних только трусов и дезертиров. Неужели же мы будем все время молчать, неужели у Совета Министров не хватить му-жества открыть глаза кому следует. В известной обстановке чрезмерная осторожность граничить с преступлением'.

В итоге происходивших прений решено просить генерала Рузского, в ка-честве командующего защищающим Петроград фронтом, пожаловать в бли-жайшее заседание Совета Министров для частного обмена мнений о положении на театре войны и о безопасности столицы. Собеседованию этому отнюдь не сле-дует придавать официальный характер, дабы Рузский мог высказаться вполне откровенно и дать таким образом правительству материал для последующих действий. Рузский находится вне влияния Янушкевича, держит себя независи-мо и его отзывы могут отразить истинную, не обработанную заинтересованными штабами, картину и сущность происходящего в районе боевых столкновений. Затем, надлежаще осведомленный, Совет Министров должен ходатайство-вать о созыве заседания под Высочайшим председательством и постараться открыть Царю правду настоящего и опасности будущего.

{26}

И. Л. Горемыкин:

'Я не возражаю против такой постановки, но считаю долгом еще раз пов-торить перед Советом Министров мой настойчивый совет с чрезвычайною осторожностью говорить перед Государем о делах и вопросах, ка-сающихся Ставки и Великого Князя. Раздражение против него принимаете в Царском Селе характер, грозящий опасными последствиями. Боюсь, как бы наши выступления не явились поводом к тяжелым осложнениям'.

В связи с таким решением отпала необходимость в немедленном рассмотрении в связи с представленной Управляющим Делами справкою во-проса о взаимоотношениях правительства и военной власти на театре войны.

Хотя общий вопрос и был отложен, тем не менее в дальнейшем ходе заседания он снова возник.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Прошу помощи Совета Министров. Как я и предвидел, мое положение перед Государствен-ною Думою становится весьма щекотливым. Мне задают массу вопросов по местным делам в прифронтовой полосе. Это несомненно тактический прием со стороны депутатов, так как они прекрасно знают, что Мини-стерство Внутренних Дел не имеет там никакого голоса и что всем рас-поряжаются военные власти, забронированные устрашающими словами - во-енная необходимость. На все вопросы я отделываюсь общими фразами, но положение мое становится со дня на день более неудобным'.

И. Л. Горемыкин:

'Верховный Главнокомандующий изъявил согласие назначить специального представителя для объяснения по думским запросам и для поддержания связи с правительством в случаях, когда ему придется выступать по делам прифронтовой полосы (Не могу припомнить, чтобы таковой представитель быль назначен.). Поэтому прошу Вас потерпеть еще несколько дней и тогда все устроится'.

А. В. Кривошеин:

'По-видимому, наш Председатель не хочет, чтобы мы снова затрагивали оригинальность направления внутренней политики Ставки. Позвольте мне огласить только один любо-пытный факт. Назначенный Военным Генерал-Губернатором в Архангельск генерал Валуев, сам по себе едва ли подходящий к этой чрезвы-чайно ответственной по нашим временам должности, взял себе в прави-тели канцелярии камер-юнкера Веригина. Вам всем, вероятно, известно, на-сколько этот господин скомпрометирован в печальном деле убийства П. А. Столыпина. Его после этой истории постигли различные и служебные, и общественные неприятности. И вот сейчас, велением ото всех и ото вся независящих военных властей, Веригин оказывается ближайшим сотрудником (а фактически - руководителем) начальника нашего единственного окна в Европу. Конечно, мы не смеем обсуждать вопросов, военною необходимостью вызываемых, но все-таки не бесполезно было бы обратить внимание Ставки на желательность более тщательного подбора людей, эту самую военную необходимость обслуживающих. Надо считаться с общественным мнением и попусту не раздражать его слишком всем знакомыми именами. Не ду-маю, чтобы свет сошелся клином на Веригине'.

П. А. Харитонов:

'Вооб-ще, если посмотреть, хорошенькая подбирается компания - Курлов, Рейнбот, Коттен, Веригин и прочие государственные деятели, имена же Ты, Господи, веси...'

С. Д. Сазонов:

'Вероятно, Великий Князь не знаком с репутациями всех этих господ. Следовало бы открыть ему глаза. Его Вы-сочеству не свойственно пренебрегать общественным мнением. Напротив, он всячески старается привлекать его на свою сторону'.

Кн. Н. Б. Щерба-тов:

'Пребывание Курлова у власти производит очень неблагоприятное впечатление на Думу. И мне, и, вероятно, другим Членам Совета приходилось слышать на этот счет довольно откровенные намеки. Можно ждать запроса, на который довольно трудно было бы отвечать'.

И. Л. Горемыкин:

'Мне ка-жется, вопрос о Курлове с точки зрения отношения Думы к Верховному Главнокомандующему настолько серьезен, что следовало бы довести до {27} сведения Его Величества о его удалении'.

П. А. Харитонов:

'Для этого имеется вполне достаточный повод. Почти весь Прибалтийский край эвакуируется. (!!!, ldn-knigi) Следовательно отпадает надобность в генерал - губернаторстве, которое и можно упразднить. Таким путем естественно ликвидируется и генерал Курлов. Впрочем, по господствующим в Ставке настроениям, нельзя быть уверенным, что для него не изыщут какого-нибудь другого почетного назначения'.

А. В. Кривошеин:

'Я всецело присоединяюсь к предложению нашего Председателя просить Ставку уволить Курлова, в интересах сохранения отношений с Думою. Мы этим окажем услугу и делу, и самому Великому Князю. Наличие подобных сотрудников вредно отзывается на популярности Верховного Главнокомандующего'.

И. Л. Горемыкин:

'Если нет возражений, то я полагал бы поручить переговоры по этому поводу со Ставкою Министру Внутренних Дел, компетенцию которого этот вопрос ближе всего затрагивает. Разумеется, что в обращении к Великому Князю надо сослаться на единогласное мнение Совета Министров'.

И. Л. Горемыкин:

'Вам всем, господа, известна принятая Государствен-ною Думою формула об ожидании следствия и суда над виновниками недостаточного снабжения армии. Предлагаю на Ваше обсуждение вопрос, как от-нестись правительству к этому пожеланию. Мне думается, что если оставить его без ответа, то надо ждать возмущения и возбуждающих речей. Возможен выход в виде назначения особой следственной комиссии, подобно тому, как это было сделано после Ходынки. Расследование было тогда возложено на графа Палена при участии высших чинов заинтересованных ведомств. В данном случае можно было бы расширить состав следственной комиссии привлечением Членов Государственного Совета и Думы, а также лица по избранию Верховного Главнокомандующего'.

П. А. Харитонов:

'По соображениям тактическим следовало бы избежать в наименовании комиссии слова следственная. Я бы думал ограничиться, например, таким названием - комиссия об исследовании замедления в снабжении армии'.

С. Д. Сазонов:

'Но, ведь, тогда попадет на скамью исследуемых и Великий Князь Cepгей Михайлович'.

П. А. Харитонов:

'Ну, что же. Бояться этого не приходится'.

А. В. Кривошеин:

'Горячо поддерживаю мысль Ивана Логгиновича. Мы обязаны ответить на думскую формулу. В ней отражены те настроения, которые волнуют широкие общественные круги. Мы покажем, что правительство не боится света и что мы готовы считаться с законными и разумными требованиями Государственной Думы. Такой путь действий наилучший, чтобы и Думу побудить считаться с нашими законными и разумными требованиями. Недо-вольство бывшим Военным Министром не есть революция. Даже правая группа Государственного Совета признала допустимым сделать демонстрацию против Сухомлинова, отказавшись принять его в свои ряды. Правительству выгодно пролить свет на все это дело, несомненно раздутое. Недостаток снабжения в значительной степени следствие не только нашего, но и всеобщего заблуждения, что война не может длиться долго. За это заблуждение платятся и наши союзники. Во всяком случае виновных пока еще рано называть. Пусть сначала разберется комиссия, а если окажется материал для суда - мы не побоимся поставить и этот вопрос'.

А. А. Хвостов:

'Совершенно пра-вильно. Комиссия должна иметь предварительный характер. Название ее отнюдь не должно давать повода превратить ее в какой то трибунал. Винов-ных пока нет. Задача комиссии - выяснить, имеются ли они и в чем состав преступления'.

А. В. Кривошеин:

'По тому значению, которое придается в Думе и в общественных кругах пролитию света на это дело, комиссии следует придать особо торжественный вид'.

И. Л. Горемыкин:

'Декорация вещь полезная. Для толпы она важнее существа'.

А. В. Кривошеин:

'Во главе комиссии надо поставить кого либо из высших чинов, известных своею независимостью и беспристрастием и пользующегося незапятнанною {28} репутациею. Было бы желательно взять такое лицо из военного мира. Я бы предложил Члена Государственного Совета генерала Петрова. Он приобрел себе большие симпатии работою по железнодорожной анкете. Затем в комиссию должны войти Вице-Председатель Государственного Совета Голубев, Товарищ Председателя Государственной Думы Протопопов (он старший), Се-наторы и представители от армии по назначению Верховного Главнокомандующего. При таком составе даже самые беззастенчивые люди постыдятся гово-рить о правительственных воздействиях и искусственном подборе. Призы-ваются лица всем известные и стоящие вне всяких подозрений'.

П. А. Хари-тонов:

'Осторожнее сказать прямо - Товарищ Председателя Государствен-ной Думы, не называя имени Протопопова. Он совсем не популярен среди депутатов. Как он ни добивался, но ему не удалось добиться избрания в председатели военно-морской комиссии. В нем видят поставщика сукна во-енному ведомству и товарища Сухомлинова'.

И. Л. Горемыкин:

'А не нужно ли в комиссию включить выборных представителей Государственного Совета и Государственной Думы'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Это было бы очень жела-тельно по тактическим соображениям. Да и по существу но бесполезно. Дума так кричит о безобразиях в деле снабжения - пусть она откроет перед комиссией те данные, на основании которых она выступает со своими обвинениями'.

По выяснении дальнейших подробностей внутренней организации и задач комиссии, И. Л. Горемыкин поставил вопрос, следует ли немедленно после утверждения Государем объявить о состоявшихся постановлениях, или же сделать это после прекращения занятий Государственной Думы.

А. Д. Самарин:

'Мое убеждение, что скрывать тут нечего и надо сейчас же опубли-ковать. Дума высказала вполне приемлемое для правительства пожелание и оно претворяется в соответствующий акт. О чем же тут умалчивать и отсро-чивать. Рассчитанная на благоприятное впечатление мера утратит свой эффект и Дума разъедется неудовлетворенной. Надо во всеуслышание сказать, что пра-вительство в согласии с Думою принимает все меры к выяснению волнующего общественное сознание вопроса'. Эта точка зрения Обер-Прокурора Св. Синода была принята всеми.

Кн. Н. В. Щербатов:

'Надо во что бы то ни стало покончить с Московским вопросом. Если неопределенность будет длиться, неизбежен скандал и новые беспорядки. Князь Юсупов продолжает забастовку до принятия его требований и уходить по хорошему не намерен. Я докладывал Его Величеству о создавшемся положении и Государь мне повелел обдумать во-прос о назначении Юсупова московским генерал-губернатором. По мнению Его Величества, такое назначение оформило бы его положение и ввело бы его деятельность в рамки нормального закона. С своей стороны, Юсупов согла-шается вернуться при выполнении следующих его условии: 1. московский гарнизон переходит в его распоряжение с изъятием из ведения военной власти, причем части должны быть немедленно снабжены пулеметами (князь согласен на взятые у австрийцев),

2. Юсупову предоставляется по своему усмотрению и собственною властью объявить в Москве военное положение, когда это окажется по его мнению нужным, 3. ему дается бесконтрольное право про-изводить реквизиции и налагать секвестр, 4. немедленно убирается из Москвы начальник генерал-губернаторской канцелярии, 5. ему присваиваются полномочия собственною властью увольнять чинов полиции до Градоначальника включительно и 6. ему открывается достаточный кредит на выдачу пособий. Таков ультиматум. Прошу указаний, что я должен доложить по этому по-воду Государю. Во всяком случае, то или другое решение не терпит отлагательств. Категорически заявляю Совету Министров, что при существую-щей обстановке я не могу отвечать за спокойствие в Москве. Там сейчас нет реальной власти и бороться с беспорядками некому. Одна полиция спра-виться не в силах, а между гражданскою и военною властью нет единения.

{29} Кроме того, Градоначальник Климович и князь Юсупов, оба совершенно не подходящие к той роли, которую им приходится играть, не сходятся во взглядах и между ними постоянные трения. Если Юсупову дать просимые полномочия, то Москва фактически ускользнет из рук Министерства Внутренних Дел и превратится в независимую деспотию. Можно ли с этим прими-риться. Москва снова начинает захватывать крупное влияние, которое сказы-вается не только в тылу, но и на фронте. При наличии Юсупова с его пунк-тами, правительству будет едва ли возможно воздействовать на московскую администрацию и проводить те меры, которые будут вызываться обстоятель-ствами'.

А. В. Кривошеин:

'Важны не пункты требований Юсупова, от которого вообще всего можно ждать, а важен вопрос, желателен ли он в качестве властителя Москвы. На этот вопрос Министр Внутренних Дел отвечает отрицательно. Следовательно, надо воспользоваться благоприятною обстановкою, чтобы удалить Юсупова, с его австрийскими пулеметами и свое-образною политикою. И в мирное время опасны такие сатрапы с фантазиями, а в военное - они могут иметь фатальное значение'.

А. Д. Самарин:

'Я должен обратить внимание Совета Министров, что Юсупов успел приобрести довольно широкую популярность в московских низах. Его считают непримиримым врагом немцев и истребителем немецкой крамолы в государстве. Как бы ни смотреть на этот факт, но с ним нельзя не считаться при современных настроениях. Зная Москву, я убежден, что вынужденное удаление Юсупова породит тревожные последствия. Сейчас всякий повод раздувается для целей агитации. Начнут кричать, что правительство играет на руку немцам, удаляя непреклонного борца с немецкими шпионами. Согласен с Князем Николаем Борисовичем (Щербатов.), что польза дела требует увольнения Юсупова, но нахожу, что надо устроить ему почетный выход в вид какого-нибудь более высокого назначения'.

П. А. Харитонов:

'Да, но что можно придумать для князя? Его никакими почестями не соблазнить. Человек богат до безобразия, находится чуть ли не на полувысочайшем положении, ни в ком и ни в чем не нуждается'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я вполне понимаю точки зрения и Александра Дмитриевича (Самарина.), и Петра Алексеевича (Харитонова.). Но что же тогда делать? Значит, из за такой оригинальной контроверзы приходится мириться с отдачею Москвы в полную власть Юсупову до тех пор, пока он сам не найдет возможным снять с себя бремя воеводствования'.

И. Л. Горемыкин:

'Государю угодно назначить его генерал-губернатором в Москву. Юсупов настаивает, чтобы ему была дана реаль-ная возможность распоряжаться, имя в руках необходимые силы и срод-ства. Его пожелания заключаются в изложенных нам пунктах. Наша обя-занность их рассмотреть и доложить свое заключение Его Величеству. Так наскоро я не считаю возможным это делать. Надо, чтобы их подробно обсу-дили заинтересованные министры (я думаю - Военный и Внутренних Дел), и к следующему заседанию сообщили нам свои заключения, которые мы затем доложим Государю'.

В конце заседания Адмирал Григорович несколько порадовал всех сообщением, что командующий морскими силами считает наше положение на Черном море настолько окрепшим, что им дано разрешение возобновить между некоторыми портами торговые рейсы.

В настоящее время уже выра-батываются правила возвращения владельцам части реквизированных пароходов.

{30}

ЗАСЕДАНИЕ 30 ИЮЛЯ 1915 ГОДА.

'На театре войны беспросветно. Отступление не прекращается.

А. А. Поливанов говорит, что он не в состоянии дать сколько-нибудь отражающей действительность картины фронта. Вся армия постоянно передвигается внутрь страны и линия меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры. Ставка, по-видимому, окончательно растерялась и ее распоряжения принимают какой то истерический характер. Вопли оттуда о виновности тыла не прекращаются, а, напротив, усиливаются и являются водою на мельницу противоправительственной агитации'.

Тем временем на Кавказе развивается наступательная операция. Войска клином проникают в неприятельскую территорию.

П. А. Харитонов:

'Куда мы зарываемся на Кавказ. Как бы все это не кончилось катастрофой. Я не судья в стратегических и тактических тонкостях, но все-таки не могу не видеть, что там политические соображения берут верх над чисто воен-ными. Все знают исключительные симпатии Наместника к армянам. Не увлекается ли он этими симпатиями? Даже при поверхностном взгляде на карту видно, что движение войск направляется главным образом на армянские земли. Без того положение повсюду тяжелое, а мы тут еще будем рис-ковать ради воссоздания Армении. Между прочим, ходом дел на Кавказ очень встревожены кавказские депутаты. Чхеидзе, не переставая, кричит об опасности и обвиняет местную власть в чрезмерном пристрастии к армянским домогательствам, столь влиятельным в наместническом дворце. Следовало бы обратить на все это внимание Государя'.

А. А. Поливанов:

'Хотя Государственный Контролер и не стратег, но он правильно анализирует положение на Кавказе. Я тоже с большою тревогою смотрю на тамошние действия. Как бы там не произошло катастрофы. До меня доходят слухи, что генерал Юденич возмущен тифлисским распоряжениями и ждет мало хорошего от будущего'.

В таком же духе высказывались и остальные Члены Совета Министров, находя, что, если даже оставить в сторон чисто военную сторону, с точки зрения общей политики нежелательно преждевре-менно раздувать армянский вопрос, который без того в некоторых заграничных кругах стараются выставить в вид одной из целей войны.

И. Л. Горемыкин:

'Создание Армении будет только нам на шею и явится в будущем источником различных осложнений на Востоке'.

С. Д. Сазонов:

'Я бы не решился давать такую категорическую постановку этому вопросу. Согласен, что раздувать его и рисковать не следует. Но было бы неполи-тично говорить об этом во всеуслышание. За границей, среди наших союзников, особенно в Англии издавна относятся с большою симпатией к ар-мянам'.

А. В. Кривошеин:

'Да, конечно, кричать не следует и мы этого и не собирались делать. Но не можем же мы из боязни англичан, кото-рые сами и пальцем не пошевелили, чтобы облегчить положение армян, не можем же мы молчать, когда видим, как кавказские власти готовы жертво-вать русскими интересами во имя армянских. На Кавказе готовится преступ-ный акт по нашему мнению и мы обязаны обратить на это внимание, своевре-менно указать на грозящую опасность'.

В конце концов Военному Мини-стру поручено доложить Государю о направлении кавказских событий.

Кн. Н. Б. Щербатов доводит до сведения Совета Министров, что, по жандармским донесениям, у турок на кавказском фронте обнаружены добровольцы-болгары.

С. Д. Сазонов:

'Категорически утверждаю, что это вздор. В турецких войсках действительно имеются болгарские уроженцы - турецкие подданные. Они мобилизованы наравне с прочим населением. Но добровольцы - это плод жандармского воображения'.

{31} И. Л. Горемыкин предложил на обсуждение письмо князя Б. А. Васильчикова (если память мне не изменяет - он был в то время заместителем Принца А. П. Ольденбургского по званию Верховного Начальника санитар-ной части). В письме этом указывалось, что, в связи с эвакуацией ряда губерний, количество коек для больных и раненых воинов сократилось на 30.000. Восполнение этого ущерба является вопросом срочной необходимости. Наилучшим, по мнению кн. Васильчикова, выходом было бы немедленное сооружение специальных бараков, дабы не стеснять местного населения, без того страдающего от прилива массы беженцев.

А. А. Поливанов сообщил по этому поводу, что Его Величество, осведомившись о затруднениях с размещением раненых, повелел обратить под лечебные заведения Высочайшие дворцы и монастырские здания. При таких условиях, представлялось бы целесообразным пока отказаться от постройки бараков, на что потребуются огромные затраты, да и в виду приближения дождливого и холодного времени едва ли такая постройка вообще осуществима.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Боюсь, как бы отказ в ассигнованиях на бараки не осложнил и без того тяжелое положение школьного дела. В настоящее время значительная часть учебных заведений занята под лазареты, даже заразные. Каждый день я получаю донесения о все новых и новых оккупациях. Никакие протесты не помогают и устрашенным педагогам приходится подчиняться. Между тем в каждом городе имеются казенные здания, театры, кинематографы, наконец, не-достроенные дома, которые можно с небольшими затратами приспособить для размещения коек. Но военные власти предпочитают занимать учебные заве-дения, так как в них легче устроиться, есть готовые запасы осветительных материалов и топлива и прочие удобства. А что молодежь остается на улице, бездельничает, тратит драгоценное время - это никого не беспокоит. Мне думается, что на это явление надо обратить серьезное внимание. С государственной точки зрения недопустимо прекращение образования в стране, как бы ни были тяжелы переживаемые обстоятельства. Но, помимо общих соображений, следует считаться и с чисто нравственными последствиями. Лишенная влияния школы, молодежь постепенно теряет дисциплину, болтается зря, общается с массою озлобленных, разоренных, исстрадавшихся беженцев и видит все страшные отрицательные закулисные стороны. Конечно, это не может не влиять на настроение и создает благоприятную почву для про-паганды. Сейчас среди студенчества начинают появляться веяния, которых не было в первое время после возникновения войны'.

А. В. Кривошеин:

'Когда горит дом, детей привлекают к борьбе с бедствием, а не засаживают за уроки'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я согласен с Министром Народного Просвещения, что безделье отражается на молодежи развращающим образом и что надо стараться продолжать занятия. Но, ведь, надо и о раненых позаботиться. Совершенно правильно указывает Алексей Андреевич (Поливанов) на нежелательность бараков. Земцы, знакомые с этим вопро-сом по опыту борьбы с эпидемиями, возражают против этих сооружений, как не пригодных в холодное время. В столкновении интересов можно найти примиряющий выход. Часть учебных заведений следует отвести под лазареты, а остальные использовать интенсивнее путем параллельных классов, установления смен, организации вечерних уроков и т. п. Начальные училища надо отдать для раненых, а для училищ нанять деревенские избы. Все дело сводится к выработке определенного плана распределения'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Рекомендуемые кн. Н. Б. Щербатовым меры уже применяются нашим ведомством. Но наши планы постоянно нарушаются военными вла-стями, которые не признают никаких резонов. Кроме того, в большинстве случаев эвакуированные лазареты прибывают неожиданно, без предупреждения, и необходимость их разгрузки из поездов перепутывает все ра-счеты. Вообще мне думается, что центр тяжести вопроса надо бы перенести {32} на места, где виднее обстановка. Я просил бы преподать от имени Совета Министров указания губернаторам в том смысле, что им поручается, по соглашению с местным учебным начальством, обратить часть учебных заседаний под лазареты и озаботиться обеспечением обучения детей путем правильного использования остающихся школ. Важно привлечь и ведомство Императрицы Mapии, которое не охотно идет навстречу нашему ведомству, не до-пуская наших школьников в свои помещения в свободное от занятий время'.

А. Д. Самарин:

'Задача распределения эвакуируемых раненых очень сложна и, конечно, лучше всего поручить разобраться в ней губерна-торам. Должен отметить, что ожидания помощи от монастырей в значи-тельной степени преувеличены. Почти все городские и пригородные монастыри уже использованы. Остаются только отдаленные от железных дорог. Отправка в них раненых едва ли осуществима. Помимо затруднительности сообщения, как организовать медицинский уход? Держать особого доктора или хотя бы фельдшера немыслимо для нескольких больных, а много народа мо-настыри провинциальные принять не могут за теснотою помещений. Да и гигиенические условия в старинных зданиях не удовлетворительны. Думаю, что и занятие дворцов существенной помощи не принесет. В них можно устроить несколько тысяч. Потребность же в койках достигает огромных размеров'.

И. Л. Горемыкин:

'Задача настолько сложная, что ее надо обсу-дить специалистам. Самое лучшее созвать особое совещание под председательством кн. Васильчикова с участием старших чинов всех ведомств. Они выработают план удовлетворения нужды в койках и представят нам на утверждение. Что же касается школьных помещений, то этот частный вопрос можно поручить губернаторам, преподав руководящая указания журналом Совета Министров'.

А. А. Поливанов:

'Справедливо говорит Иван Логгинович. Задача сложная и даже сложнейшая, ибо мы не знаем, как глубоко придется нам очистить Poccию и скоро ли прекратится эвакуационно-беженский период военных действий'.

После этого горько-иронического заявления Военного Министра беседа, перешла к неоднократно уже служившему предметом суждений вопросу о беженцах. В моих записях набросано лишь общее содержание этой беседы, без отметок, кто и что говорил. Ставка окончательно потеряла голову. Она не отдает себе отчета в том, что она делает, в какую пропасть затягивается Россия. Нельзя ссылаться на пример 1812 года и превращать в пустыню оставляемые неприятелю земли. Сейчас условия, обстановка, самый размах событий не имеют ничего общего с тогдашними. В 12-ом году маневрировали отдельные армии, причем район их действий ограничивался сравнительно небольшими площадями. Теперь же существует сплошной фронт от Балтийского чуть ли не до Черного моря, захватывающий огромные пространства на сотни верст. Опустошать десятки губерний и выгонять их население в глубь страны - равносильно осуждению всей России на страшные бедствия. Но логика и веления государственных интересов не в фаворе у Ставки. Штатские рассуждения должны умолкать перед 'военною необходимостью', какие бы ужасы под нею ни скрывались. В конце концов внешний разгром России дополняется разгромом внутренним.

Среди беженской струи можно различить три течения. Во-первых, евреи, которых, вопреки неоднократным указаниям Совета Министров, поголовно гонят нагайками из прифронтовой полосы, обвиняя их всех, без разбора, в шпионаже, сигнализации и иных способах пособничества врагу. Конечно, вся эта еврейская масса до крайности озлоблена и приходит в районы нового водворения революционно настроенною; положение усложняется еще тем, что местные жители, без того все тяжелее испытывающие бремя военных невзгод, встречают голодных и бездомных евреев далеко не дружелюбно.

Во-вторых, служебный персонал гражданских и тыловых военных учреждений {33} с десятками вагонов грузов; в то время, как десятки тысяч народа пле-тутся пешком около железнодорожного полотна, мимо них проходят поезда, нагруженные диванами из офицерских собраний и разным хламом включи-тельно до клеток с канарейками птицелюбивых интендантов. В третьих, добровольные беженцы, в большинстве случаев гонимые слухами о необычайных зверствах и насилиях, чинимых немцами.

Наконец, в-четвертых, беженцы, выселяемые насильственно по приказу военных властей в целях обезлюжения отдаваемых неприятелю местностей. Эта группа наибо-лее многочисленная и наиболее озлобленная. Людей отрывают от родных гнезд, давая на сборы несколько часов, и гонят в неведомую даль. У них же на глазах поджигаются остающиеся запасы, а нередко и самые избы. Легко понять психологию таких принудительных беженцев. Едва ли добрые чувства у них накопляются в отношении той власти, которая допускает подобные не только для простого человека непонятные действия.

И вся эта сбитая с толку, раздраженная, измученная толпа сплошным потоком ка-тится но всем путям, мешая военным передвижениям и внося в тыло-вую жизнь полнейший беспорядок. Тащатся с нею повозки с домашним скарбом, бредет скот. Накормить, напоить, согреть все это множество, ко-нечно, немыслимо. Люди сотнями мрут от голода, холода, болезней. Детская смертность достигает ужасающих размеров. По сторонам дорог валяются непогребенные трупы. Повсюду падаль и невыносимые миазмы. Широкою волною людская масса разливается по России, усугубляя повсюду тягости военного времени, создавая продовольственные кризисы, увеличивая дорого-визну жизни и возбуждая без того повышенное настроение на местах. Лишь в самое последнее время, когда зло уже успело стать стихийным, в Ставке начали понимать, что дольше так продолжаться не может и пошли на встречу настояниям правительства о привлечении к регулировке беженского движения гражданских властей. Избранные Советом Министров в качеств главно-уполномоченных по беженским делам на обоих фронтах Члены Государственного Совета Зубчанинов и Урусов приняты в Ставке благосклонно и получили обещание полной поддержки. Однако, трудно надеяться на быстрые успехи их миссии. Все настолько перепутано, что надо чуть ли не годы, чтобы разобраться в происходящем хаос и приучить военных начальников считаться со штатскими интересами.

Кроме того, Ставка, по-видимому, не склонна отказаться от кутузовского заманивания и надежды побороть немецкое наступление опустошенным пространством. При таких же условиях никакие главноуполномоченные не помогут и новое переселение народов будет продолжаться со всеми присущими этому явлению катастрофическими последствиями. На такой пессимистической нотке беседа закончилась. У меня добавлено: 'Сознают свое бессилие. Все тот же проклятый вопрос о взаимоотношениях военной и гражданской власти. И правда, что может сделать правительство, раз Верховный Главнокомандующий считает для успеха войны нужным отдать то или иное приказание. В обычной войне действует пра-вило: лес рубят - щепки летят. Но как быть при настоящем небывалом масштабе. А между тем эти 'щепки' грозят зажечь пожаром всю Россию. Трагично'. Суждения закончились решением выждать новых донесений от главноуполномоченных и доложить Государю в связи с общим вопросом о созыв объединенного военного совета под председательством Его Величества для пересмотра плана войны.

П. Л. Барк доложил Совету Министров об обращенном к Министер-ству Финансов Министром Иностранных Дел, поддерживаемым Военным Министром и Ставкою, требовании отпуска кредита на покупку урожая в Болгарии. Операция эта имеет целью оказать воздействие на болгарских деятелей и помешать немцам приобрести урожай для своих нужд. Вся покупка обойдется в 200 милл. франков, подлежащих распределению {34} между союзниками, причем доля России определяется в 25 милл. рублей.

По поводу изложенного предположения П. Л. Барк высказался следующим образом:

'В настоящее время день войны обходится нам в 19.000.000 рублей. Следова-тельно, если намечаемая операция хотя бы на несколько дней приблизить конец войны, то она безусловно выгодна и я первый ее приветствую. Насколько такой результат обеспечен, не берусь судить и жду указаний Совета Министров. В случае благоприятного разрешения принципиальной стороны вопроса, прошу полномочий немедленно перевести в распоряжение Савинского (в то время Посланник в Софии) сто миллионов франков. На этом настаивает Министр Иностранных Дел в тех видах, чтобы инициатива операции в глазах Болгарии исходила от России. Окончательный рассчет с союзни-ками будет произведен по завершении сделки'.

А. В. Кривошеин:

'Если Министр Иностранных Дел признает эту меру практичною с политиче-ской точки зрения и полагает, что она поможет нам в отношениях с Болгарией, то, без всяких сомнений, надо немедленно ее осуществить. Попутно мы достигаем и других целей - получаем становящейся все более выгодным товар и мешаем воспользоваться им Германии и Австрии. В данном во-просе меня, как и в других случаях совместных операций с союзниками, неприятно удивляет только одно: и Франция, и Англия прекрасно знают, какие колоссальные затруднения мы сейчас переживаем (прибавлю - не без пользы для них); неужели же эти наши богатые родственники не могут от-делаться от эгоизма и принять на себя всю финансовую тягость операции; двести миллионов франков для них сумма пустяшная, у нас же каждая копейка на счету. Что-то не верится мне в последующие рассчеты. Разве, по окончании войны, зачтут нам в погашение долга. Но, ведь, мы именно в данную минуту почти нищие'.

С. Д. Сазонов:

'Союзники считают эту операцию допустимою лишь при условии распределения. Здесь играют роль на финансовые соображения, а политические - поддержание равновесия интересов. Во всяком случае с решением надо поспешить. Прошлогодний урожай в Болгарии был скуплен немцами. Если мы не успеем сделать это раньше их, то, конечно, они не задумаются перед расходом и не упустят выгод-ной сделки'.

А. В. Кривошеин:

'В нынешнем году, кажется, хороший урожай и в Румынии. Если задаваться целью мешать немцам, то следует и его скупить'.

С. Д. Сазонов:

'Вопрос о Болгарии выдвигается на первую очередь, так как воздействие на нее особенно важно в виду Босфора. Кроме того и результаты будут скоре достигнуты, ибо нет боле падких на лег-кую наживу, чем болгарские политические деятели. Но, конечно, я буду всемерно приветствовать постановление Совета Министров о закупке и румынского урожая, если это посильно для казны. Союзники охотно пойдут и на эту сделку'.

П. Л. Барк:

'Не возражаю против операции с румынским хлебом по тем же соображениям, которые я высказал относительно Болгарии'.

А. В. Кривошеин:

'Чего же в таком случае медлить. Вероятно, немцы действуют в таких делах без задержек'.

С. Д. Сазонов:

'У наших представителей в Румынии возникают сомнения в целесообразности. По их мнению, если даже немцы и скупят румынский урожай, то они все равно не смогут его использовать в виду железнодорожных затруднений'.

С. В. Рухлов:

'Должен отметить, что румынские железные дороги находятся в плачевном состоянии. До сих пор они не смогли справиться с перевозкою нескольких тысяч вагонов хлебных грузов прошлого года. С того вре-мени состояние перевозок у них не только не улучшилось, но, напротив, значительно ухудшилось'.

А. А. Поливанов:

'Я бы все-таки высказался за немед-ленную покупку румынского урожая. Во-первых, немцы народ искусный и справятся со всякими техническими трудностями. Во-вторых, едва ли пра-вильно ограничивать операцию одной Болгарией: это может породить нежела-тельные толки в Румынии и повредить нам в политическом отношении, чем, {35} конечно, не преминет воспользоваться Германия'.

С. Д. Сазонов:

'Вопрос во-обще трудный и обоюдоострый. Я еще переговорю с Французским и Английским Послами и пошлю срочный запрос нашему Представителю в Бухаресте. По во всяком случае прошу сегодня покончить с болгарским урожаем. Эта операция срочно необходима прежде всего для того, чтобы г-да болгарские деяте-ли могли нажиться. Если хотите, это известный косвенный подкуп, который может сослужить нам большую службу в дальнейшем ходе событий'.

И. К. Григорович:

'Нельзя ли воспользоваться этим самым подкупом, чтобы заставить болгар прекратить перевозку снарядов и боевого снабжения в Тур-цию. Игра в руку немцам и для нас опасная'.

С. Д. Сазонов:

'Категори-чески утверждаю, что все распускаемые на этот счет слухи не верны. И наши, и союзные представители в Болгарии внимательно следят за передвижением грузов и пока никакой военной контрабанды не обнаружили'.

В итоге, операция по закупке урожая в Болгарии разрешена при условии соблюдения равновесия интересов России и союзников, а вопрос о румынском хлебе отложен до сообщения Министром Иностранных Дел дополнительных сведений и разъяснений.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Раз мы находимся в области финансовых вопросов, позвольте обратить Ваше внимание на то, что творится с русскою валютою в Финляндии. Наш рубль падает там с головокружительною быстротою. По-разительная нелепость. В пределах одной Империи одна область спекулирует на спине всей остальной страны. Создавшееся положение вызывает спра-ведливое негодование среди населения. В Государственной Думе говорят об этом с пожиманием плечами. Следовало бы положить границу зарвавшимся финнам'.

П. Л. Барк разъяснил, что финансовым ведомством принима-ются срочные меры к поддержанию нашей валюты в Финляндии и что обсуждается вопрос об условиях привлечения этой окраины к участию в расходах на войну.

П. А. Харитонов:

'Блаженная страна. Вся Империя изнемогает в военных тягостях, а финляндцы наслаждаются и богатеют за наш счет. Даже от основной гражданской обязанности - защищать государство от неприятеля - они освобождены. Давно бы следовало притянуть их хотя бы к денежной, взамен натуральной (если она нежелательна), повин-ности. А тут они еще смеют с нашим рублем каверзничать. Полезно бы-ло бы поговорить по этому поводу с Финляндским генерал-губернатором. Какие у него планы и есть ли у него вообще какие-нибудь планы?'

С. Д. Сазо-нов:

'Ради Бога, не возбуждайте рвения генерала Зейна и оставьте финнов в покое. За этим вопросом очень ревниво следят шведы и лучше пока заставить совершенно о нем забыть'.

И. Л. Горемыкин:

'Я вполне согласен с Министром Иностранных Дел. Овчинка выделки не стоит. Пользы от кучки чухонцев нам будет мало, а неприятностей не оберешься. И без того все осложняется, чтобы нам еще с финляндцами возиться. Ну их всех к чорту. Министр Финансов примет меры для ограждения рубля, а в Финляндском Совещании обсудят и подготовят общие проекты. Посмотрим, что дальше будет, пока же я прошу не касаться финляндского вопроса в об-щей постановке. У нас и без того по горло всяких вопросов'.

Как отмечено в записи предшествовавшего заседания, Совет Министров решил, в ответ на пожелание Государственной Думы о выяснении виновников недостатка в снабжении армии, возложить эту задачу на особую верхов-ную комиссию. О таковом постановлении Военный Министр оповестил Думу, в среде которой возникло неудовольствие по поводу недостаточной определенности целей и полномочий этой комиссии. В связи с этим в Совете Мини-стров вновь затронут вопрос, не надлежало ли бы, для избежания дальнейших толков, присвоить комиссии наименование 'следственная'.

А. В. Кривошеин:

'Самым решительным образом возражаю против этого слова. Я всегда чувствовал, а в теперешнее время особенно остро чувствую и бремя, {36} и горе ответственности члена правительства. Но без вины виноватым я не желаю быть, не желаю в этом расписываться и класть голову на плаху перед всею Россиею. В самом деле, какое впечатление произведет на общест-венное мнение, если мы сразу назначим комиссию следственную. Станут гово-рить (и логически будут правы) - правительство целый год спало, ничего не делало, ничем не интересовалось и вдруг пришла Дума-спасительница, прикрикнула и это самое правительство спешит проявить рвение вплоть до признания заведомой преступности своих органов. Несомненно, надо всяче-ски стараться поддерживать добрые отношения с законодательными учреждениями, но и такому стремлению есть предел. Мы не имеем права неосторожным словом клеймить целые ведомства и окончательно подрывать без того всячески расшатываемый авторитет правительственных учреждений'.

И. Л. Горемыкин:

'Я вполне присоединяюсь к мнению Александра Васильевича. Надо сначала выяснить, существуют ли основания говорить о чьей либо ви-новности. Если они окажутся, тогда можно будет ходатайствовать перед Государем Императором о направлении дела в уголовном порядке'.

С. В. Рухлов:

'Я тоже безусловно согласен с точкою зрения Александра Васильевича. Все это дело вообще чрезмерно раздувается. Одни хотят использо-вать его для отвлечения от себя ответственности за военные неудачи, а другие стремятся подвести лишнюю мину под существующей строй и положить себе лишнюю ступеньку к портфелю в будущем кабинете, облеченном общественным доверием, как это входит ныне в моду говорить. Нам не-чего играть на руку этим проискам и интригам. Достаточно и того, что правительство учреждает комиссию для расследования. О следствии и суде еще рано заботиться'.

А. А. Поливанов:

'Да, ведь, мы в прошлом заседании так и решили создать верховную комиссию для расследования. Я и произнес в Думе именно это слово, а о следствии мною упомянуто не было. Недовольство же нескольких депутатов не может служить основанием для пересмотра ранее состоявшегося и в принципе одобренного Его Величеством постановления Совета Министров. По существу же Александр Васильевич совершенно прав. Хотя мое дело сторона и меня благодарные соотечествен-ники и испуганные военноначальники пока еще не обвиняют в пособничеств неприятелю, но я должен сказать, что нельзя выставлять на позорище людей и целые учреждения без твердой уверенности в наличии для того основательных поводов'.

ЗАСЕДАНИЕ 4 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Впервые со времен графа Витте в официальной части заседания присут-ствовало лицо 'свободной профессии', с правительственною службою не свя-занное. Это был Александр Иванович Гучков, приглашенный в заседание по настоянию генерала Поливанова для участия в рассмотрении проекта положения о военно-промышленном комитете. Все чувствовали себя как то неловко, натянуто. У Гучкова был такой вид, будто он попал в стан разбойников и находится под давлением угрозы злых козней. Верно, он напоминал застенчивого человека, явившегося в незнакомое общество с предрешенным намерением рассердиться при первом поводе и тем проя-вить свою самостоятельность. На делаемые по статьям проекта замечания Гучков отвечал с не вызываемою существом возражений резкостью и требовал либо одобрения положения о комитете полностью, либо отказа в санкции этого учреждения, подчеркивая, что положение это выработано представителями общественных организаций, желающих бескорыстно послужить делу снабжения армии. В конце концов обсуждение было скомкано и все как бы спешили отделаться от не особенно приятного свидания.

{37} Секретная часть заседания, по установившемуся обыкновению, открылась сообщением Военного Министра о положении на театре войны. По прежнему ничего отрадного, бодрящего. Сплошная картина разгрома и растерянности.

'Уповаю - сказал А. А. Поливанов - на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси'.

П. А. Харитонов:

'А на Кавказе шествие вперед не прекра-щается. Чхеидзе впадает чуть ли не в истерику и грозит непоправимыми несчастиями. При мне он кричал в Думе во время перерыва, что кавказ-скою армией командует не Верховный Главнокомандующий и не Наместник, а графиня Воронцова-Дашкова, опутанная армянскими сетями. В самом деле, куда мы там, с позволения сказать, прем'.

А. А. Поливанов:

'Известно куда - к созданию великой Армении. Я вчера имел случай говорить с Его Величеством о кавказском движении и возможных печальных его последствиях, причем отметил, что собирание Земли Армянской составляет, по-видимому, основное стремление графа Воронцова-Дашкова. На этих словах Государь Император, ласково улыбнувшись, соизволил поправить меня - не г p а ф а, а графин и'.

А. В. Кривошеин:

'Господа, обратите внимание, какое знаменательное историческое совпадение: на значение графини Воронцовой в кавказской стратегии указывает Его Императорское Величество и... лидер социал-демократической фракции Государственной Думы г-н Чхеидзе'.

В связи с вопросом об экстренном кредите на нужды беженцев беседа снова коснулась беженского движения и грозного его развития. Поднялась стихия и где она остановится, как устроится на местах, какие явления ей сопутствуют - все это представляется уравнением со всеми неизвестными. Ни правительственные, ни общественные, ни благотворительные организации не в силах пока ввести эту стихию в правильное русло. К тому же отступление и эвакуации продолжаются, срывая с мест новые и новые толпы доводимых до отчаяния людей.

А. В. Кривошеин:

'Из всех тяжких последствий войны - это явление самое неожиданное, самое грозное и самое непопра-вимое. И что ужаснее всего - оно не вызвано действительною необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля. Хороший способ борьбы. По всей России расходятся проклятия, болезни, горе и бедность. Голодные и оборванные повсюду вселяют панику, угашают последние остатки подъема первых месяцев войны. Идут они сплошною стеною, топчут хлеба, портят луга, леса. За ними остается чуть ли не пустыня, будто саранча прошла, либо тамерлановы полчища. Железные дороги забиты, передвижение даже воинских грузов, подвоз продовольствия скоро станут невозможными. Не знаю, что творится в оставляемых неприятелю местностях, но знаю, что не только ближний, по и глубокий тыл нашей армии опустошен, разорен, лишен последних запасов.

Я думаю, что немцы не без удовольствия наблюдают результаты повторения 1812 года. Если даже они лишаются некоторых местных запасов, то вместе с тем они освобождаются от забот о населении и получают полную свободу действий в безлюдных районах. Впрочем, эти подробности не в моей компетенции. Очевидно, они были своевременно взвешены Ставкою и были тогда при-знаны несущественными. Но в моей компетенции, как Члена Совета Министров, заявить, что устраиваемое Ставкою второе великое переселение народов влечет Poccию в бездну, к революции и к гибели'.

Другими Министрами приведены различные факты из беженской жизни, которые рисуют все ужасы этого явления в политическом, экономическом, организационном и бытовом отношениях. Постановлений никаких не последовало в виду принятого в предшествующем заседании решения подвергнуть беженский вопрос общему обсуждению в Высочайшем присутствии.

Обмен мнений о положении в Государственной Думе. Ее тон повыша-ется. Все ярче видны захватные стремления. Начинается уже не 'штурм', а {38} 'наскок' на власть. Отсутствие охоты нести текущую работу над рассмотрением внесенных правительством законопроектов, хотя они и вызваны по-требностями обороны, а, напротив, склонность к потрясающим речам и к запросам. У всех русских людей имеются серьезные основания трево-житься и волноваться, но зачем же впадать в преувеличенный пафос и пре-даваться возбуждающему красноречию, которое тяжелым отзвуком отража-ется на настроениях в стране.

И. Л. Горемыкин:

'Что же, Дума намерена исполнить обещание ускорить разрешение законопроекта о ратниках 2-го раз-ряда? Когда этот вопрос будет закончен?'

А. А. Поливанов:

'Я не-однократно уже напоминал об этом, но пока безуспешно. Между прочим, от меня комиссия настойчиво требует общих объяснений о положении на театре войны и о состоянии снабжения. Отговариваюсь, что по первому вопросу надо обратиться в Ставку, а второй в военное время не подлежит оглашению даже перед законодательными учреждениями. Мне думается, что без удовлетворения этого желания мы не дождемся закона о ратниках'.

П. А. Харитонов:

'Не могли бы Вы повернуть вопрос в обратном порядке: пусть Дума немедленно рассмотрит этот закон, а Вы за это сообщите ей сведения о военном положении, посколько позволять интересы соблюдения военной тайны'.

Н. Б. Щербатов:

'Во всяком случае, было бы безусловно важно провести закон о ратниках 2-го разряда через Государственную Думу. Я должен отметить, что наборы с каждым разом проходят все хуже и хуже. Полиция не в силах справиться с массою уклоняющихся. Люди прячутся по лесам и в несжатом хлебе. Если станет известным, что призыв ратников 2-го разряда производится без санкции Государственной Думы, то, боюсь, при современных настроениях мы ни одного человека не получим. Агитация идет во всю, располагая огромными средствами из каких то источников'.

И. К. Григорович:

'Известно каких - немецких'.

Н. Б. Щербатов:

'Подстре-катели, конечно, не упустят предлога и создадут на этой почве беспорядки и волнения. Не могу не указать перед Советом Министров, что агитация принимает все более антимилитаристический или, проще говоря, откровенно пораженческий характер. Ее прямое влияние - повальные сдачи в плен'.

А. Д. Самарин:

'Как ни печальны слова Князя Николая Борисовича, но они подсказаны нашею безотрадною действительностью. Однако, я считал бы неправильным ставить себя в этом вопросе всецело в зависимости от усмотрения Думы. Лучше как-нибудь обойдись без ратников 2-го разряда В тылу блуждает масса серых шинелей. Нельзя ли найти им более полезное применение времени на фронте?'

А. В. Кривошеин:

'Замечательно хорошо Александр Дмитриевич формулировал положение и по существу, и с точки зрения отношений к Государственной Думе. Если нас хотят прижать законом о ратниках, то мы не должны поддаваться на эту удочку. Не мне судить о тех-нической стороне дела, но обилие разгуливающих земляков по городам, селам, железным дорогам и вообще по всему лицу земли русской поражает мой обывательский взгляд. Невольно напрашивается вопрос, зачем изымать из населения последнюю рабочую силу, когда стоит только прибрать к рукам и рассадить по окопам всю эту толпу гуляк, которая своим присутствием еще более деморализует тыл. Однако, этот вопрос относится к области запретных для Совета Министров военных дел. Возвращаясь к Думе, вспоминаю, что когда решался вопрос об экстренном ее созыв, мы имели в виду короткую сессию, так до первых чисел августа. Время это приблизилось, но, мне кажется, срок этот следовало бы отложить. Не стоит обострять настроений из за каких-нибудь 2-3 дней. Надо дать Думе возмож-ность высказаться о призыве ратников. Как Вы думаете, Иван Логгинович, о времени роспуска?'

И. Л. Горемыкин:

'В Думе говорят не о роспуске, а о приостановке занятий ее собственным постановлением в середине авгу-ста. Я нахожу, что надо дать ей короткий срок с условием провести {39} законопроект о ратниках и если это условие и не будет соблюдено - все таки ее распустить'.

А. В. Кривошеин:

'Середина августа срок неприемлемый в виду военных обстоятельств, требующих экстренных законодательных мероприятий. При наличии же законодательных учреждений такая экстренность фактически не осуществима, а 87-ою статьею мы не имеем права пользоваться. По-видимому, думцы этого не понимают или не хотят понять. Надо поговорить с Родзянко и благожелательными депутатами и разъяснить им невозможность в обстановке войны обходиться нормальным порядком законодательствования. Если же переговоры и убеждения не помогут и закон о ратниках бу-дет затягиваться намеренно, то я присоединяюсь к предложению нашего Пред-седателя об ультимативном способе действий. Пусть тогда все знают, что роспуск Думы вызван ее нежеланием разрешить вопрос, который связан с интересами пополнения армии и не допускает дальнейших замедлений. Люди благоразумные за такую постановку вопроса нас на осудят, а злонамеренную и питаемую немецкими деньгами агитацию мы никакими уступками не остановим. С нею надо бороться другими путями и способами. Наконец, такой порядок отношений с Думою даст нам право ходатайствовать о призыве ратников 2-го разряда Высочайшим Манифестом со ссылкою на пережива-емые родиной чрезвычайные обстоятельства'.

Поручено Министрам Военному и Внутренних Дел переговорить с М. В. Родзянко, с председателем рассматривающим законопроект комиссии и с лидерами партий ('Такими, конечно, - добавил А. В. Кривошеин - которые способны вообще разговаривать с представителями ненавистной бюрократии').

Снова беседа об ультиматуме князя Юсупова и об упорстве его в нежелании ехать в Москву без требуемых им полномочий.

А. А. Поливанов:

'Согласно поручению Совета Министров мы сговорились с Министром Внут-ренних Дел о предъявленных князем Юсуповым пунктах и я доложил Государю Императору наши заключения. Относительно передачи в его власть всего московского гарнизона я высказал, что подобная мера была бы недопу-стимою, как нарушающая все внутренние распорядки военного ведомства и мо-гущая внести дезорганизацию службы, - что повсюду гарнизоны подчинены начальникам военных округов, к которым гражданская власть обращается в случаях необходимости помощи войск и - что таковой начальник округа имеется и в Москве. По поводу вооружения дружин австрийскими пулеметами, как того желает князь, я указал, что все оружие вне театра войны сосредото-чено в ведении военного ведомства, которое его распределяет сообразно с нуждою в отдельных округах и с наличными запасами и что такое распределение выполняется по заранее составленному плану, нарушать который немыс-лимо без ущерба интересам целого.

Наконец, по поводу претензии на само-стоятельное объявление Москвы на военном положении я пояснил, что по установленному законами правилу такая мера вводится в действие не иначе, как Именным Высочайшим Указом Правительствующему Сенату, объявляемым через Военное Министерство, и что, казалось бы, нет на лицо каких либо исключительных обстоятельств, чтобы изменять закон в отношении отдельного лица. Внимательно выслушав представленные мною соображения. Его Ве-личество задумался и задал мне вопрос - 'посоветуйте, как мне быть с Юсуповым, он не идет ни на какие уступки'. Засим, не выждав ответа, Государь сказал - 'попробуйте его образумить и уговорить, напишите ему и вообще покажите ему больше внимания; это должно на него подействовать'. По существу же доклада никаких Высочайших предуказаний не дано. Прошу Совет Министров предпринять какие-нибудь шаги к разрешению вопроса. С приближением фронта Москва приобретает все возрастающее значение для организации тыла и делить неясность положения и подчинения было бы опасно для дела снабжения'.

И. Л. Горемыкин:

'Государь Император признает необходимым назначить в Москву генерал-губернатора и избрал для этого {40} определенное лицо. Наши возражения против такой кандидатуры, о которых я с своей стороны докладывал Государю, Его Величество находит неубедитель-ными. Он указал мне, что сомнения Юсупова основываются на малочислен-ности, плохих вооружениях и недостаточной организованности московской полиции. Это обстоятельство и вызывает настоятельную потребность предоста-вить в распоряжение генерал-губернатора местный гарнизон, так как в Москве не спокойно и каждую минуту можно ждать вспышек'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Если предрешено генерал-губернаторство, то надо сейчас же предрешить и упразднение градоначальства. Генерал-губернатор и градоначальник должности не могущие совместно существовать. При деспотических наклонностях Юсупова это тем более невозможно'.

А. Д. Самарин:

'Юсупов желает быть неограниченным хозяином Москвы и обзавестись с этою целью собственными войсками. Mне думается, что авторитет достигается другими средствами. Во всяком случае Москву кулаком трудно завоевать'.

И. Л. Горемыкин:

'Факт тот, что он не желает ехать в Москву с голыми ру-ками. Я тоже думаю, что неудобно подчинить ему гарнизон в нарушение всех существующих правил. Нельзя ли разрешить вопрос немедленным усилением кадров московской полиции?'

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Эта задача требует времени, да и людей сейчас трудно подобрать. Генерал-губернатор и всякая другая гражданская власть может в любой момент потребовать содействия военной власти, которая не имеет права отказать и руководствуется определенными законом правилами. Если пойти на встречу заявленной претензии, то в Москве будут одновременно находиться воинские части двоякого рода: столичный гарнизон, подчиненный генерал-губернатору, и окружные войска, подчиненные начальнику военного округа. Заранее можно предвидеть, какая там будет неразбериха. Неужели князь Юсупов не способен понять, что разноведомственные войска в одном месте приведут не к усилению власти, а, наоборот, к ослаблению. Если он не понимает, надо придумать способ для прояснения его сознания'.

И. Л. Горемыкин:

'Он считает, что вызов войска в общем порядке всегда влечет за собою потерю времени и неизбежные трения. Он находит, что современная внутренняя обстановка не допускает промедлений в принятии решений. Он находит также, что начальник Московского военного округа (Генерал Ольховский.) совершенно не отвечает своему назначению и что разговоры с ним пользы не принесут, особенно когда наступит момент действовать'.

А. Д. Самарин:

'Я не вполне понимаю постановку во-проса: Москва для Юсупова или же Генерал-губернатор для Москвы. В первом случае всякие рассуждения по существу представляются лишними. Во втором - Совет Министров, по-видимому, не возражает против целесообразности сосредоточения высшей власти в Москве в одних руках, но боль-шинство его Членов находит, что для этой роли князь Юсупов не подходит. В прошлом заседании Г. Г. Члены Совета согласились с моим мнением, что просто уволить или убрать Юсупова из Москвы было бы нежелательно с политической точки зрения. Следовательно, нам следовало бы придумать и представить на благоусмотрение Государя Императора какой-нибудь почетный выход, который удовлетворил бы Юсупова и устранил бы возможность возникновения неблагоприятных толков'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я предложил бы ходатайствовать о торжественном (хотя бы в форме Высочайшего Рес-крипта) назначении кн. Юсупова состоящим при Особе Его Императорского Ве-личества. Думается, что против такого назначения Юсупов не посмел бы возражать при всей своей преувеличенной склонности к независимости'.

А. В. Кривошеин:

'Прекрасный выход. На такое назначение даже Юсупов не посмеет ставить ультиматумов'.

И. Л. Горемыкин: 'Господа, повторяю, что {41} Его Величество считает необходимым восстановить генерал-губернаторство в Москве и решил послать на это место Юсупова. Мы должны помочь Госу-дарю и найти способ выйти из затруднения'.

А. В. Кривошеин:

'Я нахожу и вменяю себе в обязанность откровенно сказать, что Юсупов достаточно доказал свою абсолютную непригодность не только к генерал-губернаторскому, но и вообще ко всякому ответственному посту. У него несомненная мания величия и в форме опасной. Не будучи еще властителем московским, он уже до-говаривается с правительством, как с соседнею державою. Какие же действия можно ждать от него в дальнейшем. По моему убеждению пускать его в Москву это значит идти на допущение скандала. Уговаривать и уступать ему бесполезно - он только еще больше подогреется и начнет чудить. Самое политичное было бы всячески затягивать вопрос о Юсупове, отсрочивать время его отбытия в Москву и использовать время для подготовки путей отступления. Я согласен с А. Д. Самариным, что этого господина опасно, с точки зрения московских настроений, демонстративно уволить. Всегда можно придумать исход и позолотить пилюлю. Если его назначить состоящим при Государе, то никто не скажет, что это опала'.

А. Д. Самарин:

'Что касается вопроса о генерал-губернаторстве в Москве, то оно нужно только при условии, если имеется вполне подходящее лицо. Такому условию князь Юсупов не удовлетворяет. К чему же тогда весь огород городить. Пускай Юсупов остается в своем теперешнем положении, в Москву не показывается и таким образом постепенно будет забыт'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Я бы тоже высказался, что пока надо принять все меры, чтобы не пускать кн. Юсупова в Москву, а общий вопрос о его положении можно разрешить потом. Меня очень пугают его разговоры и эксперименты с рабочими. Это опасная демагогия сверху, которая обычно приводит к обратным результатам'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Его разговоры очень нравятся толпе и действуют на простой народ возбуждающе против немецкой крамолы, которая чудится Юсупову повсюду, чуть ли не в самом Совете Министров'.

А. В. Кривошеин:

'Вообще у него какая то абстракция в мозгах. Он все время бросается из одной крайности в другую. То он везде подозревает немцев, то революционные козни, то бросается в объятья Астрова и считает его главным своим советчиком. Еще в быт-ность Юсупова в Москве к нему зашел по делу граф В. Н. Коковцов. Князь его не принял, выслав ему сказать, что Главноначальствующий занят серьезным делом с Астровым'.

П. А. Харитонов:

'Все соображения говорят за то, что князь Юсупов не только нежелателен, но совершенно недопустим в Москве. О чем же нам еще рассуждать. И без того Совету Мини-стров чуть ли не в десятый раз приходится тратить время на рассмотрение и примирение княжеских претензий со здравым смыслом. Надо просто напросто доложить Его Величеству, что, по мнению Совета Министров или, по крайней мере, большинства Членов, спокойствие Москвы дороже расположения духа князя Юсупова. И конец. Какое последует повеление - не наша воля'.

И. Л. Горемыкин:

'Я еще поговорю с Государем и постараюсь склонить к затяжке разрешения вопроса. Дальше посмотрим, что будет'.

Министр Народного Просвещения поднял вопрос о необходимости предо-ставить учащимся отсрочки по предстоящему призыву 7-го августа.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Отказ в отсрочках, в получении которых все были уверены, произведет тяжелое впечатление. А настроение среди учащейся молодежи сейчас настолько напряженное, что следовало бы избегать лишнего повода к не-довольству'.

А. А. Поливанов:

'Отсрочки для слушателей высших учебных заведений недопустимы, так как они являются готовым материалом для ускоренных выпусков офицеров, недостаток в которых все сильнее сказыва-ется на фронте. Средние и низшие школы для меня безразличны'.

С. В. Рухлов:

'Я категорически настаиваю на освобождении железнодорожных училищ. У нас каждый техник на счету и мы не можем поступиться ни одним {42} человеком. Этого требуют не гражданские интересы, а военные. Без железных дорог воевать нельзя, а железные дороги не могут обойтись без техников. Это ясно для всех'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Едва ли было бы правильно приноровлять вопрос об отсрочках к рангу и типу учебных заведений. Мне думается, что подобною мерою мы вызовем еще больший взрыв негодования, чем при полном уничтожении льгот'.

A. В. Кривошеин:

'И это было бы на-иболее правильным решением - уничтожить всякие льготы по призыву. Сейчас не время учиться, а время врага бить. Такую постановку вопроса, несо-мненно, поймут и молодежь, и родители, и вообще весь русский народ. Когда родине грозит чуть ли не немецкое иго, интересы просвещения, да и вообще всякие интересы текущей жизни должны отойти на второй план перед глав-ною основною целью России - не дать себя поработить. Все прочие соображения - вредная сентиментальность'.

И. Л. Горемыкин:

'Совершенно согласен с Александром Васильевичем. Какая там зубрежка пойдет в голову при переживаемых условиях. Из занятий все равно выйдут одни пустяки. Но раз Министры Народного Просвещения и Путей Сообщения настаивают, то я считал бы необходимым передать вопрос для детальной разработки в меж-дуведомственную комиссию при Министерстве Внутренних Дел'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Должен заранее предупредить, что практически установление отсрочек едва ли осуществимо в настоящее время. У нас все готово и перемена в последнюю минуту внесет полный сумбур. Без того сейчас при-зывы крайне трудны и не следовало бы осложнять их. Как бы из за частных интересов не оказался пострадавшим интерес общий'.

---

Со времени развития нашего отступления Совету Министров неоднократно приходилось сталкиваться с вопросом об евреях. В Ставке сложилось убеждение, что еврейское население на театре войны является сосредоточием шпионажа и пособничества неприятелю. Отсюда возникла мысль о необходимости очи-щать прифронтовую полосу от евреев. Применение этой меры началось в Галиции. Тыловые власти стали высылать тысячи и десятки тысяч австрийских евреев во внутренние русские губернии. Производилось это, конечно, не добровольно, а насильственно. Евреи изгонялись поголовно, без различия пола и возраста. В общую массу включались и больные, и увечные, и даже беременные женщины. Слухи об этой мере и сопровождавших ее насилиях тогда же распространились как в России, так и за границей. Влиятельное еврейство подняло тревогу. Союзные правительства начали протестовать против подоб-ной политики и указывать на опасные ее последствия. Министерство Финансов почувствовало различные затруднения в проведении финансовых операций. Совет Министров неоднократно как в письменной форме, так и в порядке устных сношений через Председателя и отдельных Министров обращал внимание Верховного Главнокомандующего и генерала Янушкевича на необходимость отказаться от преследования еврейской массы и огульного обвинения ее в измене, поясняя, что этого требуют как внутренние, так и международные соображения.

Однако, Ставка оставалась глухою на всякие доказатель-ства и убеждения. напротив, когда наше отступление повлекло за собою очистку уже русских губерний, то сначала в Курляндии, а затем и в других местностях принудительное еврейское переселение выполнялось в массовых размерах особо для сего назначаемыми воинскими отрядами. Что творилось во время этих экзекуций - неописуемо.

Даже непримиримые антисемиты прихо-дили к членам правительства с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте. В конце концов в тех входивших в черту оседлости губерниях, куда выдворялись гонимые военными властями невольные беженцы, становилось невыносимым жить не только пришлому разо-ренному люду, но и самому коренному населению. Обострились всевозможные кризисы - продовольственные, квартирные и проч. Появились заразные болезни. На местах настроение принимало все более тревожный характер; евреи {43} озлоблены на всех и на вся, а жители - на непрошенных гостей, к тому же объявленных предателями и изменниками, и на порядки, при которых суще-ствовать у себя дома становится невозможным.

Еврейская интеллигенция и объединенные с нею русские общественные круги возмущены до крайней сте-пени; печать, думский фракции, различные организации, отдельные видные представители русского еврейства требуют от правительства решительных шагов для прекращения массовых преследований. В союзных странах и, осо-бенно, в Америке раздаются горячие призывы помочь страждущим в России евреям, собираются митинги протеста против политики племенного утеснения и т. д. Последствия этого движения - возрастающие препятствия в получении кредитов и на внутреннем, и на иностранных рынках. Наиболее тяжело от-ражались такие последствия на наших финансовых интересах, связанных с Соединенными Штатами, которые к тому времени все более становились влиятельными в качестве банкира воюющей Европы. В такой сгустившейся атмо-сфере Министр Внутренних Дел выступил перед Советом Министров с заявлением о неотложном изыскании путей для смягчения остроты положения.

'Наши усилия вразумить Ставку - сказал кн. Н. Б. Щербатов - остаются тщетными. Все доступные нам способы борьбы с предвзятыми тенденциями исчерпаны. Мы все вместе и каждый в отдельности неоднократно и говорили, и писали, и просили, и жаловались. Но всесильный Янушкевич считает для него необязательными общегосударственные соображения. В его планы входит поддерживать в армии предубеждение против всех вообще евреев и выставлять их, как виновников неудач на фронте.

Такая поли-тика приносит свои плоды и в армии растут погромные настроения. Не хо-чется этого говорить, но мы здесь в своей среде и я не скрою подозрения, что для Янушкевича евреи едва ли не являются одним из тех алиби, о которых прошлый раз упоминал А. В. Кривошеин. Как бы ни было, мы, видимо, лишены возможности побороть зло в корне и нам остается искать способы уменьшить его пагубное влияние на государственные интересы и на внутреннюю политику правительства. Впрочем, если бы даже Ставка отдала распоряжение прекратить расправы над евреями, зло уже успело настолько проникнуть вглубь, что все равно не обойтись без сильнодействующих лекарств. Сейчас положение таково. Сотни тысяч евреев всех полов, возрастов и состояний продвинуты и продолжают продвигаться на восток от территории те-атра войны. Распределение всей этой массы в границах черты оседлости не только трудно, но прямо невозможно. Местные губернаторы доносят, что все заполнено свыше пределов вместимости и что, если дальнейшее вселение не будет немедленно прекращено, они но отвечают за безопасность новых поселенцев в виду возбужденного состояния умов и погромной агитации, особенно со стороны возвращающихся с фронта солдат. Не только бытовые, но и экономические, и санитарные соображения требуют разрежения населения.

Все это приводит нас к необходимости хотя бы временно разрешить водворение эвакуируемых принудительно евреев вне черты оседлости. Должен сказать, что уже и теперь эта запретная линия во многих случаях нарушается.

Вос-питанники средних и высших учебных заведений, перевезенных из занятых неприятелем районов, евреи-солдаты-георгиевские-кавалеры и раненые и т. п. элементы рассасываются повсюду. Неизбежны и полицейские поблажки за плату. Но во многих случаях нарушения закона допускаются сознательно самим Министерством, так как закон был написан для мирных условий, а мы живем в условиях катастрофы и приходится приспособляться к неожиданным требованиям времени. Однако отдельные изъятия не могут по-мочь беде и сколько-нибудь заметно смягчить кризис. Факт остается фактом. Ссылаясь на него, руководители русского еврейства настойчиво домога-ются общих мероприятий и легальных оснований для облегчения положения их соотечественников.

В пылу беседы мне прямо говорилось, чти среди {44} еврейской массы неудержимо растет революционное настроение, что люди доведены до последней степени отчаяния, что с каждым днем становится все труднее бороться со стремлениями к активной самозащите, что возможны крупные беспорядки и т. д. Мне указывалось, что за границею тоже начинают терять терпение и что может получиться такая обстановка, в которой Россия не найдет ни копейки кредита. Иными словами - пожелания принимают почти ультима-тивный тон: если вы хотите иметь деньги на ведение войны, то... Пожелания же эти сводятся к изданию правительством такого акта, который, внося облегчение в положении еврейских беженцев, служил бы реабилитацией для за-клеймённой слухами о предательстве еврейской массы. Не сомневаюсь, что я встречу со стороны Министра Финансов полную поддержку моему предложе-нию, не откладывая издать правительственное распоряжение о временной приостановке действия правил о черте оседлости, т. е. оформить то, что фактически от-части уже делается. Решаясь на такой шаг, мы должны использовать его и в политическом отношении: надо позвать еврейских вожаков и предъявить им требование - мы идем вам на встречу, а вы извольте употребить ваше влияние для успокоения массы и тогда можно будет поговорить с вами и о дальнейшем. Но нам надо спешить, чтобы не оказаться позади событий. Иначе значение жеста пропадет и мы не сможем извлечь из него все выгоды. С практической точки зрения возникает только одно сомнение, какой объем следует дать намеченной мере, т. в. допускать водворение евреев лишь в городах вне черты оседлости или же и в сельских местностях. Я высказался бы за первую комбинацию. Полиция вообще настолько ослаблена, что дай Бог справиться с одними городами, в деревне же сейчас надзора фактически не-возможно поддерживать'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Самым решительным образом поддерживаю предложение Министра Внутренних Дел. Я не касаюсь принципиальной стороны - сейчас, к сожалению, такое наступило время, когда приходится поступаться принципами. Политическую сторону исчерпывающе обрисовал нам кн. Н. Б. Щербатов. Я позволю себя заявить Совету Министров, что то или иное разрешение еврейского вопроса представляется чрезвы-чайно важным с точки зрения интересов торговли и промышленности. Вы знаете, что из очищаемых нашими войсками районов эвакуирована масса промышленных, ремесленных, торговых и т. п. предприятий. Все это скучи-вается на небольших пространствах, усложняет и без того тяжелый вопрос о рабочих руках, испытывает недостаток в материалах и сырье и посте-пенно разоряется, хиреет и осуждено на гибель.

Ущерб для национального капитала непоправимый. Я просил бы обратить внимание на то, что допущение евреев только в города не разрешит вопроса, так как фабрики и за-воды во многих случаях должны искать места в сельских местностях. А так как большинство эвакуируемых предприятий еврейские, могут возник-нуть серьезные затруднения, которые значительно ослабят экономическое зна-чение обсуждаемой меры'.

А. В. Кривошеин:

'Министр Финансов, который сейчас находится на растерзании в Государственной Думе и едва ли успеет приехать в наше заседание, просил меня довести до вашего сведения со-вершенно однородные с Министром Внутренних Дел соображения о насто-ятельной необходимости предпринять решительные шаги в еврейском вопросе и о желательности такого акта, который имел бы демонстративное значение не только в России, но и за границею. К П. Л. Барку на днях явились Каменка, барон Гинцбург и Варшавский с заявлениями о возрастающих трудностях с размещением государственных бумаг, о неуспех внутреннего займа, об отрицательном отношении к России среди заграничных финансовых кругов, о всеобщем возмущении по поводу отношения к еврейству и т. д. При этом, они не скрывали, что улучшение наших финансовых операций в значительной степени находится в зависимости от изменения нашей политики в еврейском вопросе, что они не возлагают на правительство вину за {45} происходящее на фронте, но что они ждут от правительства подсказываемых гу-манитарными требованиями мер, и дальше в таком же духе. Кратко содержание беседы можно резюмировать словами: дайте и мы дадим.

Нечего ска-зать, в достойное положение поставлена государственная власть господами Янушкевичами. Причины привели к тем последствиям, которые мы предви-дели. Нож приставлен к горлу и ничего не поделаешь. Как Министр Внутренних Дел по соображениям внутренним, так Министр Финансов по соображениям финансовым приходят к одному и тому же заключению: неотложно необходим демонстративный акт по еврейскому вопросу. И чем скорее он будет проведен, тем лучше. Если мы не выступим в данную минуту, то может быть через короткое время нам придется давать то же и даже больше при менее для нас выгодной обстановке. Не тащиться надо в хвосте событий, а предупреждать их, брать руль в руки. Нас пока еще вежливо просят и мы можем ставить условия.

Высказываясь от имени П. Л. Бар-ка и своего в пользу предложенной кн. Н. Б. Щербатовым меры, я считаю необходимым использовать случай и извлечь из нашей уступки наибольшие выгоды. Надо предъявить представителям евреев, в ответ на их намеки, не менее откровенный ультиматум: мы даем вам изменение правил о черте оседлости и притом весьма существенное, а вы пожалуйте нам денежную поддержку на русском и иностранных рынках и окажите воздействие на зависимую от еврейского капитала (это равносильно почти всей) печать в смысле перемены ее революционного тона. Если такой ультиматум не будет принят (чего я не думаю), нам придется идти на героические меры для увеличения емкости заграничного рынка и требовать более решительной помощи от союзников'.

С. Д. Сазонов:

'Союзники тоже зависят от еврейского ка-питала и ответят нам указанием прежде всего примириться с евреями'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мы попали в заколдованный круг. Сейчас мы бессильны, ибо деньги в еврейских руках и без них мы не найдем ни копейки, а без денег нельзя вести войну'.

И. Л. Горемыкин:

'Приходится при-знаться, что уступки неизбежны. Вопрос в их объем. Я лично согласен с Министром Внутренних Дел, что право свободного жительства может быть предоставлено евреям только в городах независимо от черты осед-лости. Но сельские местности мы обязаны оградить от еврейского нашествия'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'У нас есть для этого весьма убедительный мотив. Как я уже говорил, в деревне растет погромное настроение. Против него мы не в состоянии оберечь евреев, так как сельской полиции у нас в насто-ящее время фактически почти не существует'.

А. В. Кривошеин:

'Сами ев-реи отлично это понимают. Да их не тянет в деревню. Все их интересы связаны с городскими поселениями'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Я бы настаивал на распространении льготы и на заводские районы'.

А. В. Кривошеин:

'Это частность. Огромное большинство заводских районов совпадает с город-скими. Не стоит загромождать мелочами акт, рассчитанный на впечатление. Примечания и добавления только расхолаживают читателя. Надо, чтобы изда-ваемый акт был краток и определенен. В случае недоразумений и пробелов можно будет преподать разъяснения'.

П. А. Харитонов:

'По моему надо придать нашему распоряжению исчерпывающий характер. Если мы за-ранее будем предусматривать возможность разъяснений и толкований, то значение акта сведется практически на нет. Сейчас главная острота и тяжесть положения евреев проистекает из неясности и запутанности законов, чем пользуется полиция для произвола и поборов Если мы в новых правилах не дадим законченных постановлений и оставим лазейки, то известно, что полицейские крючки искуснее любого сенатского обер-секретаря в истолковании законов. Они так все подведут, что новое получится горше старого'.

С. В. Рухлов:

'Вся Россия страдает от тяжести войны, но первыми получают облегчение евреи. Мое чувство как то не может этого переварить. {46} Подтверждается поговорка, что за деньги все покупается. И таким подтверждением явится правительственный акт. Несомненно, все узнают его происхождение и мотивы. Какое впечатление это произведет не на еврейских банкиров, а на армию и на весь русский народ, который далеко не благодушно смотрит на роль евреев в переживаемых событиях. Как бы последствием предлага-емой льготы не явился взрыв возмущения и кровавые бедствия для тех же самых евреев. Во всяком случае постановка этого вопроса в сегодняшнем заседании для меня неожиданна и я затрудняюсь сейчас дать ответ по чи-стой совести. Я должен подумать и подготовиться к окончательному ответу'.

И. Л. Горемыкин:

'В виду заявления Сергея Васильевича мы не будем выно-сить сегодня окончательного решения и мы попросим Управляющего Делами подготовить к следующему заседанию проект постановления согласно с быв-шими суждениями. Но для облегчения Ивану Николаевичу (Лодыженскому) его работы я просил бы всех Г. Г. Членов высказаться по существу вопроса'.

А. Д. Самарин:

'Я вполне понимаю то чувство протеста, которое поднимается в душе Сергея Васильевича. Мне тоже больно давать свое согласие на акт, последствия которого огромны и с которым русским людям придется счи-таться в будущем. Но бывают в государственной жизни такие сплетения обстоятельств, что ради интересов самодовлеющей минуты приходится жерт-вовать многим. Наличие таких обстоятельств я усматриваю в современных чрезвычайных условиях и считаю себя поэтому обязанным выразить свое согласие на обсуждаемую меру, но с тем, чтобы она распространялась только на городские поселения и сохраняла силу лишь в течение войны'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Все, что я здесь выслушал, убеждает меня в необходимости проектируемого акта'.

А. А. Хвостов:

'С душевным прискорбием соглашаюсь, но с теми оговорками, о которых упомянул Александр Дмитриевич'.

А. А. Поливанов:

'В качестве Министра, ведающего казачьими областями, я обязан заявить Совету Министров, что едва ли право свободного жительства применимо к этим областям даже в отношении одних городов. Мне думается, что казачьи городские поселения следовало бы изъять из общего правила в интересах самих евреев. Казаки и евреи исторически никак не могли ужиться друг с другом. Встречи их всегда кончались неблагополучно. Не надо упускать из вида еще и то современное обстоятель-ство, что казачьи отряды являются главными выполнителями приказов гене-рала Янушкевича о спасении русской армии от еврейской крамолы'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Военный Министр совершенно прав. Евреев нельзя пускать в казачьи земли. Казаки никогда не примирятся с таким сожительством и как бы из этого не родилась волна погромов'.

И. Л. Горемыкин: 'По-видимому, все, кроме Министра Путей Сообщения, не возражают против предложенной Министром Внутренних Дел меры. Во всех же подробностях мы сговоримся по журналу'.

А. В. Кривошеин:

'Раз все высказа-лись, то я позволю себе привести взгляд графа Сергея Юльевича Витте, много занимавшегося еврейским вопросом и пытавшегося внести в него коренные поправки в бытность свою у власти. Он мне определенно высказывал, что предоставление евреям права свободного жительства в городах по всей Империи равносильно разрешению еврейского вопроса'.

П. А. Харитонов:

'А вы, господа, не боитесь осложнений среди полиции. Ведь, она лишается хорошенького куска хлеба. Чего доброго, пристава и околоточные устроят заба-стовку протеста против насилия над ними правительства или же произведут погромчики для доказательства несоответствия принятой меры желаниям истинно-русских людей'.

На этой шуточке, к которым покойный Государ-ственный Контролер всегда проявлял большую склонность, заседание было закончено.

{47}

ЗАСЕДАНИЕ 6 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Вопреки обыкновению, секретная часть заседания началась не с доклада Военного Министра о положении на фронте, а с вопроса об евреях, в связи с представленным Управляющим Делами проектом журнала по этому вопросу.

Председатель Совета Министров сообщил, что он имел возможность доложить Государю Императору о происходивших в прошлом заседании суждениях об изменении правил о черте еврейской оседлости. Его Величе-ство, подробно выслушав заявленные соображения и соглашаясь с мотивиров-кою, выразил в принципе одобрение намеченной мере в отношении городских поселений.

А. В. Кривошеин:

'Я уверен, что именно в такой поста-новке льгота евреям будет полезна не только с политической, но и с эконо-мической точки зрения. Интересы народного хозяйства и особенно нашего захиревшего центра давно уже требуют привлечения туда широкой предприимчивости. Перенос с западной окраины еврейских предприятий даст толчок развитию промышленности и обеспечит подъем местной жизни. До сих пор наша политика в этой области напоминала того скупого, который спит на своем золоте, сам не извлекая из него доходов и другим не позволяя. Нельзя всю нашу экономическую будущность строить на одном только земледелии. На этом мы далеко но уйдем, особенно когда наступит время ликвидации экономических и финансовых последствий войны. Евреи встряхнут сонное царство и растревожат изленившееся на покровительственной системе русское купечество. Они быстро создадут конкуренцию там, где безраздельно господствует несколько фирм, заставят перейти от старозаветных приемов хозяйства к более совершенным. С чисто же национальной точки зрения надо сознаться, что наши города давно уже превратились в смешение всевозможных племен и наречий. Повсюду, даже в самых исконных русских городах, не мало евреев, но по преимуществу богатых, нашедших те или иные лазейки. Весьма выгодно противопоставить им еврейскую массу и осла-бить их путем конкуренции со стороны их же единоверцев. Вот деревня - другое дело. В этом отношении не может быть сомнений. Туда не только нельзя пускать евреев но надо всячески препятствовать и бороться с нелегальным проникновением'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'К сказанному Александром Васильевичем ничего не остается добавить. Я позволю себе только повторить то, о чем я заявлял прошлый раз. Целый ряд предприятий, в силу различных причин, не могут устроиться в городской черте и требу-ют большего простора. Поэтому, для полноты экономической выгодности об-суждаемой меры, следовало бы распространить льготу также на промышленные предприятия, организующиеся вне городов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я против такого расширения. Дадим только повод к злоупотреблениям, ибо уследить будет невозможно. По моему мнению, надо ограничиться городскими поселениями, с изъятием местностей казачьих и Императорских резиденций'.

П. А. Харитонов:

'Предпочтительнее, дабы избежать подчеркиваний, ска-зать - кроме городских поселений, подведомственных министерствам Императорского Двора и Военному'.

И. Л. Горемыкин:

'Я тоже против предложения Министра Торговли. Всякие изъятия только затемняют текст правил. Если на практике будет обнаруживаться потребность в отдельных отступлениях, то подлежащее ведомство всегда может войти в Совет Министров с ходатайством об испрошении Высочайшей милости сообразно с особен-ностями случая'.

С. В. Рухлов:

'Откровенно сознаюсь, что высказанные мною в прошедшем заседании сомнения отнюдь во мне не рассеялись и чув-ство мое еще сильнее протестует. Не считаю себя в праве заявлять разногласие и переносить бремя разрешения столь кардинального вопроса на Русского Царя. Но не могу и молчать. В сущности говоря, допущение евреев к {48} свободному жительству, хотя бы только в городах, за чертою оседлости является коренным и бесповоротным изменением исторически сложившегося законо-дательства, имеющего целью оградить русское достояние от еврейских захватов, а русский народ - от разлагающего влияния еврейского соседства. Одним росчерком пера разрубается вопрос, к которому даже первая Государ-ственная Дума не посмела приступить. В два-три дня разрушается одна из основ национальной политики, руководившей государственною властью в течение многих лет. Вы оговариваете, что льгота даруется только на время войны. Простите меня, но такая оговорка ничто иное, как фиговый листик, успокоительная иллюзия. Неужели же вы серьезно думаете, что после войны можно будет снова погнать евреев обратно за черту оседлости. Само собою очевидно, что это немыслимо: не найдется такой власти, которой это было бы по плечу. Нет, надо открыто признаться, что своим постановлением Совет Министров предрешает все дальнейшее направление еврейского вопроса в России и что это постановление неизбежно повлечет за собою в ближайшем будущем необходимость новых уступок по пути равноправия. И все это производится под давлением еврейской мошны! Не правительство считает нужным, а его заставляют, пользуясь критическими обстоятельствами, пере-живаемыми родиною. Pyccкие мрут в окопах, а евреи будут устраиваться в сердце России, извлекать выгоды из народного бедствия и всеобщего разорения. А как на это взглянет и армия, и весь русский люд? Есть ли гарантия, что не будет кровавых последствий. Ведь, слухи о еврейском предательстве далеко не сплошная клевета. Ни для кого не секрет, что большинство шпионов принадлежит к избранному племени. Еще только два слова. Мы хо-рошо знаем, как Польша в качестве черты оседлости страдала от еврей-ского засилия. Теперь мы эту тяжесть хотим перенести на исконные русские земли. Поверьте, евреи никогда не вернутся в Польшу, ибо побоятся поляков, которые, став после автономии хозяевами своей местной жизни, не пустят эту саранчу. Повторяю - разногласия я не в праве делать, но откро-венно заявляю перед Советом Министров, что душа не приемлет. Засим, замолкаю'.

П. Л. Барк:

'К сожалению, нам приходится руководствоваться не чувствами, а велениями чрезвычайно острого момента. Не мы создали этот момент, а те, кого мы давно уже тщетно просили воздержаться от возбуждения еврейского вопроса казацкими ногайками. Но расплачиваться за эти ногайки приходится нам, ибо денег на войну требуют от правительства. До-стать же мы их не можем, так как они находятся в руках того племени, которое предается генералом Янушкевичем недопустимым ни в одном цивилизованном государстве насилиям и надругательствам. Я должен огла-сить перед Советом Министров, что из нашего последнего военного займа в один миллиард фактически остались неразмещенными около 480 миллионов, т. е. почти половина, которую пришлось покрывать путем бухгалтерских комбинаций. Должен также сказать, что сейчас заграничный рынок для нас закрыт и мы там не получим ни копейки. Как прикажете при таких условиях удовлетворять все возрастающие расходы, вызываемые войною? Мне от-кровенно намекают, что нам не выйти из финансовых затруднений, пока не будет сделано каких либо демонстративных шагов в еврейском вопросе. Словом, дилемма такова: или дадим льготы евреям и восстановим свой кредит для получения средств на продолжение войны, или... Третьего выхода я, как Министр Финансов, но вижу. Времена Минина и Пожарского, по-видимому, не повторяются. По крайней мере сейчас трудно усмотреть какие-ни-будь признаки'.

И. Л. Горемыкин:

'Вопрос достаточно исчерпан по суще-ству. Сергей Васильевич отказался от разногласия и мы можем обратиться к выработке окончательной формулы'. В дальнейших прениях был подвергнут обсуждению порядок осуществления рассматриваемой меры. Внесение представления в законодательном порядке отвергнуто, как требующее {49} значительного времени; кроме того, в настоящих условиях недопустимо возбуждение в Государственной Думе прений по еврейскому вопросу, который могут принять опасные формы и явиться поводом к обострению национальной розни; затем, нет уверенности в благополучном прохождении законопроекта, на почве которого не исключен конфликт между Думою и Государственным Советом; наконец, длительный законодательный порядок лишит меру не-обходимой демонстративности и характера милости. В существе те же соображения побудили отказаться от применения 87 ст. (право правительства изда-вать законодательные постановления в течение перерыва парламентской сессии). Остановились на мысли об издании по Министерству Внутренних Дел циркулярного распоряжения.

А. А. Хвостов:

'Циркуляр не может ни изменять, ни отменять действие закона. Поэтому, как тому был пример с известным циркуляром покойного П. А. Столыпина по еврейскому вопросу, не исключена возможность отказа принятия его к исполнению со стороны тех местных властей, которые не будут сочувствовать разрешаемой льготе. Правительствующий Сенат, конечно, должен будет признать такой отказ закономерным'. (См. файл - http://ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/StolEvr.zip, Статья А.Б. Миндлина ' "Еврейская политика" Столыпина'; ldn-knigi) )

П. А. Харитонов:

'Я бы предложил воспользоваться мудрым постановлением, имеющимся в Учреждении Министерств. Я имею в виду статью 158, которая обязывает министра в чрезвычайных случаях прини-мать все те меры, которые окажутся необходимыми, и доводить о сем до сведения Сената'.

А. А. Хвостов:

'Нахождение этой статьи в Учреждении Мини-стерств после издания новых Основных Законов является каким то недоразумением. Во всяком случае основываться на ней в деле изменения та-кого коренного закона, как черта еврейской оседлости, было бы весьма боль-шою натяжкою'.

П. А. Харитонов:

'Приходится идти на это. Другого пути я не вижу. Наличие непреодолимой силы имеется - высылка в глубь России военными властями сотен тысяч евреев, которых Министр Внутренних Дел обязан устроить и для которых нет достаточно места в черте осед-лости. Поверьте мне - никто и не пикнет о незакономерности и не станет протестовать. Не только кадеты и более левые, но и октябристы сочтут долгом приветствовать акт гуманности и восстановления справедливости к неза-служенно преследуемым овечкам. Какие тут запросы и протесты. С пра-выми же партиями можно будет сговориться и убедить их не делать скан-дала'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я готов взять на свою ответственность издание циркуляра, сознавая, что иного выхода нет и медлить нельзя ни минуты. Одно только чисто практическое сомнение. Циркулярное распоряжение будет иметь временную силу. Как же в таком случае быть с заводами и фабри-ками. При временном праве жительства создается неустойчивость промышленной деятельности. Никто не решится производить крупные затраты, связанные с переносом предприятия и устройством на новом месте. Какая гарантия у предпринимателя, что после войны его не погонять обратно за черту'.

И. Л. Горемыкин:

'Гарантия нравственная и факт. Уверяю вас, евреи это прекрасно поймут'.

П. А. Харитонов:

'Они на собственном опыте знают, что в России циркуляр, да еще подкрепленный многозначительным жестом, имеет силу неодолимую и длительность бесконечную'.

А. В. Кривошеин:

'Если мы будем стараться предусмотреть все подробности и отдельные случаи, то мы никогда не договоримся. Обстановка требует быстрого и демонстративного действия. Слова Министра Финансов наводят на трагичные размышления. Будемте спешить. Нельзя вести сразу войну с Германией и севрейством. Хотя генерал Янушкевич и держится другого мнения, но я по-зволю себе утверждать, что эти войны надо разделить. Если одного права жи-тельства недостаточно, то следует дополнить циркуляр указанием, что вопрос об устройстве предприятий в городах за чертою разрешается подлежащим ведомством, которое снабжается необходимыми полномочиями'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Все дело сводится к приобретению недвижимой {50} собственности для потребностей предприятия'.

И. Н. Лодыженский:

'В законе нет за-прета евреям приобретать недвижимости в городах, в которых они поль-зуются правом жительства. Ограничение касается только сельских местностей'.

П. А. Харитонов:

'Я не совсем согласен с Александром Васильевичем на счет подробностей. Циркуляр должен быть исчерпывающим по своей ясности, дабы местная власть нашла в нем категорические предписания. Иначе не оберемся придирок, рассуждений и, говоря откровенно, полицейских поборов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Не могу скрыть от Совета Министров, что наше постановление вызовет бурю негодования среди правых кругов. Мне как то пришлось беседовать по еврейскому вопросу с Членом Думы Макогоном, до которого, повидимому, дошли какие то слухи о наших суждениях. Он прямо сказал, что если равноправие, то колья неизбежны. Несомненно, что принимаемая нами мера будет истолкована, как первый шаг к равноправию, и поднимется агитация'.

П. А. Харитонов:

'Вот на это надо указать еврейским представителям, чтобы они поняли все значение предпринимаемой правительством меры'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'И пояснить, что в деревню и в казачьи местности мы не пускаем евреев потому, что там мы их от кольев фактически оградить не можем'.

А. В. Кривошеин:

'А я бы прибавил - и не желаем, потому что это противоречило бы национальным и хозяйственным интересам русского народа'.

И. Л. Горемыкин:

'Можно считать вопрос исчерпанным. Значит, Совет Министров уполномочивает Министра Внутренних Дел издать немедленно, на основании 158 статьи, циркуляр, предоставляющий допущение евреев на время войны к сво-бодному жительству в городских поселениях, за исключением столиц и местностей, подведомственных Министру Двора и Военному. Возражений нет'.

С. Д. Сазонов:

'Не только нет, но я в качестве Министра Иностранных Дел приветствую принятое решение. Оно мне значительно облегчить переговоры с союзниками, которые за последнее время были очень смущены оборотом еврейского вопроса в России и видели в этом серьезную угрозу общим интересам. Я знаю из верного источника, что всемогущий Леопольд Ротшильд и не идет дальше городов. Он отлично понимает, что сейчас его единоплеменникам показываться в русскую деревню небезопасно и что они могут там натолкнуться на те колья, на которые намекает Член Государ-ственной Думы г-н Макогон'.

П. Л. Барк:

'Могу прибавить, что и французские Ротшильды далеки от требования полного равноправия. Им необходим с нашей стороны такой акт, достаточно эффектный, который хотя бы на корот-кое время успокоил наиболее возбужденные умы среди заграничного еврей-ства и дал бы возможность провести нужные для нас кредитные операции. Должен отметить, что Ротшильды действительно искренно желают помочь союзникам в победе над Германией. Всем известен факт, что их дом не воспользовался мораториумом во Франции, а это возложило на них огромные жертвы. Характерно, что Китчинер неоднократно повторял, что для успеха войны одним из важных условий является смягчение режима для ев-реев в России. Я уверен, что наше сегодняшнее постановление крайне благоприятно отразится на наших финансах и облегчить задачу питания войны деньгами'.

В заключение прения коснулись вопроса о тех условиях, выполнение которых следует потребовать от влиятельных еврейских кругов в связи с принимаемою правительством мерою. В политическом отношении требования эти должны сводиться к воздействию на еврейскую массу в смысле успокоения и прекращения революционной агитации, а также к перемене направления зависимой от еврейского капитала печати. Что же касается финан-совой стороны, то она нуждается в технической разработке подробностей, ко-торую надлежит предоставить Министру Финансов с участием Государственного Контролера. Окончательно редакция предъявляемых условий и самое ведение переговоров передано совещанию во главе Председателя Совета {51} Министров в составе Министров Внутренних Дел и Финансов.

Кн. И. Б. Щербатов заметил по этому поводу:

'Я полагал бы, что официальной беседе должен предшествовать частный разговор для подготовки умов. Такой разговор удобнее всего возложить на Министра Внутренних Дел, так как ев-реи почитают Министра Финансов, по свойству его должности, состоящим под их давлением'.

И. Л. Горемыкин:

'Мы выясним этот вопрос в нашем совещании. Итак Управляющий Делами согласует проект журнала с сегодняшними суждениями, затем мы этот журнал подпишем, а там посмотрим, что будет. У меня во всяком случае нет преувеличенных надежд'.

Председатель Совета Министров объявил, что Его Величество предоставил Кн. Юсупову окончательно сговориться по поводу его требований относи-тельно генерал-губернаторских полномочий с Военным Министром.

А. А. Поливанов:

'Задача для Военного Министра, обремененного множеством срочных дел, далеко не легкая'.

А. В. Кривошеин:

'Можно быть уверенным, что Военный Министр для пользы отечества вложит в эти переговоры всю ту дипломатическую медлительность и запутанность, которая позволит делить их до бесконечности'.

П. А. Харитонов:

'Честное слово, тошно становится от всей этой канители из-за личных счетов'.

Морской Министр указал, что рабочие Коломенского завода волнуются, обвиняя правление в нежелании довести производительность предприятия до полного напряжения и в потворстве немецким интересам. Волнения принимают опасный характер и могут вылиться в насилия над персоналом. Воен-ный Министр пояснил, что положение на Коломенском Заводе было обследовано Главным Интендантом, который лично ездил туда и выяснил вздор-ность предъявляемых рабочими обвинений. По мнению ген. Шуваева, основан-ному на беседах с рабочими, весь конфликт есть ничто иное, как плод злонамеренного подстрекательства. Между прочим, во время этих бесед ему было заявлено, что делу будет во всяком случае дан ход и что с такою целью рабочие собираются послать депутацию в Ставку к Великому Князю и в Государственную Думу.

П. А. Харитонов:

'А к правительству? Или это почитается излишним. Нечего сказать, хорошенький авторитетец у власти. Могилевская и Таврическая демагогия приносит свои плоды'.

А. В. Кривошеин:

'Вопрос очень серьезный. Пока существует правительство, оно не может допускать подобных явлений. Так как Министр Внутрен-них Дел лишен власти в столице Империи, то надо категорически потребо-вать от подлежащих генералов принять все меры к воспрепятствованию каких бы то ни было рабочих депутаций и протестов по вопросам внутреннего порядка перед законодательным учреждением. Такие вопросы не имеют никакого отношения к компетенции Думы. Иначе мы можем зайти так далеко, что и возврата не будет. Мне кажется, следовало бы предупредить Родзянко и указать ему на недопустимость приема депутаций'.

И. Л. Горемыкин:

'Председатель Государственной Думы находится в таком возбужденном состоянии, что разговаривать с ним бесполезно. Надо, чтобы Министры Внутрен-них Дел и Военный немедленно приняли все необходимые меры для прекращения безобразия. В подобном случае не следует останавливаться ни пе-ред какими средствами и показать пример. Мы знаем, к чему приводят мирные депутаций. Меня удивляет, чего смотрит фабричная инспекция'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Фабричная инспекция поставлена в очень трудное положение, так как военные начальства не желают с нею считаться и слушать ее советов. Прибытие инспекции на завод рассматривается чуть ли не как вторжение в чужую компетенцию. Все это неблагоприятно отражается на авторитете инспекции в глазах рабочей массы и лишает чинов возможности плодотвор-но работать. Должен отметить, что вообще сейчас на заводах настроения напряжены до последней степени. Рабочие повсюду ищут измены, {52} предательства, саботажа в пользу немцев и увлечены исканием виновников наших неудач на фронте. В этом отношении политика военных властей, их отношение к инспекции, а, главное, к заводской администрации отнюдь не способствует успокоению умов. На это следовало бы обратить серьезное внимание'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Настроением рабочих пользуется революционная агитация, старающаяся раздувать патриотическое негодование в массах и тол-кать их на путь требования обнаружения виновников нехватки снарядов. Сейчас этот вопрос самый модный и в Думе, и в общественных организациях, и в печати. На нем удобно создать почву для беспорядков и рабочих выступлений: извольте-ка разгонять силою толпу, которая идет с царскими портретами и национальными флагами требовать искоренения немецкой крамолы. В Москве, уже пришлось пережить подобный момент и мы знаем, к чему это привело. Революционные и все более поднимающие голову пораженческие организации отлично это учитывают и подогревают подозрительность. Для них важно, какими бы то ни было способами, вывести толпу на улицу. Затем стадо можно всегда повернуть в любую сторону. Необходимо принять решительные меры, а то может быть поздно. Военные случайные администраторы, не ведая, подбрасывают угольки в огонь, расплачиваться же будет вся Россия. Я бы считал очень полезным восстановление значения фабричной инспекции. У нее есть знания и опыт, которыми тыловые прапорщики далеко не обладают'.

И. Л. Горемыкин:

'Вопрос настолько серьезный, что Министру Внутренних Дел следует не откладывая сговориться с Министром Тор-говли и принять все нужные меры. Если военное начальство будет мешать, то я попрошу Государя их обуздать. Сплошное безобразие у нас творится'.

В течение всего заседания генерал Поливанов принимал мало участия в обмене мнений и большую часть сидел молча. Видимо было, что его что-то волнует. Обычное у него подергивание головы и плеча проявлялось особенно сильно. Когда были исчерпаны все вопросы и Председатель обратился к нему с просьбою сообщить Совету Министров о положении на театре войны.

А. А. Поливанов с едва сдерживаемым возбуждением нарисовал в кратких отрывистых фразах еще более, чем прежние, печальную картину военного раз-грома и разрухи. 'Военные условия - сказал он - и ухудшились, и услож-нились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах мож-но каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Вера в свои силы окончательно подорвана. Малейший слух о неприятеле, появление незначительного немецкого разъезда вызывает панику и бегство целых полков. Пока спасает отчасти от совершенного разгрома наша артиллерия, которая действительно на высоте и работает с полным самоотвержением. Но ее ряды редеют, снарядов почти нет, материальная часть износилась. Ставка окончательно потеряла голову. Противоречивые приказы, метание из стороны в сторону, лихорадочная смена командиров и повсеместный беспорядок сбивают с толку даже самых стойких людей.

Психология отступления настолько глубоко проела весь организм Ставки, что вне пресловутого заманивания пространством не видят и не ищут никакого исхода, никакой борьбы. Растерянность на верхах перестала быть секретом для армии и еще больше деморализует войска. Характерный пример влияния этой психологии: Комендант Ковенской крепости генерал Григорьев, устра-шенный громом немецкой тяжелой артиллерии, столь поспешно оставил свой пост и столь далеко передвинулся под защиту пространства, что его уже несколько дней нигде не могут обнаружить; сейчас жандармы разыскивают его по тылам для доставления в полевой суд, образованный по специальному приказанию Великого Князя для суда над этим печальным героем. Вообще, господа, хотелось бы быть оптимистом, но впереди перспективы рисуются самые мрачные. Как ни ужасно то, что происходит на фронт, есть еще одно гораздо более страшное событие, которое угрожает России. Я сознательно {53} нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязан предупредить правительство, что сегодня утром на докладе Его Величество объявил мне о принятом им решении устранить Великого Князя и лично вступить в верховное командование армией'.

Это сообщение Военного Министра вызвало в Совете сильнейшее волнение. Все заговорили сразу и поднялся такой перекрестный разговор, что невозможно было уловить отдельных выступлений. Видно было, до какой степени большинство потрясено услышанною новостью, которая явилась последним оглушительным ударом, среди переживаемых военных несчастий и внутренних осложнений.

А. А. Поливанов:

'Зная подозрительность Государя и присущее ему упорство в принятых решениях личного характера, я попытался с величайшею осторожностью отго-варивать, умолять хотя бы об отсрочке приведения этого решения в исполнение. Я позволил себе подчеркнуть опасность вступления Главы государства в командование в момент деморализации и упадка духа армии, являющихся следствием постоянных неудач и длительного отступления. Я пояснил, что сейчас материальное снабжение находится в отчаянном состоянии и что проводимые меры к его пополнению скажутся только через некоторое время. Я не счел себя в праве умолчать о возможных последствиях во внутрен-ней жизни страны, если личное предводительствование Царя войсками не изме-нит в благоприятную сторону положения на фронте и не остановит продвижения неприятеля внутрь страны; при этом я доложил, что сейчас по состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победного шествия немцев. Подумать жутко, какое впечатление произведет на страну, если Государю Императору пришлось бы от своего имени отдать приказ об эвакуации Петрограда или, не дай Бог, Москвы. Его Величество внимательно прослушал меня и ответил, что все это им взвешено, что он сознает тяжесть момента и что тем не менее решение его неизменно'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'До меня за последнее время доходили слухи об интригах в Царском Селе против Великого Кня-зя и я подозревал, что это может кончиться вступлением Государя в вер-ховное главнокомандование. Но я никак не думал, что этот удар разразится именно теперь, в самый неблагоприятный момент для такого решения. В своих докладах я неоднократно обращал внимание Его Величества на рост революционных настроений и предъявлял полученные через военную цензуру письма людей из различных классов общества, до самых близких к дворцовым сферам. В этих письмах ярко видно недовольство правительством, порядками, тыловою разрухою, военными неудачами и т. д., причем во многом винят самого Государя. При таких условиях принято Его Величеством непосредственного командования войсками произведет крайне тяжелое впечат-ление и может весьма усложнить внутреннее положение. К тому же Великий Князь Николай Николаевич, не смотря на все происходящее на фронте, не потерял своей популярности и как в армии, так и в широких кругах населения с его именем связаны надежды на будущее. Нет, все говорит за то, что осуществление решения Государя безусловно недопустимо и что надо всеми средствами ему противиться. Если Его Величество отправится на фронт, как можно будет обеспечить его охрану среди происходящего там столпотворения. Через гущу беженцев, по загроможденным дорогам царский автомобиль не будет в состоянии быстро двигаться. Как оберегать Государя от тысяч бродящих в придорожных лесах дезертиров, голодных, обозленных людей.

А Царская семья. Я не могу поручиться за безопасность Царского Села. Войск там почти нет, полиция недостаточна. Кучка предприимчивых злоумышленников может проникнуть и ослабленный отъездом личной охраны Государя гарнизон окажется в тяжелом положении. Возможность же подобных попыток далеко не исключена при современных подогретых настроениях и исканиях виновников переживаемых несчастий. Простите, я выражаюсь хаотично, {54} но от сообщенного Военным Министром известия легко потерять всякое равновесие'.

И. Л. Горемыкин:

'Я должен подтвердить слова Военного Мини-стра. Его Величество уже несколько дней тому назад предупредил меня о принятом им решении. Когда в прошлых заседаниях во время суждений о взаимоотношениях между военными и гражданскими властями я предупреждал Вас о необходимости с чрезвычайною осторожностью касаться перед Государем вопросов о Ставке, я имел в виду именно опасность ускорения этого решения'.

С. Д. Сазонов:

'Как же Вы могли скрыть от своих коллег по кабинету эту опасность? Ведь, дело затрагивает такие интересы, от которых зависят судьбы России. Если бы Вы сказали нам откровенно, мы на-шли бы, вероятно, способы противодействовать решению Государя, которое я не могу назвать иначе, как пагубным'.

И. Л. Горемыкин:

'Я не считал для себя возможным разглашать то, что Государь повелел мне хранить в тайне. Если я сейчас говорю об этом, то лишь потому, что Военный Министр нашел возможным нарушить эту тайну и предать ее огласке без соизволения Его Величества. Я человек старой школы, для меня Высочайшее повеление закон. Но раз дело сделано, его не воротишь. Должен сказать Совету Министров, что все попытки отговорить Государя будут все равно без результатов. Его убеждение сложилось уже давно. Он не раз говорил мне, что никогда он не простит себе, что во время японской войны он не встал во главе действующей армии. По его словам, долг царского служения повелевает Монарху быть в моменты опасности вместе с войсками, деля и радость, и горе. Многие из Вас, господа, вероятно, не забыли тех событий, которые готовились вслед за, объявлением настоящей войны, и как трудно было тогда переубедить Государя. Сейчас же, когда на фронте почти ката-строфа, Его Величество считает священною обязанностью Русского Царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть. При таких чисто мистических настроениях Вы никакими доводами не уговорите Государя отка-заться от задуманного им шага. Повторяю, в данном решении не играют никакой роли ни интриги, ни чьи либо влияния. Оно подсказано сознанием Цар-ского долга перед родиною и перед измученною армией. Я так же, как и Военный Министр, прилагал все усилю, чтобы удержать Его Величество от окончательного решения и просил его отложить до более благоприятной обста-новки. Я тоже нахожу принятие Государем командования весьма рискованным шагом, могущим иметь тяжелые последствия, но он, отлично понимая этот риск, тем не менее не хочет отказаться от своей мысли о царском долге. Остается склониться перед волею нашего Царя и помочь ему'.

С. Д. Сазонов:

'Да, но бывают обстоятельства, когда обязанность верноподданного настаивать перед Царем во имя общегосударственных интересов. Помимо тех соображений, которые здесь уже были высказаны, надо еще учитывать и то, что увольнение Великого Князя произведет крайне неблагоприятное впечатление на наших союзников, которые в него верят. Кроме того, объединение в лице Монарха главного командования усложнит и затруднит сношения между со-юзными армиями и штабами. Нельзя скрывать и того, что заграницею мало верят в твердость характера Государя и боятся окружающих его влияний. Вообще, все это настолько ужасно, что у меня какой то хаос в голове делается. В какую бездну толкается Россия'.

А. В. Кривошеин:

'Я давно подозревал возможность заявления Государем желания встать непосредственно во главе армии - это вполне соответствует его душевному складу и мистическому пониманию своего царского призвания. Но, как и Министр Внутренних Дел, я был далек от мысли, что этот вопрос может выдвинуться именно в настоящий абсолютно неподходящий момент и что облеченное до сих пор Монаршим доверием правительство будет поставлено лицом к лицу с предрешенным актом такой величайшей исторической важности. Я совершенно согласен с теми своими сочленами по кабинету, которые говорят о {55} немедленной необходимости отговорить Государя. Ставятся ребром судьбы России и всего мира. Надо протестовать, умолять, настаивать, просить, словом - ис-пользовать все доступные нам способы, чтобы удержать Его Величество от бесповоротного шага. Мы должны объяснить, что ставится вопрос о судьбе династии, о самом троне, наносится удар монархической идее, в которой и сила, и вся будущность России.

Народ давно, уже со времен Ходынки и япон-ской кампании считает Государя Царем несчастливым, незадачливым. Напротив, популярность Великого Князя еще крепка и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. Армия тоже, возмущаясь командирами и штабами, считает Николая Николаевича своим истинным вождем. И вдруг - смена верховного главнокомандования. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках. Я пони-маю тех, кто говорит, что можно потерять равновесие душевное. Нужно иметь особенные нервы, чтобы выдерживать все происходящее. Россия переживала гораздо более тяжкие эпохи, но никогда не было такой, когда все делается к тому, чтобы еще усложнить и запутать и без того безысходное положение'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Не может быть сомнения в том, что решение Государя будет истолковано, как результат влияния пресловутого Распутина. Революционная и антиправительственная агитация не пропустят удобного случая. Об этом влиянии идут толки в Государственной Думе и я боюсь, как бы от сюда не возник какой-нибудь скандал. Не надо забывать, что Великий Князь пользуется благорасположением среди думцев за свое отношение к общественным организациям и представителям'.

П. А. Харитонов:

'У меня напра-шивается сомнение, как отнесется к его устранению сам Великий Князь. Человек он нервный, впечатлительный, болезненно самолюбивый. Как ни по-золоти пилюлю, а факт его увольнения в момент, пока еще не кончился период отступления и сплошных неудач на фронте, будет равносилен при-знанию Верховного Главнокомандующего не отвечающим своему назначению, неспособным бороться с врагом. В Ставке же, где много людей теряет все с уходом Великого Князя, несомненно возможны попытки склонить Его Высочество на какие-нибудь решительные шаги'.

А. А. Поливанов - молча развел руками и пожал плечами.

А. В. Кривошеин:

'Я уверен, что со сто-роны Великого Князя не может быть никакой опасности неповиновения. Он глубокий патриот и никогда не решится осложнять и без того критическое положение'.

С. Д. Сазонов:

'Он не только патриот, но и джентльмен. Соображения Петра Алексеевича должны быть совершенно исключены. И без того достаточно мотивов для доклада Государю о пагубности его шага, чтобы еще запугивать несуществующими опасностями и возбуждать давно уже недобрые его чувства в отношении Великого Князя'.

П. Л. Барк:

'Всецело присоединя-юсь к словам Сергея Дмитриевича Сазонова. Подобный аргумент способен только разжечь пожар. Мне думается, что следовало бы обратить внимание Его Величества еще на то обстоятельство, что замена главного командования при настоящих условиях и возможные отсюда внутренние осложнения ухудшат наш кредит, и без того павший до невероятной для великой державы степени. Царь во глав армии идет в последний бой - это наша последняя ставка. Но этот момент еще не наступил. Риск не во время почти всегда влечет за собою вредные последствия. Мы обязаны заявить наше мнение Государю. Иначе нас справедливо упрекнут, что мы не приняли всех доступных мер для предотвращения несчастия'.

Кн. Н. В. Шаховской:

'Мне казалось бы, что Совету Министров следовало бы просить о Высочайшей аудиенции и умолять Го-сударя Императора о пересмотре принятого им решения. Это и наша обязан-ность, и, скажу прямо, наше право'.

И. Л. Горемыкин:

'Я против такого коллективного выступления. Оно не только не принесет никакой пользы, но, напротив, повредит. Вы знаете характер Государя и какое впечатление на него производят подобные демонстрации. К тому же, повторяю, решение его {56} непоколебимо. Никакие влияния тут ни при чем. Все толки об этом - вздор, с которым правительству нечего считаться. Мы ничего не можем поделать. Государю и без того не легко, чтобы нам еще его тревожить нашими проте-стами. Моя совесть, как Председателя Совета Министров, чиста - я все сделал, чтобы удержать Государя. Я призываю Вас, Господа, в сознании назревающих событий большой важности, преклониться перед волею Его Императорского Величества, сплотиться вокруг него в тяжелую минуту и посвя-тить все силы нашему Монарху'.

Призыв И. Л. Горемыкина не произвел особого впечатления, пройдя мало замеченным. Горячий обмен мнений продол-жался в духе необходимости во что бы то ни стало отговорить Государя. Так как Председатель категорически воспротивился предположению о коллективной аудиенции, остановились в конце концов на следующем. Во-первых, упол-номочить Военного Министра, от которого впервые услышали о царском намерении, доложить Его Величеству мнение Совета Министров и умолять или о пересмотре принятого решения, или хотя бы об отсрочке приведения его в исполнение до наступления более благоприятных обстоятельств.

Во-вторых, по-пытаться воздействовать на настроения Государя через приближенных к нему лиц; таким лицом намечен в первую очередь Дворцовый Комендант генерал В. Н. Воейков, на которого следует повлиять главным образом в духе высказанных Министром Внутренних Дел соображений об опасностях с точки зрения обеспечения охраны Его Величества и Императорской Семьи, а также о грозных последствиях предпринимаемого шага для будущно-сти династии. Переговоры с В. Н. Воейковым поручены кн. Н. Б. Щербатову.

А. В. Кривошеин:

'За последнее время мне неоднократно приходилось слы-шать жалобы на невозможность чего либо добиться в правительственных учреждениях в течение летних месяцев. То праздник, то льготный день, то еще какой-нибудь повод для безделья и в департаментах ни души. Заинтересованным людям приходится по несколько раз ходить, чтобы уловить нужного чиновника. Это совершенно недопустимое явление. На фронте сотни тысяч переносят невероятные лишения, ни днем, ни ночью не знают покоя, а освобожденные для пользы дела от призыва в войска г. г. чиновники празднуют и на Антона, и на Онуфрия и еще сверх того не то один, не то два раза в неделю предаются отдохновению на лоне природы. Сейчас все обязаны быть на своих местах. Государство находится на пороге быть может непо-правимой катастрофы, и его служащие не имеют права предаваться ничегонеделанию. Старшие чины работают по 24 часа в сутки, а г. г. столоначаль-ники прогуливаются в Павловске на музыке. Надо покончить с невероятно разросшимся количеством праздников и льготных дней. Совету Министров следует издать общее по всем ведомствам распоряжение. Его все поймут и одобрят. Отечество в опасности и все должны находиться непрерывно при порученном деле. У русского народа и без того достаточно поводов к не-удовольствию, чтобы его еще раздражать зрелищем чиновничьего отдохновения'.

Предложение А. В. Кривошеина встретило общее сочувствие. Решено со-кратить неприсутственные дни в правительственных учреждениях только до воскресений и двунадесятых праздников с тем, чтобы и в эти последние в учреждении всегда находилось достаточное число дежурных чиновников.

Когда заседание кончилось, Члены Совета еще долго не расходились и стояли отдельными группами, ведя оживленные разговоры по поводу надвигающихся событий. Разъехались в большом возбуждении. У меня помечено: 'Общее настроение - как Государь мог принять без совещания с правительством решение, столь глубоко затрагивающее всю государственную жизнь и грозящее неисчислимыми последствиями. Значит, к Совету нет доверия'.

{57}

ЗАСЕДАНИЕ 9 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Запись очень неполная. Отмечено, что приходилось часто выходить из заседания по различным поручениям. Занесены на бумагу лишь отрывочные фразы и затем сделан общий обзор.

Морской Министр порадовал сообщением об удачных действиях на-шего флота в Рижском заливе и о нанесении неприятелю чувствительных потерь. Залив этот очищен от немецких судов и замыслы против Риги не удались.

Управляющими Делами предявлеи к подписание журиал по еврейскому вопросу.

С. В. Рухлов:

'Мое чувство и сознание протестуют, что военные не-удачи отзываются в первую очередь льготами евреев. Русские люди несут невероятные лишения и страдания и на фронте, и в тылу, а еврейские банкиры покупают своим сородичам право использовать беду России для дальнейшей эксплоатации обескровленного русского народа. У меня рука не поднимается по-ставить свое имя под этим журналом. Я категорически отказываюсь дать свою подпись, но решению Совета Министров подчиняюсь и разногласия не за-являю'.

Слова Министра Путей Сообщения вызвали возражения в том смысле, что в данном вопросе приходится руководствоваться не чувством, а непре-ложною необходимостью - что кредит нужен для продолжения войны, в которой Россия больше заинтересована, тем в частичном расширении черты оседлости и т. д.

С своей стороны, С. В. Рухлов высказал, что, оставаясь при своем решении не подписывать журнала и никому не навязывая своего мнения, он считает, однако, нужным отметить весьма существенный пробел в суждениях Совета Министров по настоящему делу: 'говорилось и о финансовых, и об экономических, и о военных, и об общеполитических соображениях в пользу жеста по еврейскому вопросу, но не упоминалось об опас-ности с точки зрения рассеяния по всей Poccии источника революционной за-разы, каковым являются евреи; достаточно припомнить роль этого племени в событиях 1905 года, а в отношении нашего времени Министру Внутренних Дел, вероятно, известно, какой процент иудеев приходится на лиц, ведущих революционную пропаганду и участвующих в различных подпольных организациях'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Конечно, С. В. Рухлов глубоко прав в своих указаниях на разрушительное влияние еврейства. Но что же нам остается делать, когда нож приставлен к горлу. Если неоспорима зловред-ность евреев, то неоспорима и необходимость денег для ведения войны. А деньги в еврейских руках'.

А. В. Кривошеин:

'Я тоже привык отожде-ствлять русскую революцию с евреями, но тем не менее журнал о льготах этим самым евреям подписал, ибо сознаю неизбежность такого акта, Как я уже говорил в Совете Министров, нельзя одновременно вести войны и с германцами, и с евреями. Это непосильно даже для такой могучей страны, как Россия'.

И. Л. Горемыкин:

'Вопрос о допущении евреев в города решен Советом Министров и одобрен Его Величеством. Не будем воз-вращаться к принципиальным суждениям. Министр Путей Сообщения не делает разногласия, а отказать ему в праве не подписывать журнал, я думаю, мы не можем'.

По поводу изложенного эпизода следует отметить, что в последующих заседаниях Совета Министров С. В. Рухлов не присутствовал и его замещал Товарищ Министра Путей Сообщения П. Н. Думитрашко. Причиной отсутствия явилась болезнь, затем поездка по осмотру железных дорог и, наконец, продолжительный отпуск для лечения на Кавказе, откуда С. В. Рух-лов возвратился к концу Сентября или началу Октября, незадолго до заме-ны его А. Ф. Треповым.

И. Л. Горемыкин объявил Совету Министров, что доклад Военного Ми-нистра Его Величеству по поводу перемены верховного главнокомандования не {58} повлиял на решение Государя, которое остается неизменным. В настоящую минуту А. А. Поливанов находится в Ставке, куда он послан Его Величеством с личным письмом Великому Князю и с поручением сговориться с Его Высочеством о порядке осуществления сдачи командования. С тем вместе И. Л. Горемыкин сообщил, что Великому Князю предложено занять пост Наместника Кавказского и Главнокомандующего кавказскою армией, и что графу Воронцову-Дашкову послано предупреждение о желательности подать немедленно в отставку.

Сообщение Председателя произвело в Совете Министров крайне тяжелое впечатление. Оно усугубилось еще после рассказа Ми-нистра Внутренних дел о его неудачной попытке заручиться содействием Дворцового Коменданта Воейкова, который не разделяет опасений относи-тельно возможности грозных осложнений в случае вступления Государя в личное командование войсками и, напротив, высказывает уверенность, что при сложившейся обстановке отстранение Великого Князя представляется со-вершенно необходимым и что лишь присутствие Царя во главе армии способно поднять упавший дух и вернуть русскому солдату веру в победу. Указания на трудность охраны Государя и Императорской семьи, на возможность угрозы для Царского Села, на риск для династии в случае продолжения неуспехов на фронте и т. п. - все это было встречено чуть ли не с улыбкою и заявлением, что вопрос взвешен всесторонне, что меры принимаются, что опасения преувеличены и т. д.

Заканчивая свой доклад и снова в еще более безотрадных красках обрисовав внутреннее положение в стране, рост всеобщего недовольства, распространение беспорядков, усиленную работу подпольных организаций и абсолютную невозможность в такой обстановке отвечать за бу-дущее, если Государь сделает 'фатальный шаг', кн. Н. Б. Щербатов воскликнул:

'При таких условиях я не могу нести ответственность и быть Министром Внутренних Дел'.

В дальнейшей беседе некоторыми из присутствовавших высказывалось, что положение правительства становится чрезвы-чайно трудным и щекотливым. С его мнением по вопросу колоссальной важности не только не считают нужным ознакомиться заранее, но, осведомившись о нем, совершенно пренебрегают, и ускоряют приведение в исполнение акта, который почитается Советом Министров пагубным во всех отношениях.

Однако, Председатель не дал развиться прениям и заявил, что факт совершился, что надо выждать возвращения Военного Министра и готовиться к событиям, чтобы быть на страже и помочь Государю Императору.

Управляющей Делами огласил письмо Председателя Центрального Военно-промышленного Комитета А. И. Гучкова на имя Председателя Совета Ми-нистров с резолюциями этого Комитета относительно современного положения, созданного войною, и необходимости изменения политического курса.

И. Л. Горемыкин:

'Письмо и по существу, и по тону столь неприлично, что я отвечать г-ну Гучкову не намерен'.

А. В. Кривошеин:

'Само собою разумеется, что входить с Гучковым в переписку по вопросам, ничего общего с пред-метами его ведения не имеющими, правительству не вместно. Но самый факт возможности подобного обращения не лишен показательности для нашего вре-мени и для той обстановки, которая складывается для дальнейшей правитель-ственной работы'.

С. Д. Сазонов:

'Как быть правительству, с которым г. г. Гучковы и общественные организации позволяют себе разговаривать таким тоном. По-видимому, в их глазах правительство не имеет никакого авторитета'.

С. В. Рухлов: 'Следует обратить внимание на то, что Гучков превращает свой Комитет в какое то второе правительство, делает из него сосредоточие общественных объединений и привлекает рабочих. Революционный орган образуется на глазах у государственной власти и даже не считает нужным скрывать своих вожделений. Нечего сказать, в хорошие времена мы вступаем'.

П. А. Харитонов:

'Оно понятно, ибо у страны нет доверия к нынешнему правительству. Армия и население надеются не на нас, {59} а на Государственную Думу и военно-промышленные комитеты'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Доверия к правительству нет и у того, кто является источником правительственной власти'.

П. А. Харитонов:

'Вообще Совету Министров следовало бы подумать о складывающемся для него положении'.

И. Л. Горемыкин:

'Оставаясь в пределах вопроса о письме Гучкова, все, кажется, согласны, что отвечать на него не следует'.

Возражений не последовало, но разговор продолжался в том же духе сетований на трудные условия работы, на бессилие бороться с заведомо рискованными экспериментами и т. д.

Резю-мировать этот обмен мнений можно словами С. Д. Сазонова:

'Правительство висит в воздухе, не имя опоры ни снизу, ни сверху'.

В частности, беседа коснулась личности А. И. Гучкова, его авантюристической натуры, непомерного честолюбия, способности на любые средства для достижения цели, ненависти к современному режиму и к Государю Императору Николаю II и т. п.

А. А. Хвостов: 'Любопытно, что этого господина поддерживают и кадеты, и боле левые круги. Его считают способным в случае чего встать во глав батальона и отправиться в Царское Село. Очень печально, что этa личность снова всплы-ла на поверхностях и фигурирует во главе Военно-промышленного Комитета, который может превратиться в опасное оружие для политической игры. С. В. Рухлов совершенно прав, указывая на этот комитет, как на вероятный организационный центр для известной части общественных сил, не входящих в Городской и Земский Союзы'.

Когда заседание кончилось и все разъехались, И. Л. Горемыкин сказал оставшемуся для доклада Управляющему Делами И. Н. Ладыженскому: 'Какая в Совете Министров кислятина'.

В заключение записи у меня помечено: 'По-видимому, в Совете Мини-стров назревает внутренний кризис. Большинство обижено принятием решения о перемене командования и посылкою приказа Великому Князю помимо участия Совета в обсуждении этих актов. Иван Логгинович тверд в своей позиции, что сейчас не время протестовать, а надо помочь Царю в кри-тическую минуту'.

ЗАСЕДАНИЕ 10 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Снова запись отрывочная и преимущественно в общих выражениях, а не поименная.

В начале заседания настроение более спокойное. В конце опять косну-лись положения правительства и беседа приняла обостренный характер.

До сведения Совета Министров дошло, что у Его Величества возникла мысль пока оставаться в Петрограде, где и основать Ставку. Фактически всем будет верховодить генерал Рузский, у которого прекрасные отношения с генералом Алексеевым.

А. В. Кривошеин:

'Такая комбинация более успоко-ительна и вопрос разрешается лучше, чем можно было ожидать. Во всяком случае существенным плюсом является устранение генерала Янушкевича и непосредственная близость Ставки к правительству'.

П. А. Харитонов:

'Несомненно, много опасений теперь отпадает. Главное - это то, что обеспечивается объединение военной и гражданской власти'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Не-обходимо только возможно определеннее выяснить основания такого объединения. Боюсь, как бы эта близость не привела к обратным результатам и не внесла бы еще большего сумбура'.

А. В. Кривошеин:

'Раз перемена командования предрешена бесповоротно, то надо придумать такую форму, в кото-рой эта перемена была бы обставлена возможно мягче и понятнее. Мне кажется, что следовало бы просить Его Величество объявить свою Монаршую волю в форме Всемилостивейшего рескрипта на имя Великого Князя Николая Никола-евича.

В этом рескрипте можно было бы изложить те мысли, которыми {60} Государь Император руководствуется, вступая в непосредственное командование армиею: призывает долг Царского служения; не в победное время, а в годину тяжких невзгод Царь идет делить опасности с войсками; Царь готов погибнуть в борьбе с врагом, но от долга своего не отступить; Царь сознает великую ответственность за безопасность родины; Царь глубоко ценит ратный подвиг Великого Князя и вверяет ему кавказский фронт и т. д. Ко-нечно, я набросал лишь отрывочные фразы. Все это надо обдумать и взве-сить каждое слово. Но я думаю предлагаемая идея ясна'.

И. Л. Горемыкин:

'Я нахожу предложение А. В. Кривошеина очень удачным и думаю, что хорошо составленный рескрипт поможет сгладить многие углы'.

П. А. Харитонов:

'Пред лицом факта, перед которым мы поставлены, идея А. В. Кривоше-ина особенно ценна. В рескрипте можно подчеркнуть, что Великий Князь устраняется не потому, что годовой период войны закончился сплошными не-удачами, а в силу, во-первых, долга царского служения и, во-вторых, соображений общегосударственных: положение сейчас настолько обострилось, что не-обходимо сосредоточение всей власти, всего государственного аппарата. Если умело написать рескрипт, то Великому Князю его перемещение не будет столь обидным и нежелательные обострения настроений будут смягчены'.

В смысле полного сочувствия высказались и все остальные Члены Совета, причем, од-нако, не скрывались сомнения, согласится ли Государь на такую форму в виду крайнего недовольства Великим Князем и личного против него раздражения.

С. Д. Сазонов:

'Мысль А. В. Кривошеина настолько мне нравится, что я готов взять на себя, не скрою, тяжкую задачу переговорить о ней с Его Величеством. Завтра утром я еду в Царское Село с всеподданнейшим докладом по моему ведомству и могу представить Государю Императору хода-тайство Совета Министров относительно рескрипта Великому Князю'.

Пред-ложение принято и Министру Иностранных Дел даны соответственные полномочия.

А. Д. Самарин:

'К глубокому моему сожалению, я не присутствовал на последних заседаниях Совета Министров, будучи в отъезде в Москву, лишился возможности высказаться по принципиальной стороне вопроса о принятом Его Величеством решении. Прошу позволения сделать это сейчас. Дай Бог, чтобы я ошибся, но я жду от перемены верховного главнокомандования грозных последствий. Повсюду в России настроения до крайности напряжены. Пороху везде много. Достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар. По моему убеждению, смена Великого Князя и вступление Государя Императора в предводительство армией явится уже не искрой, а целой свечою, брошенною в пороховой погреб. Во всех слоях населения, не исключая деревни, думские речи произвели страшное впечатление и глубоко повлияли на отношение к власти. Революционная агитация работает, не покладая рук, стараясь всяче-ски подорвать остатки веры в коренные русские устои. И вдруг в такую ми-нуту громом прокатится по всей России весть об устранении единственного лица, с которым связаны чаяния победы, о выступлении на войну самого Царя, о котором в народе сложилось с первых дней царствования убеждение, что его преследуют несчастья во всех начинаниях. Я хорошо знаю многие местности России и особенно близко знаю Москву и с полным сознанием могу утверждать, что впечатление будет потрясающим, что весть будет встречена, как величайшее народное бедствие. Если бы я присутствовал в Совете Ми-нистров при обсуждении доклада А. А. Поливанова о смене командования, то я всеми силами настаивал бы на том, чтобы правительство в полном составе протестовало перед Государем Императором против этого ужасного шага. Теперь же мне остается только горько сожалеть, что этого не было сделано, и при первом же свидании с Его Величеством сочту своим долгом доложить то, что я сейчас высказал перед Советом Министров'.

П. А. Харитонов:

'Все дело в том, что решение было принято тайком от Совета Министров. Нам была объявлена Монаршая воля с указанием, что она непреклонна и что {61} мы должны перед нею склониться. Нам ничего не оставалось, как просить ехавшего с всеподданнейшим докладом Военного Министра повергнуть к стопам Его Императорского Величества мольбу Совета Министров. В от-вет на это последовала посылка письма Великому Князю с предупреждением о предстоящем его назначении Наместником Кавказским. Что прика-жете делать правительству в таких условиях'.

А. Д. Самарин:

'Надо было исчерпать все средства убеждения, на коленях умолять Государя не губить свой Престол и Poccию. Неужели же ближайшие слуги Царя, им же самим облеченные доверием, не могли добиться, чтобы их выслушали'.

С. Д. Сазонов:

'Мы не менее горячо, чем Вы, Александр Дмитриевич, желали отго-ворить Государя от пагубного решения, но в России даже ответственные Ми-нистры не имеют права голоса'.

А. Д. Самарин:

'Если Членов Правитель-ства не хотят даже выслушать, то как они могут нести свою службу и делать Государево дело'.

И. Л. Горемыкин:

'Наша беседа может завести так далеко, что и выхода не будет. Государь Император признал излишним со-бирать Совет Министров по такому вопросу, который оп считает делом своей совести и долгом царского служения. Мы сделали все, что нам подска-зало наше убеждение. Но Монаршее повеление воспоследовало и наш долг верноподданных склониться перед волею нашего Царя и помочь ему'.

Министр Народного Просвещения обратился к Совету Министров за указаниями, не следовало ли бы, в виду продолжающегося наступления неприятеля и угрозы Петрограду, приступить к подготовке эвакуации Публичной Библиотеки и подумать о судьбе петроградских музеев. Решено пока избежать каких либо общих мероприятий в этой области, дабы не породить паники в столице. Однако, положение на фронте столь тревожно, что надо предусматривать возмож-ность всяких осложнений. При таких условиях следует начать вывозку на-иболее ценных исторических реликвий и художественных произведений, по частным распоряжениям подлежащих главных начальников ведомств.

П. А. Харитонов:

'Только одного бы не доставало, чтобы Петроград пришлось эвакуировать. Хороший бы моментик получился для смены командования. Сто-лица под угрозой. Дума сорвалась с цепи и кусает всех направо и налево, повсюду волнения и беспорядки. Царь не доверяет своим Министрам: неуявися, что будет'.

И. Л. Горемыкин:

'Да, по теперешним временам, когда повсюду видишь упадок веры и духа, тысячу раз приятнее отправиться в окопы и там погибнуть'.

После рассмотрения некоторых текущих, не имеющих общего интереса, вопросов заседание было закрыто. Моя заметка о впечатлении дня: 'Темпера-тура повышается. Споры и возражения принимают необычайный для Совета Министров тон'.

ЗАСЕДАНИЕ 11 АВГУСТА 1915 ГОДА.

'Сидели долго и говорили много. Затрагивали массу различных вопросов, перебегая от одного к другому и все время возвращаясь к сетованиям, что у правительства нигде нет опоры. Чувствуется растущее раздражение по по-воду бессилия бороться с накопляющимися со всех сторон осложнениями. Обмен мнений настолько нервен, что уследить трудно. Мог записывать только наиболее ярые и интересные выступления. Генерал Рузский не произ-водит очаровательного впечатления. Уклончивость и осторожность его отзывов как то не располагает к доверию'.

Министр Иностранных Дел сообщил о результатах возложенного на него поручения.

С. Д. Сазонов:

'Сегодня утром мне удалось доложить Госу-дарю Императору все то, что мы говорили во вчерашнем заседании относитель-но идеи А. В. Кривошеина. С полною откровенностью я изложил перед Его {62} Величеством глубокое сожаление Совета Министров, что он не был привлечен для представления своего заключения по вопросу о верховном командовании. Я сказал, что, по нашему убеждению, перемена в этом вопросе может иметь грозные последствия при настоящей обстановке. Отступление на фронте продолжается, войск почти не остается, а имеются лишь едва обученные му-жики, взятые от сохи, оружия и снарядов не хватает, деморализация повсюду растет. Внутреннее положение страны крайне напряженное. Под влиянием нескончаемых военных неудач и отягощения условий жизни, в массах идет брожение, прорывающееся в беспорядках. Революционная агитация работает вовсю. Речи с думской кафедры и обличения в печати отзываются на авторитете власти и правительство начинает чувствовать свою слабость перед лицом надвигающихся событий и шаткость опоры в стране. Увольнение Великого Князя Николая Николаевича явится огромным осложнением в переживаемых тяжелых обстоятельствах. Его репутация как среди солдат, так и в широких кругах населения очень велика: в глазах народа - он Русский Витязь, который за Русскую Землю борется с поганым идолищем, и за него ежедневно в самых глухих уголках служатся сотни молебнов.

На мои заявления Государь сухо ответил - 'все это мне известно'. Тог-да я доложил, что Совет Министров полагал бы с политической точки зрения весьма желательным, - смягчить эту перемену или, как я позволил себе сказать, подложить соломки в виде Всемилостивейшего рескрипта, в котором была бы проведена мысль о необходимости объединения военного и гражданского управления, о заслугах Великого Князя, о долге Царского служения и т. д. Его Величество отнесся к этому предложение вполне сочувственно и воскликнул - 'чудесная мысль, скорее за работу'. Я добавил, что в сознании исключительной важности такого акта Совет Министров ходатайствует о предоставлении ему повергнуть свой проект на высочайшее благовоззрение. Государь согласился и указал - 'только п о с к о p е е'. Нам действительно следует поспешить, чтобы Его Величеству не успели подсу-нуть какое-нибудь бездушное канцелярское произведение'.

Сообщение С. Д. Са-зонова встречено в Совете Министров с чувством известного удовлетворения, так как участие в редакции рескрипта открывает возможность до не-которой степени сгладить углы и смягчить впечатление. Разработка проекта по-ручена А. В. Кривошеину. С своей стороны, А. Д. Самарин заявил, что он считает составление проекта излишним, что участием в этом деле Совет Министров как бы дает свою санкцию смене командования и что единствен-ный способ действий - всячески отговаривать Государя Императора, пока еще не поздно, от вступления в личное предводительство армией.

Во время заседания явился дежурный чиновник и доложил, что сейчас приехавший Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко ожидает А. В. Кривошеина для переговоров по важному делу.

А. В. Кривошеин вышел и, вернувшись через несколько минут, сообщил, что М. В. Родзянко обрушился на него с укорами по поводу бездеятельности правительства в виду предстоящей отставки Великого Князя и принятия на себя командования Государем.

'Я ему ответил, что ему следует обратиться с этим не к Главноуправляющему Землеустройством, а к главе правительства, и Родзянко просил меня передать Вам, Иван Логгинович, его просьбу выйти к нему для беседы'.

И. Л. Горемыкин пошел в приемную. Минут через десять он возвратился с крайне недовольным лицом н рассказал следующее:

'Г-н Председатель Государственной Думы совершенно забывается и берет на себя неподлежащую роль какого то суперарбитра. Он мне объявил, что, узнав о намерении Государя Императора сместить Великого Князя и самому стать верховным главнокомандующим, он отправился в Царское Село и за-явил Его Величеству о недопустимости такой перемены. На слова Государя о бесповоротности принятого решения Родзянко будто бы ответил, что нет {63} бесповоротных решений, когда вопрос идет о будущности России и династии, что Царь наша последняя ставка, что армия положит оружие, что в стране неминуем взрыв негодования и т. п. Я думаю, что Его Императорское Вели-чество отнесся к Родзянке не особенно благосклонно и вот он прибыл сюда с требованием от правительства решительных действий против Царского решения, вплоть до угрозы коллективной отставки. Я ему сказал, что прави-тельство делает в данном вопросе все, что ему подсказывает совесть и сознание долга, и что в подобных советах мы не нуждаемся. На это Родзянко резко воскликнул - я начинаю верить тем, кто говорит, что у Poccии нет правительства - и с совершенно сумасшедшим видом бросился к вы-ходу, даже не прощаясь. Он настолько впал в невменяемое состояние, что когда швейцар подал ему забытую палку, он закричал - к чорту палку - и вскочил в экипаж. Видно, что это человек исключительной благовоспи-танности'.

Рассказ И. Л. Горемыкина вызвал снова толки о смене командования, причем подчеркивалось, что, как выразился А. Д. Самарин, 'Родзянко только первая ласточка' и что следует быть готовыми к гораздо боле внушительным и опасным протестам. Однако, Председатель остановил разви-тие прений, указав, что бесполезно возвращаться к вопросу, который зависит не от Совета Министров и что 'не стоить тратить времени на таких полупомешанных, как г-н Родзянко'.

Беседа перешла на внутреннее положение в стране, обостряющееся с каждым днем, и на проявляемое Государственною Думою стремление занять, в захватном порядке, неподобающую законодательному учреждению роль посред-ника между населением и правительственною властью.

А. В. Кривошеин:

'Мы неудержимо катимся по наклонной плоскости не только к военной, но и к внутренней катастрофе. Если некоторые политические деятели не желают пра-вильно понять проявляемую правительством мягкость и пользуются ею для агитационных целей, то надо поговорить с ними на другом языке. Всему есть предел. Люди зарываются и доводят свою деятельность до абсурда. Или нам следует сознать свое бессилие и отказаться от власти, или же мы должны показать, что правительство существует и не допустить действий, грозящих государственной безопасности, из какого лагеря они бы ни исходили. Вы знаете, что граф В. Н. Коковцев вообще держится в стороне и ни во что не вмешивается. Но и он не выдержал и, хотя я отнюдь не пользуюсь его симпатиями, счел нужным позвонить мне по телефону, чтобы обратить мое внимание, как члена правительства, на посещение думцами Путиловского за-вода и на разговоры с рабочими. Даже конвент запрещал общение палаты с чернью. А у нас пока, слава Богу, еще нет революции. Но если подобные факты будут продолжаться, то это время может оказаться неожиданно близким. Нельзя длить неопределенность и надо решиться на путь действий в ту или другую сторону'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Совету Министров известно, что в Москве произошли манифестации, завершившиеся кровавым концом. Схватки были горячие, причем оказалось не мало пораненных холодным оружием'.

П. А. Харитонов:

'Не только известно, но я перед началом заседания предлагал некоторым Членам Совета возбудить вопрос об отслужении благодарственного молебствия за то, что в Москве не было в это время князя Юсупова. Воображаю, что он там бы начудил и накуралесил и к каким бы это привело результатам'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Гораздо боле серьезные беспорядки возникли в Иваново-Вознесенске, где пришлось стрелять и момент был до крайности напряженный, так как не было уверенности в гар-низоне. Результат стрельбы - 16 убитых и боле 30 раненых. Возбуждение далеко еще не улеглось и можно ждать отзвука в других заводских районах'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'У меня сведения от фабричных инспекторов самые тревожные о настроениях среди рабочих. Какой-нибудь искры доста-точно, чтобы пожар разгорался. Я очень опасаюсь запроса в Думе по {64} поводу Иванова-Вознесенска. Такой запрос в наше время, при повсеместно повышенных чувствах, может иметь фатальное значение'.

И. Л. Горемыкин:

'Правильно говорит А. В. Кривошеин, что нельзя топтаться на месте. Я бы очень просил Министра Внутренних Дел сообщить нам, какие он принимает меры, чтобы пресечь творящаяся повсюду безобразия. Обеспечение по-рядка и безопасности в государстве составляет его главную задачу'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Министр Внутренних Дел принимает все те меры, которые ему повелевает долг и позволяют имеющиеся в его распоряжении фактические возможности. Я уже неоднократно обращал внимание Вашего Вы-сокопревосходительства на ненормальное положение, в которое поставлен Ми-нистр Внутренних Дел, благодаря изъятия из его ведения почти половины Европейской России и повсеместному господству тыловых прапорщиков с де-спотическими наклонностями и малыми познаниями в поручаемых им делах. Я докладывал, что даже в столице Империи, в Петрограде, дающем тон всей России, Министр Внутренних Дел простой обыватель, могущий действовать лишь посколько, посколько это не противоречит фантазиям военных властей. Однако, до сих пор вопрос этот не пошел дальше обмена сочувственных мнений и Министр Внутренних Дел, неся за все ответственность, остается по прежнему со связанными руками. Еще вчера я заявлял, что при слагающейся конъюнктуре я не могу нести эту ответственность и оста-ваться во главе своего ведомства. В ближайший доклад я скажу это Госу-дарю. Как Вы хотите, чтобы я боролся с растущим революционным движением, когда мне отказывают в содействии войск, ссылаясь на их ненадеж-ность и на неуверенность в возможности заставить стрелять в толпу. С одними городовыми не умиротворить всю Россию, особенно когда ряды полиции редеют не по дням, а по часам, и население ежедневно возбуждается думскими речами, газетным враньем, безостановочными поражениями на фронте и слухами о непорядках в тылу. Ведь, манифестация и беспорядки нарожда-ются из за самых неожиданных поводов. В Москве они развились из патриотической радости по случаю газетного сообщения о падении Дарданел и возвращении нашими войсками Ковны. Арестовали чрезмерно красноречивого оратора и пошла писать губерния. В Иванове-Вознесенске усадили под арест подстрекателей к забастовке и пошел дым коромыслом. И сейчас не-выносимо работать, а что будет, когда сделается известным перемена командования. Я тоже согласен с мнением, что надо действовать. Но как же действовать, когда ни с какой стороны нет поддержки и когда не считают нужным даже выслушивать ответственных сотрудников в таких вопросах, которые могут сыграть роковую роль в судьбах государства'.

С. Д. Сазонов:

'Для всех очевидно, что причина всеобщего недовольства в стране кро-ется в том, что правительство висит в воздухе и никого не удовлетворяет'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Еще только два слова. Вот у меня в портфеле не-сколько телеграмм от губернаторов. Сообщают, что наплыв беженцев и выселяемых военными властями немцев-колонистов и евреев все растет. Население настолько возбуждено против этих пришельцев, что начинает встречать их кольями. Уже было несколько случаев тяжелых поранений и даже убийств. Губернаторы спрашивают указаний и требуют помощи. Что же Министр Внутренних Дел может в данном случае ответить. Стихия сдвинута с места и движется, сокрушая все на своем пути. Какими приемами управления можно противостоять этой стихии'.

И. Л. Горемыкин:

'Во-прос не об общих явлениях, созданных военными неудачами. Важно не допускать безобразий в крупных центрах и на этом министерству внутренних дел следовало бы сосредоточить все свои силы'.

А. В. Кривошеин:

'Необхо-димо обратить внимание на чрезвычайно расплодившиеся сенсационные листки, которые питают толпу всевозможными вздорными известиями и, как это было в Москве, создают поводы для народных волнений. Мне думается, что у {65} правительства еще осталось достаточно власти, чтобы прекратить этих даже не разбойников, а просто хулиганов печати'.

И. Л. Горемыкин:

'Надеюсь, что Министр Внутренних Дел примет в этом отношении решительные меры. Нечего стесняться с этою компанией: газету закрыть, а издателей с редакторами посадить куда следует для вразумления. Если военное начальство будет строить препятствия, то я найду на них управу. Надо с этим по-кончить'.

В заседание прибыл давно ожидавшийся генерал Рузский. В качестве Главнокомандующего фронтом, охраняющего Петроград, он защитник сто-лицы против неприятеля и сосредоточие всей гражданской и военной власти в Петрограде. Хотя назначение его официально еще не состоялось, но фактически он уже вступил в исполнение обязанностей.

Председатель Совета обратился к нему с просьбою высказать свое мнение о положении Петрограда с точки зрения военной и о том, не следует ли приступить к подготовке эвакуации.

Генерал Рузский категорически заявил, что пока столице никакой опасности захвата неприятелем не угрожает. Положение на фронте сейчас действительно очень тяжелое. Если даже предполо-жить, что оно не улучшится и что продвижение немцев не удастся приостановить, то надо учитывать бездорожье, приближение осенней распутицы, неблагоприятные условия местности и т. п. Предположив, что немцы будут двигаться триумфальным маршем с музыкою и развернутыми знаменами, не встречая с нашей стороны никакого сопротивления, надо все-таки думать, что на это им потребовалось бы не менее 5 недель. Между тем несомненно, что бои нами будут даны и что они, хотя бы и при неблагоприятном исходе, задержат наступление на долгий срок.

'Я вообще не думаю - заметил генерал Рузский - чтобы немцы собирались идти на завоевание Петрограда. Правда, соблаз-нительно захватить столицу, но задача не легкая, а они народ систематичный и не увлекающийся. У них планы другие. Весьма вероятен поворот на Бологое, чтобы разрезать Николаевскую ж. д. Тогда столица сама падет. Во всяком случае, если Петрограду будет грозить малейшая опасность, Совет Министров будет предупрежден заблаговременно'.

Затем, относительно общего положения на театре военных действий и шансов на будущее отзыв генерала Рузского резюмирован у меня в следующих словах:

'Современные требования военной техники для нас непосильны. Во всяком случае за немцами нам не угнаться. При этих условиях, если судьбы войны должны разрешиться на нашем фронте и если союзники не помогут нам более деятельным образом, не следует строить себе особых иллюзий. Едва ли нас окончательно раздавят, но мы не сможем собственными силами разда-вить немцев. Думается, что мы еще долго сможем сопротивляться, если, ко-нечно, не произойдет каких либо непоправимых внутренних событий'. От-носительно смены командования генерал Рузский отозвался весьма уклончиво и даже двусмысленно:

'Многое можно сказать и за, и против. Весь вопрос сво-дится к выбору начальника штаба верховного Главнокомандующего, так как, по-видимому, генерал Янушкевич не может оставаться на этом посту Я считал бы, что наиболее подходящим при создающейся обстановке был бы ге-нерал Эверт. К сожалению, сейчас господствуют такие настроения, что нельзя назначать человека с иностранной фамилией. Выбор генерала Алексеева удачен. Это человек с огромным опытом и исключительною работо-способностью, спокойный, независимый и упорный в достижении поставленных целей'.

На расспросы о той роли, которую, по слухам, должен играть генерал Рузский в руководстве военными операциями, ответил полным незнанием и прибавил:

'Я до сих пор еще не утвержден в должности. Нынешний состав Ставки ко мне не благоволит. Причина этого - мой отказ продолжать командовать западным фронтом, когда начался поход на Кар-паты, который я считал пагубным для всего хода нашей кампании. Мои {66}тогдашние предсказания, к глубокому сожалению, оправдались и этого мне не могут простить'.

О взаимоотношениях между военными и гражданскими вла-стями в Петрограде генерал Рузский заявил, что он сознает ненормаль-ность существующего положения, что необходимо этот вопрос урегулировать и что он займется им в первую очередь. Нельзя не отметить любопытный факт. На указания Членов Совета Министров относительно желательности созыва военного совета под председательством Государя Императора и с участием правительства, генерал Рузский сказал, что по его мнению такой совет был бы несвоевременным и мог бы явиться поводом к полной панике, так как в подобном торжественном собрании и армия, и общество усмотрели бы, что дело безнадежно и что прибегают к последним мерам для изыскания выхода.

В заключение генерал Рузский коснулся положения рабочих на петроградских заводах, указав, что они несут крайне напряженный труд и испытывают на себе всю тяжесть дороговизны продуктов первой необходимости; между тем заводы не устанавливают новых расценок заработ-ной платы и рабочим приходится, чтобы избежать голода, прибегать к сверхурочным работам, окончательно их изнуряющим; на этот вопрос надо обратить самое серьезное внимание и принять быстрые меры, так как возмож-ны забастовки и сопутствующие им беспорядки.

'Тогда дело войны - заметил генерал Рузский - будет совсем безнадежным'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Среди рабочих, как и вообще среди населения ходят чудовищные слухи о взяточничестве при военных заказах. Говорят о спекулянтах, о комиссионерах, инженерах, чиновниках, будто бы поощряемых в их аферах, ссылаясь при этом на то, что якобы факты общеизвестны, но что тем не менее до сих пор никто не был предан суду. Все эти толки, конечно, в значительной степени плод злонамеренной агитации, но для успокоения тол-пы все-таки было бы не лишним принять какую-нибудь демонстративную мру. В судебном порядке сейчас действовать слишком долго. Нельзя ли ка-кую-нибудь акулу изловить и с треском послать в тартарары: в Якутской губернии самый упорный заговорит и скажет правду'.

Беседа продолжалась о внутреннем положении и трудностях, которые с каждым днем осложняют работу власти. Разошлись, по-видимому, не особенно удовлетворенными генералом Рузским. А. В. Кривошеин заявил даже, что он 'ожидал большого'.

ЗАСЕДАНИЕ 12 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Военный Министр вернулся из Могилева, куда он ездил с собственноручным письмом Государя Императора к Великому Князю по поводу перемены верховного главнокомандования.

А. А. Поливанов:

'Должен сознаться, что я отправлялся в Ставку с весьма смутными чувствами, отнюдь не будучи уверен в благополучном ис-ходе моей миссии. К счастью, мои опасения не оправдались. Великий Князь, как я подозреваю по некоторым признакам, уже был предупрежден об ожидающейся перемене, но не знал, в какой форме она произойдет и, по-видимому, боялся худшего. Прочтя письмо, Его высочество обрадовался и принял меня, как вестника милости необычайной. Ни о какой возможности сопротивления или неповиновения не может быть и речи. Великому Князю очень по-нравилась комбинация с назначением его на Кавказ, в котором он видит вполне почетный для себя выход.

Но психоз с Янушкевичем не исцелился даже событиями последнего времени. После первых же слов Его Высочество сказал: оставьте мне Янушкевича; передайте Государю мою прось-бу назначить его помощником Наместника Кавказского и я надеюсь, что прось-ба эта будет поддержана Советом Министров. К этому вопросу {67} Великий Князь возвращался несколько раз в течение нашей беседы и в конце концов заявил, что он решительно настаивает, чтобы назначение Янушкевича предшествовало его назначению в Наместники. Еще более удовлетворило и успокоило Великого Князя мое сообщение, что Его Величество вступит в командование не раньше двух с половиною - трех недель, а может быть и поз-же. Так Государь Император повелел мне сказать Его Высочеству при вручении письма. Должен добавить, что Великий Князь произвел на меня впечатление человека окончательно изнервничавшегося и замученного. Не каса-юсь нравственной стороны, но в физическом отношении отъезд из Ставки будет для него огромным облегчением. О результатах посещения Могилева мною доложено Его Императорскому Величеству. Mне выражена благодарность за удачное выполнение поручения и повелено написать Великому Князю, что смена командования откладывается впредь до выяснения положения на фронте и что пока все остается в Ставке по старому. Что касается назначения гене-рала Янушкевича помощником Наместника Кавказского, то на это Высочайшее соизволение последовало. Вообще должен сказать, что последнее посещение Царского Села произвело на меня такое впечатление, что там интерес к во-просу о личном предводительстве армией значительно ослабел за время моего отсутствия. Явление во всяком случае симптоматическое, если только под ним не скрывается чего либо еще более неожиданного'.

И. Л. Горемыкин:

'Из доклада Военного Министра выходит, что все устраивается к лучшему и что многие из высказывавшихся в Совете Министров опасений отпадают. Слава Богу! Будем ждать, что и дальше все постепенно образуется'.

П. А. Харитонов:

'Конечно, слава Богу, но в перемену царско-сельских настроений мне что то не особенно верится. Завтра легко может быть принято совсем обратное решение тому, которое повелено Военному Министру написать Великому Князю. К этому нам не привыкать'.

Кн. Н. В. Щербатов:

'Надо бы вос-пользоваться благоприятными настроениями, чтобы отвернуть внимание Его Вели-чества в другую сторону. Позвольте поделиться с Вами одною мыслью, кото-рую я слышал от Члена Государственной Думы Савича. Сущность ее в следующем. При настоящей обстановке, когда центр тяжести борьбы против врага перемещается с фронта в тыл, т. е. подготовка оружия, снарядов и снаряжения, а также людских кадров для пополнения огромных потерь в войсках, наиболее важною для обороны задачею является объединение работы по снабжению и привлечение к ней всех живых сил страны. Вот эту за-дачу объединения и должен бы пока взять активно в свои руки Государь Им-ператор. По мнению Савича, такое выступление произвело бы отличное впечатление, ибо в массах держится убеждение, что корень наших несчастий не на фронте, а в тылу. Одновременно Его Величество мог бы заняться формированием новой армии, с которой он в удобный момент и выступил бы на поле брани'.

П. А. Харитонов:

'Мысль-то не лишена внешней красоты, но по существу вызывает серьезные сомнения. Боюсь, как бы участие Государя в таком хозяйственном и во многих случаях мелочном деле, как снабжение, не усложнило эту работу и не замедлило ее темпа. А кроме того едва ли удобно Русскому Царю становиться в положение какого то верховного интен-данта. Я бы предпочел ограничить проект Савича только второю частью - формированием армии для последующего похода. Можно было бы вызвать в Петроград гвардию в качестве ядра для формирований. Ее присутствие в столице было бы не бесполезным при современных настроениях'.

А. А. Хвостов:

'Совершенно согласен с П. А. Харитоновым. Недопустимо, чтобы Го-сударь Император принимал на себя руководство хозяйственными делами и становился объектом критики. Эти дела всегда такого характера, что различ-ные толки по поводу них неизбежны. И что же - имя Царя будет непо-средственно связано с этими толками. Подумайте только, какая пища для про-паганды и дискредитирования монархического принципа'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

{68} 'В том или ином объеме, но мысль Савича дает возможность выиграть время. А сейчас каждый день дорог. Надо сказать, что доверие в массах к Великому Князю начало заметно падать. Сказывается влияние непрекраща-ющихся военных неудач, но главное - наплыв беженцев, повсюду разносящих горе, стеснения и ухудшение условий жизни'.

А. А. Поливанов:

'Попу-лярности Великого Князя предстоит испытать большое испытание, когда сделается известным оставление нами без боя Гродны и Брест-Литовска. Это вопрос не только дней, но, кажется, часов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Следова-тельно, при некоторой оттяжке может наступить такое положение, при котором вступление Государя в верховное командование может оказаться допустимым, если решение Его Величества действительно останется неизменным'.

А. Д. Самарин:

'Категорически против этого заключения протестую. Уйдет ли Великий Князь или нет, Государь Император ни при каких обстоятельствах не должен становиться непосредственно во главе армии, ибо он наше последнее слово, а в глазах народа Царь несчастливый. Я настаиваю на том, что подобный акт будет огромным, если не смертельным, для династии и для России риском. Не отсрочек и оттяжек нам надо искать, а всем вместе идти к Его Величеству и исчерпать все средства к убеждению в необ-ходимости отказаться раз навсегда от решения быть верховным главнокомандующим. Верховный Вождь народа не может быть одновременно и подчиненным военноначальником'.

С. Д. Сазонов:

'Я тоже продолжаю держаться того взгляда, что Государю ни в каком случае нельзя вступать в командование. Но думаю, что сейчас, когда, по словам А. А. Поливанова, в Царском Селе температура упала, не следует ее подогревать нашими представлениями и ходатайствами. Опасно вызывать упорство. Мы знаем, к каким это иногда приводило результатами Лучше принять пока тактику молчания, действуя исподволь, косвенными путями. Так скорее можно добиться цели'.

А. В. Кривошеин: 'Я нахожу, что дальше нельзя длить создавшуюся неопределенность хотя бы потому, что с нею длится и г-н Янушкевич. Его присутствие в Ставке опаснее немецких корпусов, особенно если он уже осведомлен о грозящей ему судьбе. Там без того давно царит полная растерянность. Между тем на войне наступают критические минуты, от которых зависят вопросы существования России. Кроме того зло в значительной степени сделано. Решение Государя ни для кого не секрет. Его все обсуждают, о нем говорят чуть ли не на площадях. Все знают, что это решение вызывает возражения и протесты. Дальнейшие задержки могут отразиться на престиже Монарха, отнять у Царского намерения то, что есть в нем идейного, красивого. Надо без замедлений обо всем сговориться: или найти приемлемый выход, или же покончить вопрос о смене командования. Я не меньше других боюсь этой перемены, но боюсь и пагубных последствий неопределенности положения. Нам следовало бы снова просить Государя о созыве военного совета с участием правительства, для пересмотра плана войны и выработки вытекающих из такого пересмотра действий в тылу и на фронте, Наилучшим местом для этого собрания была бы Ставка, причем присутствие Великого Кня-зя безусловно необходимо.

Его Величество обладает таким исключительным талантом обходиться с людьми, даже заведомо ему несимпатичными, что он сумеет произвести впечатление добрых отношений с Великим Князем и тем положить предел толкам о личной неприязни. Затем, если нам все таки суждено пройти через смену командования, факт этот после военного совета явится как бы следствием совещания Государя с ближайшими сотруд-никами и ответственными военноначальниками. Такая постановка, несомненно, смягчит остроту вопроса в общественном сознании. По существу же военный совет неотложен. Не знаю, может ли он иметь значение со специально во-енной точки зрения, но мысль о нем носится в воздухе. Мне многие Члены Государственного Совета и Государственной Думы, да и простые обыватели, с {69} нескрываемою тревогою говорили о затягивающемся кризисе и о том, что сверху не видно никаких действий в связи с трагичным положением и на фронте и в тылу'.

С. Д. Сазонов:

'Созыв военного совета необходим не только для удовлетворения общественного мнения, но и для успокоения наших союзников. Создающийся у нас кризис начинает серьезно их волновать. Мневысказывали по этому поводу тревогу и французские, и великобританские представители'.

П. А. Харитонов:

'Несомненно, это было бы крайне важно. Население увидит, что что-то делают, думают, ищут. Разговоры и споры только раздражают'.

А. А. Поливанов:

'Я неоднократно докладывал нашему Пред-седателю и всему Совету Министров, что военный совет со всех точек зрения является неотложным. А если произойдет смена верховного главнокомандующего, то я не понимаю, как можно обойтись в дальнейшем ведении войны без совещания с главными военными деятелями'.

И. Л. Горемыкин:

'Я не возражаю, но думаю, что ничего из всего этого не выйдет. Государь Император не вчера принял решение стать лично во глав войск. Оно сложилось в нем давно, еще со времен японской войны. То, что является результатом внутреннего чисто религиозного сознания и духовного долга Царского служения, никакими уговорами не сломить. Но, повторяю, я не буду препятство-вать новой попытке'.

В конце концов Военному Министру поручено доло-жить Его Величеству усердное ходатайство Совета Министров о созыве в Ставке военного совета с участием Великого Князя и правительства.

Одним из вопросов, подлежащих обсуждению в Высочайшем присутствии, намечено выяснение положения Петрограда и времени приступа к подготовке его эвакуации. Тревога в столице растет. В сберегательных кассах наблюдается все увеличивающийся и даже принимающий опасные размеры отлив денег. Причина - тревога из за известий с фронта. Усиленная выбор-ка вкладов происходит и в Москве, где опасаются беспорядков. Во избежание развития волнений в Москве признано необходимым тянуть с генерал-губернаторством кн. Юсупова и ни в коем случае не пускать его туда.

После рассмотрения нескольких вопросов текущего значения, заседание кончилось.

У меня написано:

'Настроение бодрее. Говорили спокойнее, без нервности последних дней. Не понимаю, чего добивается Поливанов. Он всех науськивает и против Великого Князя, и против принятия командования Государем, и против Ивана Логгиновича. Уж не своего ли друга любезного г. Гучкова он ладит в спасители отечества'.

ЗАСЕДАНИЕ 16 АВГУСТА 1915 ГОДА.

А. А. Поливанов:

'Мною получено от Его Императорского Высочества Вер-ховного Главнокомандующего письмо столь знаменательное и чреватое последствиями, что я не могу не ознакомить с ним Совет Министров. Великий Князь настойчиво просит меня ускорить его перемещение на Кавказ. Причина этому та, что предстоящее его увольнение стало известно повсюду, что его авторитет в войсках подорван и что он не считает себя нравственно в праве командовать армией, которая через короткое время должна уйти из под его руководства. Все это написано крайне нервно, сбивчиво и чувствуется посто-роннее влияние. Одновременно до меня доходят сведения, что в Ставке с каждым днем усиливается беспорядок, что никто ничего не хочет делать, что никаких приказаний не отдается. Вообще получается впечатление положе-ния, могущего быть определенным словом забастовка.

Мне прямо указывают, что такой образ действий и самое письмо Великого Князя есть ничто иное, как результат влияния обиженного генерала Янушкевича. В конце концов, в виду событий на фронте, все это может обернуться трагически. Необходимо принять экстренные меры. Слава Богу, что Алексеев не растерялся и {70} действует, не считаясь с расслабленными настроениями в Ставке, так, как от него требуют обстоятельства. Надо, не откладывая, убрать Янушкевича на Кавказ и послать на его место генерала Алексеева. Если и Великий Князь сочтет нужным тоже покинуть Ставку, в которой ему не позволяют оставаться соображения нравственного порядка, то вопрос разрешится весьма удачно. Со-гласно закону, отсутствующего верховного главнокомандующего замещает начальник его штаба. Алексеев вступит в должность и будет всем рас-поряжаться, пока не разрешится, будет ли Государь в Ставке или чаша сия минует'.

А. В. Кривошеин:

'Великолепная комбинация. Надо просить Военного Министра применить все его дипломатические таланты и провести его мысль под шумок у Государя. Повод для разговора с Его Величеством - письмо Великого Князя, которое приводит меня в содрогание. Я не ожидал такой недостойной выходки от Его Высочества. Как бы ни были тяжелы личные переживания, он не имеет права бросать армию на произвол судьбы. Мне кажется, его нравственный долг не прекращать исполнение своих обязанностей, а стоять на посту до конца'.

А. Д. Самарин:

'Все происходящее и в Ставке, и повсеместно еще более утверждает меня в убеждении, что перемена командования грозит величайшими непоправимыми последствиями для всей страны. Боюсь стать скучным и надоесть Совету Министров, но все-таки не устану повторять, что наш священный долг всем вместе умолить Государя Императора отказаться от своего пагубного решения и оставить Ве-ликого Князя во главе войск. Если Совет Министров не согласится пойти на это немедленно, т. е. сегодня или завтра, то я сочту своим нравственным и верноподданническим долгом протестовать лично. При настоящих обстоятельствах, когда каждая секунда дорога и невознаградима, я не могу признать правильной тактику выжидания и затягивания.

Пред лицом грозных событий надо идти с открытым забралом, говорить правду в глаза. Между прочим, за последнее время усиленно возобновились толки о скрытых влияниях, которые будто бы сыграли решающую роль в вопросе о командовании. Я от-кровенно спрошу об этом Государя и я имею на это право. Когда Его Вели-чество предложил мне принять пост Обер-Прокурора Святейшего Синода, я согласился лишь после того, как Государь Император лично сказал мне, что все эти росказни придуманы врагами престола. Но сейчас слухи становятся настолько упорными, что я буду напоминать о нашей тогдашней беседе и, если положение действительно изменилось, просить об увольнении меня от должности. Готов до последней капли крови служить своему законному Царю, но не...'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я должен отметить, что вызов Распу-тина в Царское Село последовал помимо Государя Императора и что во время принятия решения он отсутствовал'.

А. Д. Самарин:

'Да, но во всяком слу-чае надо положить решительными действиями предел распространению толков, подрывающих монархический принцип гораздо сильнее, чем всякие революционные выступления. Однако, в данную минуту самое главное - это во-прос о командовании. Повторяю, если Совет Министров не считает возможным ко мне присоединиться, то я отправляюсь один к Государю и заявлю, что уход Великого Князя - начало гибели всего'.

П. А. Харитонов:

'Теперь уже поздно. Все равно, если Государь пойдет на уступки, то Великий Князь не согласится оставаться в Ставке'.

А. Д. Самарин:

'Я уверен в обратном. Великий Князь в душе честный солдат и превыше всего любит родину. Во имя нее он останется, как бы лично ему это ни было тяжело'.

Кн. Н. Б. Щер-батов:

'Не уверен в этом. Нервы Великого Князя окончательно измотаны'.

А. А. Поливанов:

'Судя по оглашенному мною письму, можно думать, что Его Высочество едва ли согласится'

И. Л. Горемыкин:

'Я неоднократно говорил, что решение Государя бесповоротно. Оно не вчера сложилось и исходит из внутреннего убеждения. Вместо того, чтобы изматывать нашими ходатайствами нервы Государя, которому и без того страшно тяжело, наш долг сплотиться {71} вокруг Царя и помогать ему. Что касается вопроса о влияниях, то это вторжение в сферу, нам не подлежащую. Пусть каждый поступает в личных вопросах, как ему угодно, но Совет Министров тут не при чем'.

А. Д. Самарин:

'Нет, это вопрос не личный, а всей России и Монархии. Само лицо, слухи о влиянии которого болезненно волнуют всех верноподданных, имеет смелость открыто говорить, что оно убрало Великого Князя. (Распутин; ldn-knigi) К таким выходкам мы не можем относиться безучастно'.

И. Л. Горемыкин:

'Сейчас этот вопрос мною не ставится на обсуждение Совета Министров. Мы обсуждаем сообщенное Военным Министром письмо верховного главнокомандующего и я просил бы не отвлекаться в сторону'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Несомненно, что мысль о немедленном принятии командования значительно утеряла свою остроту и Государь, насколько до меня доходят слухи, считает ее осуществление вопросом будущего. Я знаю, что Его Величество отнесся симпатично к идее верховного объединения снабжения и к формированию новой армии из кадров гвардии. Если это так, то, значит, Государь останется в Петрограде, а в Ставке будет полным хозяином Алексеев. Практически это самое глав-ное'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Я с самого начала был против перемены коман-дования и вступления Государя Императора в личное предводительствование армией. Но сейчас, мне казалось бы уже поздно перерешать, ибо все знают о намерении Его Величества и отказ его от принятого решения будет истолкован, как признак слабости воли и боязни. Все это может весьма неблагоприятно отразиться на престиже Монарха. Засим, что касается роли генерала Алексеева, то я полагаю, что его ни на один час нельзя называть даже исполняющим должность верховного главнокомандующего. Нельзя, при современных настроениях, сменять Великого Князя простым генералом. И в армии, и в народе это может вызвать опасное неудовольствие'.

А. В. Кривошеин:

'Категорически не согласен с мнением князя В. Н. Шаховского. Совершенно напротив. С Великим Князем, по-видимому, уже кончено и к его уходу начали привыкать. Да и популярность его, как здесь указывалось, значительно упала не только в войсках, но и среди мирного населения, возмущенного наплывом беженцев и бесконечными наборами в то время, когда повсюду гуляют сотни тысяч бездельников в серых шинелях. Назначение Алексеева будет переходною, временною мерою, пока Государь будет занят в тылу под-готовкою новой армии, с которою Его Величество и выступит на поле битвы, когда наступит удобное время и соответствующая обстановка'.

С. Д. Сазонов: 'В таком смысле и следовало бы довести до сведения Государя взгляд Совета Министров или хотя бы большинства его членов. Не отказ, а от-срочка - вот формула. Пусть пока Алексеев будет козлом отпущения за ошибки прошлого и постарается их исправить. Когда же он все подготовит и поставит на прочные рельсы, тогда, может быть, наступит момент для выступления Русского Царя'.

П. А. Харитонов:

'Эх, кабы можно было бы на-деяться на это. К сожалению опыт учит нас другому. Иной раз каза-лось все хорошо обдумано и налажено, а результат получается самый непред-виденный'.

А. В. Кривошеин:

'У нас есть пример в истории, как посту-пали приближенные к престолу люди в прежние времена, весьма похожие на наши. Когда наше отступление перед Наполеоном приняло чересчур поспеш-ный и безнадежный характер, то Аракчеев, Шишков и Левашев потребо-вали отъезда Александра I из армии и заявили: если бьют Барклая - Россия только огорчится, если же будут бить Императора Всероссийского, то Россия этого не вынесет. Пусть Алексеев сыграет роль Барклая, а наша обязан-ность оберечь Русского Царя от недопустимого для него положения'.

Дальше у меня в записи отмечено:

'Беседа долго шла в том же духе. Решено, что Военный Министр переговорит с Государем и попытается склонить его на предоставление Алексееву выполнить благодарную задачу козлища отпущения за Янушкевические грехи'.

{72}

A. A. Поливанов:

'Государь Император изъявил согласие присутствовать на открытии Особого Совещания по обороне и на обращение к собравшимся с приветственным словом. Текст этого обращения Его Величество ожидает от Совета Министров. Что касается важного вопроса о форме одежды, то Госу-дарь предупредил меня, что он будет в орденах. Значит и нам и во-обще всем чинам официальным надлежит возложить на себя российские и союзных и нейтральных стран регалии'.

А. А. Хвостов:

'Что-то больно много чести всем сгоняемым туда разношерстным господам'.

П. А. Харитонов:

'Надо быть готовым, что, по уже бывшим примерам, выборные люди прибудут в косоворотках и спинжаках. Так либеральнее. Мы будем сиять звездами, а они своими добродетелями'.

А. Д. Самарин:

'Мне ду-мается, что эту встречу надо бы обставить поинтимней. С Особым Совещанием у общественного мнения связано много надежд. Нельзя ограничивать торжество одним Высочайшим выходом и приветствием. Надо, чтобы Председатели Государственного Совета и Думы сказали Царю приветственное слово. Это особенно важно на тот случай, если Его Величество примет на себя актив-ное руководство подготовкою обороны'.

И. Л. Горемыкин:

'Но есть ли гарантия, что Родзянко не выскочит с такими поучениями, которые могут поста-вить Государя в неловкое положение и породить осложнения. От этого сумасшедшего всего можно ждать'.

А. Д. Самарин:

'Не думаю. Хотя, правда, Председатель Государственной Думы немного увлекается им самим себе при-думанною ролью главного представителя народного представительства, но все-таки он человек благовоспитанный и преданный Монарху'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'У него несомненно мания величия'.

А. В. Кривошеин:

'И притом в весьма опасной стадии развития'.

По вопросу о выступлении председателей законодательных учреждений решено переговорить с Министром Императорского Двора, а составление проекта Царского приветствия поручено А. В. Кривошеину.

Председатель Совета Министров предложил высказаться по поводу возникшего в Государственной Думе проекта создания какого то с неопределенны-ми функциями постоянного органа из членов Особых Совещаний, являющихся выборными представителями от законодательных учреждений.

А. В. Кривоше-ин: 'Высказываюсь самым решительным образом против. Какой то не то конвент, не то комитет общественного спасения. Под покровом патриотической тревоги хотят провести какое то второе правительство. Этот проект ни-что иное, как наглый выпад против власти, желание создать лишний повод для ее дискредитирования, вопить о стеснении самоотверженного общественного почина. Довольно такой игры, белыми нитками шитой. Надо принять решительные меры против того, чтобы подобная новелла увидела свет. Сначала на-до поговорить с влиятельными депутатами. Если не убедятся они (что весьма вероятно), надо выступить в Государственном Совете и всем нам голосо-вать против законопроекта. Если же и это не поможет, я считаю вопрос на-столько важным, что следует ходатайствовать перед Государем об отказе в Высочайшей санкции. Нельзя же все время уступать - не будет предела претензиям. Люди теряют чувство меры, сознание разницы между допустимым и неприличным. Дума зарывается, обращает себя чуть ли не в учредитель-ное собрание и хочет строить русское законодательство на игнорировании испол-нительной власти, волею Монарха призванной к управлению государством. Ка-кой то психоз, аберрация чувств всех охватывает. Надо или совсем сло-жить оружие, или же твердо и внушительно указать, что есть граница для пожеланий, что власть существует в Poccии и не позволить трепать своего автори-тета'.

А. А. Хвостов:

'А. В. Кривошеин безусловно прав, что пора дать ост-растку. Действительно проект подобной новеллы мог зародиться только в горячечно воспаленных мозгах, если он не является грубым тактическим приемом для вынуждения правительства на заведомый отказ и для криков о {73} его обскурантизме. Вопрос настолько серьезный, что использование в данном случай Монаршего вето вполне оправдывается. Нельзя допускать образования в законодательном порядке безответственной организации из безответственных и прикрывающихся парламентскою неприкосновенностью людей'.

П. А. Харитонов:

'Путь действий намечен практичный и отвечающий случаю: во всех инстанциях идти открыто против и, если окажется нужным, открыто же обратиться к Его Императорскому Величеству. Факт возникновения та-кого нелепого проекта весьма характерен для нашего сумасшедшего времени. Подумать только, до какого абсурда может довести людей, в обыденной жизни, кажется, разумных, но действующих под влиянием партийных стремлений и узко-тактических соображений. Следовало бы всех этих господ посадить в Совет Министров. Посмотрели бы они, на какой сковородке эти самые ми-нистры ежечасно поджариваются. Вероятно, у многих быстро отпали бы мечты о соблазнительных портфелях'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Да, надо показать когти. Многие не понимают разговора, если он не сопровождается многозначительным жестом'.

И. Л. Горемыкин:

'Я тоже присоединяюсь к мнению А. В. Кривошеина. Если никто но возражает, то мы на этом и порешим'.

Председатель Совета Министров обратился к Военному Министру с вопросом, в каком положении находится рассмотрение Государственною Ду-мою законопроекта о призыве ратников 2-го разряда. А. А. Поливанов ответил, что пока вопрос тянется в комиссии и конца все еще не видно.

A. В. Кривошеин:

'Это тоже тактический прием, чтобы отдалить перерыв занятий. Нам надо ответить также тактическим приемом: спросить Государственную Думу во всеуслышание, желают ли г. г. народные представители защищаться против немцев или же они считают излишним посылать армии необходимые пополнения При этом надо поставить минимальный срок для завершения раз-работки закона. Если же наше требование не будет исполнено в срок, то неизбежно придется Думу распустить, а ратников провести манифестом.

И. Л. Горемыкин:

'В таком смысл я и просил бы Военного Министра переговорить в Думе и предупредить, что правительство категорически настаивает'.

А. А. Поливанов предупредил, что в Ставке разрабатывается в настоя-щее время вопрос о расширении территории театра войны вглубь страны до ли-нии приблизительно Тверь -Тула.

'Таким образом - заметил Военный Министр - еще добрая толика Матушки-России уходит из рук правительствен-ной власти и поступает в безраздельное обладание рыжего Данилова. Я указал, что эта мера создаст с точки зрения интересов военного ведомства значительные затруднения в деле лежащей на нем подготовки и обучения пополнений, и обратил внимание, что подобный вопрос едва ли возможно разрешать без соглашения с правительством. Мне кажется, что Совету Министров следовало бы вмешаться и протестовать. Что было скверно в Германии и Польше, то под Тулою и Тверью будет народным бедствием'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Не только надо протестовать, но категорически заявить, что это недопустимо. Тыл театра войны - картина возмутительных безобразий, анархии, произвола, безвластия. Нельзя отдавать центральные губернии на растерзание рыжего Данилова с его ордою тыловых героев. Достаточно у нас на-копилось печального опыта, чтобы сказать, что упразднение нормальной власти на руку революции'.

А. В. Кривошеин:

'Серьезно, людей охватывает какой то массовый психоз, затмение всех чувств и разума. Генералы в Ставке вместо того, чтобы думать, как бы остановить наступление немцев, заботятся об устройств себе в тылу безопасных местечек. Они не способны или на желают дать себе отчета, что кроме штабов и генералов с прапорщиками существует еще Россия, терпение которой нельзя испытывать до конца. Страшно за будущее'.

И. Л. Горемыкин, обращаясь к Военному Министру:

'Вы им порешительнее напишите, что их проект сплошной вздор и что Совет {74} Министров не допускает возможности углублять военный тыл, изымая его из ведения гражданской власти. А я переговорю с Государем Императором и буду его просить образумить авторов этого проекта'.

А. А. Поливанов:

'Есть еще один боле пикантный проектец. На этот раз он исходит не прямо из Ставки, а от генерала-адъютанта, Иванова. Главнокомандующий южным фронтом находит, что для победы над врагом необходимо эвакуировать в принудительном порядке прифронтовую полосу на 100 верст в глубину страны'.

Прения по этому поводу у меня не запи-саны поименно, а лишь в следующих общих словах: 'Единодушно призна-ется недопустимым. С военной точки зрения - массовый наплыв беженцев стесняет передвижение войск и ближний тыл. С общегосударствен-ной точки зрения недопустимо поголовное выселение населения с уничтожением имущества и всеобщим разорением.

К тому же, производится грубо и с насилиями, вплоть до убийства карательными отрядами землевладельцев, отка-зывающихся покинуть усадьбу. Сжигание построек и урожая крайне раздражает и крестьяне даже вооружаются, чтобы охранять свое имущество от уничтожения. Разрушаются фабрики и заводы с запасами сырья и продуктов, к вывозу которых мер никаких не принимается'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Систематическое опустошение прифронтовых местностей юго-западного края заставляет думать, что командование не надеется вернуть этот край в обладание России и хочет оставить неприятелю сплошную пустыню. Неужели же военное положение настолько безнадежно?'

А. А. Поливанов:

'Штабы утеряли способность рассуждать и давать себе отчет в действиях. Все живут в каком то безумии. Военноначальник до последней минуты не имеет права терять надежды. Отступление всегда должно рассматриваться, как вре-менное. Искусный вождь, отступая, в то же время готовится наступать. А у нас делается как раз обратное'.

А. В. Кривошеин:

'Прямо чудовищно все, что происходит. Как будто люди нарочно делают все, чтобы погубить Poccию, затолкнуть ее в бездну. Ни один народ не спасался собственным разорением'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я прибавил бы - и нравственным растлением. В сумбуре отступающих обозов и воинских частей вольных и невольных беженцев, гонимых ногайками евреев, среди этой усталой, за-мученной, голодной толпы происходить какая то дикая вакханалия. Процветают пьянство, грабежи, разврат. В поступающих ко мне донесениях прямо говорится, что казаки и солдаты нарочно тянуть за собою семьи беженцев, чтобы иметь в походе женщин, которых они одаривают награблен-ными вещами, и предаются приятному времяпрепровождению. Кажется, идти дальше некуда. Если в Ставке не провалят проекта Иванова, то надо просить Государя вмешаться в это безобразие'.

Постановлено написать начальнику штаба верховного главнокомандующего в категорическом тоне, что Совет Министров считает огульную эвакуацию и уничтожение имущества в оставляемых и предназначаемых к оставлению местностях совершенно недопусти-мым.

И. Л. Горемыкин:

'Письмо мы напишем с Иван Николаевичем (Лодыженский), а кроме того я обращу внимание Государя на это сплошное безобразие. На фронте совсем теряют голову'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Ко мне обратились польские представители с жало-бами по следующему поводу. За сутки до выступления нашей армии из Вар-шавы, жандармы, по требованию военных властей, арестовали массу народу - поляков и евреев - по подозрению в австрийской ориентации. Исключения не были сделаны даже для малолетних. Bсе эти арестованные отправлены в тыл и заключены в тюрьмы. Я проверил эти сведения и они оказались вполне верными. Поляки возмущены, так как, по-видимому, хватали без разбора, и просят о пересмотре этого дела, которое далеко не соответствует, по их словам, духу выступления Председателя Совета Министров в день открытия Государственной Думы. Я просил бы указания Совета Министров, {75} как быть в данном случае. Факт произошел на территории театра войны и Министр Внутренних Дел лишен там права голоса'.

С. Д. Сазонов:

'Прямо безумные люди там распоряжаются. Вместо того, чтобы оставлять за собою расположенное к нам население, г. г. генералы принимают все меры, чтобы наши отступающие войска провожались проклятиями. Хорошую, нечего сказать, атмосферу создают для разрешения русско-польских отношений. Воззвание верховного главнокомандующего, заявления правительства перед за-конодательными учреждениями, общее направление нашей примирительной поли-тики в польском вопросе - все это, значит, обман, внешность, а действительность - это генеральский произвол. Воображаю, какое впечатление произведет на наших союзников, когда они узнают, что младенцев сажают в тюрьмы за австрийскую ориентацию. Необходимо возможно скорее и бесшумно покончить с этим скандалом. Я доложу Его Величеству, что при такой обстановке произвола военного начальства невозможно вести политику'.

Решено выпустить немедленно малолетних и тех арестованных, против которых не имеется подавляющих улик, а о факт довести до Высочайшего сведения.

И. Л. Горемыкин:

'Я просил бы Совет Министров обсудить вопрос о печати. Она чорт знает что такое начала себе позволять'.

А. В. Кривошеин:

'На последнем всеподданнейшем докладе Государь Император заговорил по этому вопросу и выражал неудовольствие по поводу резкого тона газет и вмешательства их в неподлежащие сферы. Действительно, наша пе-чать переходить все границы не только дозволенного, но и простых приличий. До сих пор отличались только московские газеты, а за последние дни и петроградские будто с цепи сорвались. Они заняли такую позицию, которая не только в Монархии - в любой республиканской стране не была бы допущена, осо-бенно в военное время. Сплошная брань, голословное осуждение, возбуждение общественного мнения против власти, распускание сенсационных известий - все это день за днем действует на психику 180-миллионного населения. Ведь есть же у нас закон о военной цензуре, есть военные цензоры, тучи генералов и прапорщиков в тыловых канцеляриях, есть у нас, наконец, осо-бый начальник главного управления по делам печати. Чего же смотрит весь этот ареопаг. Надо принять решительные меры и подбодрить кого следует'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'На театре военных действий цензура подчинена военным властям. Министр Внутренних Дел и Начальник главного управле-ния по делам печати на этом театре, как Совету Министров небезызвестно, лишь простые и к тому же безгласные зрители. Гражданская предварительная цензура у нас давно отменена и у моего ведомства нет никакой возможности заблаговременно помешать выходу в свет всей той наглой лжи и агитационных статей, которыми полны наши газеты'.

П. А. Харитонов:

'Если гене-ралы, обладающие неограниченными полномочиями и охотно ими пользующееся в других случаях, не желают помочь Министерству Внутренних Дел справиться с разбойничеством печати, то сместить их к чорту и заменить другими, более податливыми'.

А. А. Хвостов:

'Особенно надо обратить внимание на статьи, которыми в обществе возбуждаются неосновательные надежды и ожидания. Здесь вранье с рассчетом - оповестить, а потом свалить на правительство или, еще хуже, на влияния. Теперь все кричат в газетах о не-сегодня-завтра долженствующей последовать всеобщей амнистии и о возвращении в Думу пяти депутатов, осужденных за участие в заговоре против безопасности государства и в пораженческой агитации. Эта мысль усиленно обсужда-ется в рабочих кругах и может послужить поводом к опасным осложнениям. Ведь, если сейчас не происходит вооруженных выступлений рабочих, то исключительно потому, что у них нет организации, а эти пять депу-татов и были главными организаторами. Нельзя допускать в газетах печатания слухов в заведомо агитационных целях'.

А. А. Поливанов:

'Здесь вот нападают на военных генералов, что они плохо приструнивают печать.

{76} Но они люди военные и в политических тонкостях не искушены. Они понимают свою задачу так, как она всегда ставилась военной цензуре, т. е. но допускать опубликования того, что может принести пользу неприятельскому осведомлению'.

А. В. Кривошеин:

'Возбуждение общественной тревоги и распространение революционных настроений в государстве полезнее врагу всяких других прегрешений печати'.

П. А. Харитонов:

'Если военные цензоры не способны в этом разбираться, то приставить им гражданских советчиков и приказать их слушаться'.

А. А. Поливанов:

'Совершенно правильно, Генералы не могут входить в разбор дозволенного и недозволенного с точки зрения сменяющихся интересов внутренней политики; так надо их подкрепить компетентными в этих вопросах людьми'.

П. А. Харитонов:

'Да, и строго приказать следовать их указаниям. Если же генералы не пожелают подчиняться, ссылаясь на свою независимость от гражданской власти, то надо доложить Его Императорскому Величеству. Если Совет Министров бессилен, то все-таки есть же на г. г. цензурствующих генералов управа'.

А. А. Хвостов:

'Имеется и другой более практический способ достижения цели - про-сить Министра Финансов повнушительнее воздействовать на банки, от которых зависит огромное большинство русских независимых газет'.

П. Л. Барк:

'Неоднократно говорил и постоянно напоминаю об этом. Воздействие оказывается, но банкам трудно, у них нет необходимых органов, чтобы изо дня в день влиять на печать'.

П. А. Харитонов:

'Есть еще гораздо боле близкий к цели прием - закрыть две или три газеты сразу, чтобы оду-мались и почувствовали на собственном кармане'.

П. Л. Барк:

'Мне ка-жется, вся беда в том, что при многовластие неизбежно безвластие. Этим и пользуется печать, стремление и домогательства которой ни для кого не сек-рет. Прихлопнуть пару газет будет отрезвляющею демонстрацией'.

П. А. Харитонов:

'И прихлопнуть надо газеты разных направлений, слева и справа. Земщина и Русское Знамя вредят не меньше разных Дней, Pанних Утр и т. п. органов'.

С. Д. Сазонов:

'Новое и Вечернее Время тоже хороши. Я их считаю не менее вредными, чем разные листки, рассчитанные на сенсацию и на тираж'.

П. А. Харитонов:

'Эти обе газеты находятся под особым покровительством, и у военной цензуры на них рука не поднимается. С начала войны и до сих пор Суворины неустанно кадят Ставке и оттуда были даны указания их ни в коем случае не трогать'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мысль П. А. Харитонова о том, чтобы сразу прикрыть несколько особенно увлекающихся газет разных направлений, весьма целесообразна. Во-первых, соблюдается равновесие и беспристрастие, а во-вторых сна-чала удар в морду, а потом дружеская беседа. Сейчас большинство лю-дей в таком настроении, что без красноречивого вступления никаких убеждений не понимают'.

А. В. Кривошеин:

'Я бы считал наиболее правильным одновременно подкрепить военную цензуру гражданскими чинами и пре-дупредить газеты, что если они не изменят своего тона, то их будут жестоко карать вплоть до закрытия'.

И. Л. Горемыкин:

'Надо просить Министра Внутренних Дел немедленно заняться этим вопросом по соглашению с военною властью и действительно ввести печать в границы. Так продолжаться дальше не может'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Хорошо, мы примем нужные меры, а в Думе поднимут протесты, запросы и скандалы. Что же тогда мы будем отвечать, раз у нас нет в законе права устанавливать гражданскую цензуру'.

И. Л. Горемыкин:

'Дело настолько серьезное, что можно будет предупре-дить, что вмешательство со стороны Думы в данном случае может явиться поводом к роспуску'.

П. Л. Барк:

'Я думаю, что к такой угроз едва ли придется прибегать. В Думе отлично понимают, что в военное время разжигание политических страстей и вожделений печатью недопустимо. Везде заграницею, у наших врагов и союзников - безразлично, даже в республи-канской Франции, печать находится под строжайшим режимом и служит {77} орудием для борьбы с врагом. Если же тем не менее поднимутся толки, на них всегда можно ответить, что меры принимаются по требованию военных властей в интересах обеспечения военной обороны страны'.

И. Л. Горемыкин:

'Я не особенно разделяю оптимизм П. Л. Барка на счет благоразумия Думы. Во всяком случае, посмотрим, что будет'.

Управляющий Делами огласил сообщенную Министерством Иностранных Дел телеграмму нашего посланника в Швейцарии Бахерахта с заявлением о неотложной необходимости опровержения распространяемых в нейтральных странах германофильствующею печатью слухов о безнадежном экономическом положении России и о том, что Россия находится накануне полного банкротства. На этом месте телеграммы А. В. Кривошеин перервал чтение и воскликнул: 'что же тут ложного - это чистая правда', П. Л. Барк взглянул на него не без укоризны, но промолчал.

У меня помечено в заключение:

'Опять нервничают. Поливанов во время беседы больше молчит с видом оппозиционным. У Самарина вид грустный, встревоженный. Игнатьев все время почему то воздерживается от участия в общем обмене мнений'.

ЗАСЕДАНИЕ 18 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Начну со своего заключения: 'Заседание длительное. Масса вопросов. Нервность сильная. Перебегают с одного вопроса к другому, обрывая суждения и не сговариваясь о постановлении. Много высказывалось интересного и характерного. Не хватает одному сил записывать протокольно несколько часов. Впрочем, я записываю только, чтобы, как говаривал В. Н. Коковцов, оставить след в истории. А удастся ли когда-нибудь этой историей заняться? Если судить о положении дел по разговорам в Совете, то, вместо писания истории, скоро придется повисеть на фонаре'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'В Москве состоялось у Коновалова секретное совещание так называемых прогрессивных деятелей, т. е. попросту - кадетов и кадетствующих, для обсуждения современного положения в стране. Как до меня дошли сведения, собравшимися единогласно признано необходимым использовать благоприятно складывающуюся обстановку для предъявления требования об образовании правительства, пользующегося доверием страны и пол-нотою власти. Настроение самое боевое под патриотическим флагом. По-ви-димому, дан приказ на места выступать с подобными же требованиями. Первою должна выступить Московская городская дума. Я послал телеграмму, чтобы московская администрация не допускала постановки этого вопроса на заседании думы. Боюсь, что сделают это самочинно. Как тогда реагировать? Вообще коноваловский съезд весьма чреват событиями'. Поговорили о тяжком положении правительства, о начале решительного штурма на власть, от-крыто проповедываемого печатью, о грядущих острых осложнениях и т. д., но никаких мер не намечено. Опять охватывает чувство бессилия перед надвигающейся грозою.

Отчисление генерала Джунковского стало фактом. Впечатление в обществе большое, так как распространился слух, что этот уход является следствием попытки бороться с 'влияниями'.

А. В. Кривошеин:

'Выход Джун-ковского из состава администрации величайший скандал не только для прави-тельственной власти, но и выше. Он но имеет нравственного права покидать свой пост из за личных неудовольствий. Неприлично военному чину, к тому же имеющему честь состоять в Свите Его Императорского Величества, уходить на покой во время войны и затруднительного положения государства. Ссылка на материальные обстоятельства притянута за волосы. Эти {78} обстоятельства всегда можно было бы устроить, но нельзя допускать себя до демонстраций, приобретающих характер чуть ли не политический. Если пользующееся сочувствием деятели будут бежать, то с кем же останется правительство в его нынешнем составе, Высочайшею волею назначенном. Я всегда считал Джунковского джентельменом и не ожидал с его стороны подобной неприличной выходки'.

Попечаловались по этому поводу и закончили беседу на иронических словах П. А. Харитонова:

'Ничего не поделаете - такие чрезвычайные времена-с'.

А. А. Поливанов:

'Могу доложить Совету Министров, что, наконец, подписаны Его Величеством указы о назначении генерала Янушкевича помощником Наместника Кавказского и генерала Алексеева на место начальника штаба Верховного Главнокомандующего'.

Общие возгласы - 'слава Богу', 'давно пора' и т. д.

П. А. Харитонов:

'На этом следовало бы и покончить, а дальше видно будет'.

А. Д. Самарин:

'Совершенно согласен с пожеланием. Надо просить об этом Его Величество'.

А. В. Кривошеин:

'Увольнение Янушкевича - крупная победа на фронте. Как говорят военные люди, мало победить - надо победу умело использовать'.

А. А. Поливанов:

'Вопрос о замещении Алексеева на фронте генералом Эвертом несколько задер-живается. В Ставке затрудняются подыскать наименование среднему фронту. Сей важный спор вертится на двух предположениях о наиболее отвечающем пользе дела названиях - фронт западный или северо-западный. Надо надеяться, что генерал Алексеев, с присущею ему находчи-востью в критические минуты, найдет приемлемый выход и разгоревшаяся в Ставке война прекратится'.

Сообщение и сарказм Военного Министра приняты Советом Министров к сведению.

В заседание явился приглашенный для участия в обсуждении вопроса о печати, генерал П. А. Фролов (не помню его должности в то время - либо начальник петроградского военного округа, либо начальник чего-то на северном фронте, ведающий судьбами Петрограда). И. Л. Горемыкин обратил его внимание на неотложную необходимость положить предел разнузданности газет и не допускать опубликования статей и сведений, сеющих в населении тревогу, колеблющих авторитет власти и т. п.

П. А. Фролов:

'Свистопляска в печати началась со дня циркуляра генерала Звонникова об освобождении военных цензоров от просмотра печатных произведений в отношении гражданском. В свою очередь этот циркуляр основан на распоряжении из Ставки. В эти дела я вмешиваться не имею права, ибо военно-цензурное управление мне не подчинено, являясь центральным, а не окружным учреждением.

Государь Император приказал мне принять меры в порядке моих военных полномочий в отношении Петроградского военного округа. Это я могу исполнить в пределах принадлежащей мне власти. Его Величество прямо мне сказал: Бог знает, что теперь пишут в газетах, надо их хоро-шенько образумить, нельзя спокойно драться на позициях, когда каждый день это спокойствие отравляется невероятными слухами о положении внутри. Значит, я так понимаю, что я палка, которая должна бить покрепче. Но уж если надо расправляться, то я хочу бить сознательно. Дело мне новое - только вчера оно передано мне в руки. Соберу редакторов, поговорю с ними по душам и попробую повлиять на них словесно, если же они не пойдут на встречу уговорам, то прибегну к надлежащим жестам вплоть до принуди-тельного путешествия непокорных в далекие от столицы страны.

Очень прошу помощи от Министерства Внутренних Дел и указаний от Совета Ми-нистров, на что следует обратить в первую очередь внимание. Затем, предстоит созвание особого совещания под председательством генерала Бе-ляева, которое выработает руководящая указания военным цензорам'.

А. В. Кривошеин:

'Разве, кроме здравого смысла, патриотизма и вдумчивости, какие либо письменные указания возможны в таком деле, как цензура в {79} военное время. Никто из нас не был цензором, но мы понимаем, в чем сущность недопустимого в разрушительной работе современной печати. Мне кажется, что каждый военный человек должен понимать, что для успеха войны особенно важен внутренний мир'.

П. А. Фролов:

'Да, но эти самые военные человеки сражаются на фронте, а нам приходится работать преиму-щественно с прапорщиками из адвокатов и других либеральных профессий. Огромное большинство из них понимает внутренний мир по своему'.

И. Л. Горемыкин:

'Во всяком случае смысл сообщенного генералом Фроловым Высочайшего повеления не допускает никаких сомнений. Печать во что бы то ни стало должна быть приведена в порядок. Я Вас, генерал, очень прошу самым серьезным образом и без всяких комиссии заняться этим вопросом. А о Звонникове я поговорю с Его Величеством. Откуда еще этот ге-нерал взялся со своими дурацкими циркулярами. Это безобразие'.

Обессиление деревни сплошными наборами или, как выразился А. В. Кривошеин, 'реквизициями населения России для пополнения бездельничающих в тылу гарнизонов' усложнило вопрос о рабочих руках в сельском хозяйстве до такой степени, что с уборкою урожая получается катастрофа. Осо-бенно страдает Дальний Восток, где хлеб уродился великолепный, но оста-ется в поле. Вопрос этот весьма озаботил Совет Министров, который, в отступление от прежней практики, признал возможным допустить пользование желтым трудом на полевых работах. Распоряжение об этом предоставлено сделать А. В. Кривошеину, который заметил, что он крайне неохотно идет на такую меру, но не видать другого выхода.

А. А. Поливанов сообщил, что Государю Императору благоугодно было изъявить согласие на обращение к нему с приветствием председателей законодательных палат при открытии особого совещания по обороне и снабжению, причем признана допустимою подача М. В. Родзянко докладной записки от имени представителей Государственной Думы.

А. А. Хвостов:

'Не жду я ничего хорошего от этих выступлений перед Царем. Только растревожат государя какими-нибудь дерзкими выходками'.

И. Л. Горемыкин:

'Надо их предупредить, что последствия могут оказаться для них весьма неприятными'.

Предложенная А. В. Кривошеиным редакция Высочайшего рескрипта на имя Великого Князя Николая Николаевича по случаю смены верховного главнокомандования одобрена Советом Министров без возражений. Решено хода-тайствовать об обнародовании этого рескрипта не в Петрограде, а на месте, в Царской Ставке, в момент вступления Государя Императора в непо-средственное руководство военными действиями.

А. Д. Самарин:

'Одновре-менно с таким ходатайством Совета Министров, прошу доложить Его Ве-личеству мое особое мнение, что рескрипт нигде не должен быть ни распубликован, ни подписан. Мне совесть не позволяет дать свою санкцию на акт, губящий Poccию и Монархию. Я не устану это повторять'.

По поручению графа Фредерикса явился в заседание Совета Министров Помощник Министра Императорского Двора граф М. Е. Нирод с вопросом о своевременности эвакуации из Петрограда и окружающих дворцов различных исторических и художественных ценностей, а равно о выясне-нии судьбы Эрмитажа. Осуществление этой эвакуации потребует не менее трех недель и весьма крупных расходов. Вывоз, в виду железнодорожных затруднений, можно будет выполнить главным образом по водным путям до Нижнего Новгорода.

Гр. М. Е. Нирод добавил, что Государь Император отнесся к мысли о приступе к эвакуации принципиально отрицательно, но, не желая принимать на себя окончательного решения, повелел переговорить с Председателем Совета Министров и Ворховным Главнокомандующим. И. Л. Горемыкин предложил Совету Министров высказаться по этому во-просу, напомнив, что по мнению генерала Рузского Петрограду непосредствен-ной опасности не угрожает и что впереди есть достаточно времени для {80} проведения необходимых для спасения ценностей мер постепенно, исподволь.

А. А. Поливанов:

'О военной стороне опасности Петрограду я судить не могу, так как о подобных делах Ставка не считает нужным осведомлять Военного Министра. Но есть одно обстоятельство, которое нельзя не учитывать, а именно возможность налета на столицу цеппелинов после взятия немцами Риги'.

А. В. Кривошеин:

'Существует опасение, что приступ к эвакуации ценностей из дворцов и Эрмитажа породит в Петрограде панику, так как приготовлений все равно не скроешь. Я не совсем с этим согласен. Мне думается, что если вопрос о сбережении от случайностей художественных и исторических предметов будет обсуждаться и разрешаться не тайно, а от-крыто, то люди благоразумные будут это приветствовать. Что же касается присяжных паникеров, то с ними можно не считаться. Они из любой мухи готовы слона сделать. Пускай себе пошумят и поволнуются дня три, а потом и успокоятся'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Паники и без того везде более, чем достаточно. Ее намеренно поддерживают в обществе по соображениям портфельно-политическим и по немецким проискам. В мутной водице всегда легче рыбку ловить. Дошли до того, что разгрузку некоторых зал Зимнего Дворца для размещения лазарета связали с уверенностью в неизбеж-ности эвакуации. Оказывается, что раненые одна только ширма для прикрытия вывоза царского имущества. Не могу судить, насколько велика угроза Петрограду, но если будут приняты меры к эвакуации то это надо во всяком случае сделать открыто'.

А. В. Кривошеин:

'Пусть страна и весь мир знают, что, если понадобится для успеха борьбы, мы готовы пожертвовать и столицею Империи. Для объявления об этом - момент, пока враг еще далеко и непо-средственно Петрограду не угрожает. Подготовка эвакуации равносильна подтверждению, что Россия будет воевать до конца, не взирая ни на что'.

П. А. Харитонов:

'Демонстрация не бесполезная при всеобщем упадке духа'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Следовало бы избавить Петроград не только от ценностей, но и от слабонервных болтунов, шатающихся по ресторанам и смущающих общественное сознание'.

А. А. Хвостов:

'Вот это было бы недурно. Мочи нет от сеятелей паники и распространителей достоверных известий'.

И. Л. Горемыкин:

'Этими господами Министру Внутренних Дел надо бы заняться, не-зависимо от эвакуации'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Кое-какие подготовительные меры по важнейшим государственным хранилищам уже принимаются и это стало известно в публике'.

И. Л. Горемыкин:

'С дворцами - вопрос дру-гой. Тут нужна величайшая осторожность. Нельзя ни на одну минуту до-пускать в народе мысли, что будто Государь Император заботится о безопас-ности своего личного достояния, боится за него. Надо разъяснить, что сокрови-ща императорских дворцов и музеев не частная царская собственность, а достояние всей нации'.

А. В. Кривошеин:

'Глубоко верное замечание. Надо вну-шить, что заботиться об этом достоянии обязанность правительства. Следовало бы сговориться о моменте приступа к подготовке с генералом Рузским и затем обратиться к населению с правительственным сообщением твердым по тону и разъясняющим вопрос в государственном размахе'.

И. Л. Горе-мыкин:

'С Рузским можно, конечно, поговорить, но решать будет Совет Министров. Это вопрос общегосударственный. Никто не знает, что и как обернется'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'А как быть в отношении важных для обо-роны заводских предприятий. Этот вопрос заслуживал бы обследования также весьма заблаговременно. Задача огромная'.

Адмирал Русин (заместитель Морского Министра):

'В петроградском заводском районе сосредоточен нерв подготовки обороны. Если тронуть заводы, то их производитель-ность сразу упадет на 50 и более процентов. Это совершенно недопустимо. Надо не к эвакуации их готовить, а наоборот - принять все меры к интен-сивному их использованию до конца'.

А. В. Кривошеин:

'Сейчас, я думаю, нам было бы трудно углубляться в этот сложнейший и обоюдоострый вопрос.

{81} Мы говорим не о немедленной эвакуации. Даст Бог, фактически к ней не при-дется прибегать. Мы говорим принципиально, намечаем формулу, что взятие Петрограда неприятелем не есть конец войны. О практической же стороне сго-вориться обязанность ведомств, заключения которых, если понадобится, лягут в основу общего плана эвакуации. Было бы верхом беспечности не об-думать всего заблаговременно'.

И. Л. Горемыкин:

'Да, береженого и Бог бережет'.

Решено запросить мнение генерала Рузского и вернуться к этому вопросу в одном из ближайших заседаний.

А. Д. Самарин:

'Святейший Синод, как известно Совету Министров, особым посланием призвал православный народ к посту и молитве по случаю постигших родину бедствий. Казалось бы, православному правительству следует отозваться на этот призыв закрытием в течение покаянных дней всех увеселительных мест'.

Общее сочувствие: Министру Внутренних дел поручено принять необходимые меры на 26, 27, 28 и 29 августа.

А. В. Кривошеин:

'Мне кажется, вопрос об увеселениях приобретает в наше тяжелое время общее значение. Во Франции и Англии сделаны в этом отношении решительные шаги, да и само общественное мнение не допускает возможности кафешантанных развлечений. А у нас кричат - все для войны, но от удовольствий и пьяного времяпрепровождения отказаться не желают добровольно. Значит, надо вмешаться власти и прекратить безобразие. Сотни тысяч умирают на позициях и в беженских эшелонах, а аквариумы гремят музыкой и сияют огнями'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вопрос не только принципиальный, но и практический - бесполезная трата электричества, когда, из за недостатка топлива, его не хватает для заводов. А кроме того совер-шенно излишнее скопление народа и почва для болтовни'.

А. В. Кривошеин:

'Без принудительных мер не обойтись. Вспоминаю анекдот о французском судье, который, когда разбиралось пикантное дело, предложил всем порядочным дамам уйти из зала и был потрясен, увидев, что никто не вышел'.

И. Л. Горемыкин:

'У нас надо поступать иначе: порядочным пред-ложить уйти, а непорядочных приказать вывести'.

А. Д. Самарин:

'Все эти торжествующие кабаки производят в народе крайне тяжелое впечатление. Мне приходилось слышать самые резкие отзывы по адресу власти, которая не вмешивается и допускает разврат в столице'.

П. А. Харитонов:

'Но с дру-гой стороны надо войти в положение военных, приезжающих с позиций. Хо-чется встряхнуть нервы и забыться от бесконечного напряжения. Простительно молодежи и кутнуть, когда каждую минуту рискуешь своею жизнью'.

А. В. Кривошеин:

'Да, но это соображение не может изменить основной вопрос о необходимости оздоровления тыла и, особенно, столицы Империи, которая дает тон всей стране'.

А. А. Хвостов:

'Надо установить известный срок, в течение которого увеселительные места подлежать закрытию. Следовало бы со-кратить и часы ресторанов. Совершенно излишне, чтобы люди сидели там до утра и получали запрещенные напитки. Два часа на обед, два на ужин и два на завтрак вполне достаточно'.

И. Л. Горемыкин:

'Я тоже согласен - чем меньше увеселений, тем меньше безобразий. Но мысль А. А. Хвостова правильна, что надо сделать все постепенно'.

Поручено Министру Внутренних Дел сговориться с военным начальством Петрограда об издании обязательного постановления.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вот мы заговорили о послании Св. Синода, Обра-тили ли г. г. Члены Совета Министров внимание на статью в 'Вечернем Вре-мени' об этом послании.

Бориса Суворина мало бить за подобную выходку'.

А. Д. Самарин:

'Статья возмутительная и возбуждает справедливое негодование, что автор ее еще не потерпел примерного наказания. В 1905 году даже самые крайние газетки не позволяли себе говорить подобным тоном'.

И. Л. Горемыкин, А. В. Кривошеин и А. П. Поливанов в один голос за-явили, что газета достойна немедленного закрытия.

П. А. Харитонов:

'Почтенный {82} Борис Суворин несколько зарвался. Его избаловало положение безнаказанного фаворита Ставки. Теперь протекции его конец...'

И. Л. Горемыкин:

'Этого сумасшедшего полезно в горячечную рубашку посадить. Он совсем не ведает, что творит. Если пристукнуть 'Вечернее Время', то это произведет отрезвляющее впечатление и на другие газеты. Подожмут руки и не посмеют касаться таких вопросов, которые не могут служить темою для выходок и неприличных статей'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Неудобно начинать с Суворина. В обществ ходит слух о недовольстве правительства его непримиримостью в вопросе о немецком засилье. Несомненно, что закрытие его газеты поспешат объяснить именно этим неудовольствием'.

И. Л. Горе-мыкин:

'Самое простое - пусть Министр Внутренних Дел позовет к себе Бориса Суворина и хорошенько взмылит ему голову. Если же он будет продолжать безобразничать, то тогда можно будет услать его куда-нибудь подальше. Вообще же Министерству Внутренних Дел следует обра-тить особое внимание на печать, а то она, чорт знает, до чего доходит'.

ЗАСЕДАНИЕ 19 АВГУСТА 1915 ГОДА.

Министр Внутренних Дел доложил о разрастающемся в Москве общественном возбуждении в связи с коноваловским съездом. Непосредствен-ный отзвук этого съезда - постановление Московской городской думы с резолюциями об облеченном доверием страны правительств, о приветствии Великому Князю Верховному Главнокомандующему, о Высочайшей аудиенции представителям московского городского самоуправления и т. д.

К сожалению доклад кн. Щербатова у меня подробно не записан и резолюций Московской думы нет под рукой. В конце отмечено: 'Прения носили исключительно горячий, даже резкий характер. Говорили так скоро, перерывая друг друга, что приходилось ловить налету. Не прения, а перекрестный спор'.

И. Л. Горемыкин:

'Сообщение Министра Внутренних Дел заслуживает серьезного внимания. Так называемые общественные деятели вступают на такой путь действий, что им надо дать хороший отпор'.

Кн. Н. Б. Щерба-тов:

'Требования Московской думы о Высочайшей аудиенции недопустимы ни по форме, ни по существу. Нельзя вести с Царем политические беседы по-мимо правительства и законодательных учреждений. Необходимо принять не-медленно меры самые решительные в ту или другую сторону. Так не может продолжаться. Либо есть правительство, либо его нет. Третьего выхода не вижу'.

А. А. Хвостов:

'Имеются законные основания для отмены постановления Московской городской думы. Тем самым заявляемое ходатайство должно будет отпасть'.

И. Л. Горемыкин:

'Это крайнее средство. Лучше избежать в данном случае формального повода. Надо решить по существу, желательно ли или нет при настоящих условиях прием Челнокова в Царском Селе для представления московской резолюции'.

П. А. Харитонов:

'Вопрос, во всех отношениях чреватый последствиями. Не надо забывать, что москвичи говорят под флагом верноподданнических чувств'.

И. Л. Го-ремыкин:

'Вопрос, конечно, щекотливый. Но я совершенно согласен с Министром Внутренних Дел, что через голову правительства и законодатель-ных учреждений нельзя вести с Царем политические разговоры. Нам надо поддержать Государя Императора в трудную минуту и найти то решение, кото-рое облегчить его положение'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Можно предвидеть, что за Москвой потянутся другие города и Государя буквально завалят сотнями петиций'.

И. Л. Горемыкин:

'Самое простое не отвечать всем этим болтунам и не обращать на них внимания, раз они лезут в сферу, им не под-лежащую'.

А. А. Поливанов:

'Не могу согласиться с предлагаемым Г. {83} Председателем Совета Министров упрощенным решением вопроса величайшей политической важности. Важно иметь в виду, что городское управление пер-вопрестольной столицы на всю Poccию заявляет о своем непоколебимом доверии Великому Князю Верховному Главнокомандующему, как вождю наших армий против врага. На этот факт мы должны обратить внимание Его Вели-чества и просить отложить свой отъезд в Ставку и смену командования. Иначе впечатление этой перемены тотчас после московской резолюции произведет удручающее впечатление и будет истолковано, как некоторый вызов.

А засим, что такого недозволенного или революционного можно усмот-реть в резолюции. Правительство, опирающееся на доверие населения, ведь это нормальный государственный порядок'.

С. Д. Сазонов:

'Московские события еще больше убеждают меня в необходимости во что бы то ни стало отложить вопрос о командовании. Надо, чтобы и Великий Князь, и Государь Император никуда не двигались и все по внешности оставалось по старому. Тем временем Его Величество должен принять Челнокова как Московского Городского Голову, а не уполномоченного думы, и в беседе с ним поста-раться смягчить остроту вопросов. В такой беседе Государь мог бы пред-ложить Челнокову высказать все, что у него на душе по поводу переживаемого времени, и, так сказать, игнорировать коллективное требование и самую резолюцию. Правильнее, не игнорировать, а обойти молчанием'.

А. Д. Самарин:

'Настроения в Москве служат ярким и быстрым подтверждением тому, что я говорил в Совете Министров неоднократно. Перемена командования - грозит самыми тяжкими последствиями для нашей Родины. Постановление Московской городской думы, в существе современных повышенных и обостренных настроений во всей Poccии, весьма умеренное. Было бы ошибочно рассматривать его, как простой политический выпад против существующего пра-вительства, Оно подсказано тревогою за судьбы государства и выражение этой тревоги - подтверждение глубокого доверия к Великому Князю. С этим нельзя не считаться и просто отметать. Нельзя прибегать и к рекомендуемой Министром Юстиции мере, т. е. к отмене постановления думы. Это было бы, простите меня, слишком грубо и неудобно тем более, что в постановлении говорится о про-должении войны до конца. На такое пожелание нельзя ответить ни отменою его, ни молчанием. Нельзя отказать и в приеме Московского Городского Головы - это было бы незаслуженною обидою Москве, Первопрестольной столице Империи. С первых дней войны Москва неоднократно доказывала свой патриотизм и заслужила право высказать перед Царем свою тревогу за будущее родины в критическую минуту. Для меня вопрос сводится не к тому, нужно ли или нет принимать представителя Первопрестольной, а к тому, как принять и что сказать ему во время приема. Мне кажется, что откладывать аудиенцию не следует и надо назначить ее возможно скорее, чтобы избежать лишних толков и неудовольствий. Самый прием должен быть особенно милостивым и благосклонным. В течение беседы Его Величество мог бы поблагодарить Москву за выраженные чувства, высказать свое полное доверие к ис-кренности выраженных пожеланий, заявить, что Царь понимает необходи-мость доверия страны к правительству, что этим вопросом он озабочен, что в этом направлении все делалось и будет делаться и т. д.'.

И. Л. Горемыкин:

'Т. е. А. Д. Самарин предлагает не мириться и не драться'.

А. Д. Самарин:

'Формула эта не вполне передает оттенок моей мысли. Я бы прибавил еще одно слово - приласкать. А затем в докладе Государю Императору я бы подчеркнул, что постановление Московской городской думы от-нюдь не может быть рассматриваемо, как дерзостно-революционное, что нельзя отрицать необходимость для правительства доверия страны и что слова думы по адресу Великого Князя служат лишним подтверждением невозможности при настоящей обстановке производить смену командования'.

П. А. Харитонов:

'Я считаю в резолюции Московской городской думы наиболее важным {84} обращение к Великому Князю именно в настоящее время, когда решение Госу-даря ни для кого не секрет. Значит, это обращение помещено нарочно, в виде предупреждения. Этого нельзя игнорировать. Москва за время войны стала средоточием общественных элементов и голос ее является отражением значительной части русского населения. Мы должны объяснить это Его Вели-честву и, если еще не поздно, попытаться еще раз отговорить его от немедленного осуществления принятого решения. Что касается аудиенции, то, по мо-ему мнению, она необходима. Никогда не следует напрасно раздразнивать гу-сей'.

А. В. Кривошеин:

'Доклад Министра Внутренних Дел глубоко меня взволновал. Он вполне совпадает с полученными мною из Москвы част-ными сведениями. Настроение там очень повышенное и можно ожидать таких последствий, которые бесконечно осложнят внутреннее положение и могут создать обстановку, в которой ведение войны окажется безнадежным. Во всяком случае правительству следует всемерно избегать таких действий, которые могли бы способствовать обострению общественного раздражения. С этой точки зрения я нахожу, что прием Московского Городского Головы совер-шенно неизбежен и что его следует обставить так, как указывает А. Д. Самарин. Но не могу скрыть от Совета Министров, что, по моему, в данном случае вопрос представляется гораздо более широким и принципиальным. Несомненно, что за Москвою потянутся и другие города, земства, общественные организации с однородными пожеланиями и требованиями.

В каком же положении окажемся мы, когда уже не одна печать и военно-промышленный комитет, но вся организованная русская общественность будут во всеуслышание требовать власти, облеченной доверием страны? Не касаюсь личных переживаний, но с точки зрения интересов государственного управления и организации обороны положение это совершенно невозможно. Все равно долго оно длиться не может. Надо заранее найти выход и остановиться на твердом решении, плане действий. Надо или реагировать с силою и с верою в свое могущество, в возможность достижения успеха, или же вступить от-крыто на путь завоевания для власти морального доверия. По моему глубокому убеждению, мы ни к тому, ни к другому не способны.

Вывод отсюда ясен. Надо это откровенно сказать Государю, который не сознает окружаю-щей обстановки и не дает себе отчета, в каком положении находится его правительство и, следовательно, все дело государственного управления. Мы должны открыть Монарху глаза на чрезвычайную остроту настоящей минуты, от того или иного разрешения которой зависит многое в судьбах нашей ро-дины. Это наш священный долг в историческое время, нами переживаемое.

Мы должны сказать Его Величеству, что сложившиеся внутренние условия (раз-бираться в их происхождении и причинах теперь поздно, да и бесполезно), что эти условия допускают только два решения: или сильная военная дикта-тура, если найдется подходящее лицо, или примирение с обществен-ностью. Наш кабинет общественным ожиданиям не отвечает и должен уступить место другому, которому страна могла бы поверить. Медлить, держаться серединки и выжидания событий нельзя. Атмосфера с каждым часом сгущается.

Поводом к росту нервности в различных кругах населения является ставшее повсеместно известным решение принять командование. Совершенно согласен, что решение это, как вы-разился А. Д. Самарин, пагубное, что в нем скрывается огромный риск, результаты которого даже приблизительно нельзя учесть и можно лишь предвидеть, что они будут самыми тяжкими для России и для успеха войны. Не время рисковать, отталкивать от себя огромное большинство. Надо просить Его Величество собрать нас и умолять его отказаться от смещения Великого Князя, коренным образом изменив в то же время характер внутренней политики.

Я долго колебался раньше, чем окончательно придти к такому вы-воду, но сейчас каждый день равен году и обстановка меняется с {85} головокружительною быстротою Со всех сторон приходится слышать о самых мрачных ожиданиях, если не будет сделано решительных шагов к успокоению общественной тревоги. Об этом говорят люди, преданность которых Монарху не может вызывать никаких сомнений. У меня был граф Коковцов и настойчиво обращал внимание на то, что так дальше не может про-должаться, что раздражение растет повсюду, что из Москвы вдуть зловещие слухи. Нельзя же не считаться с тем, что постановление о доверии Великому Князю было принято Московскою городскою думою единогласно. Даже Шмаков и его приверженцы голосовали за резолюцию. При таких условиях было бы трудно квалифицировать ее, как революционную. Не революция, а бесконечный страх за будущее. Нам нужно честно, без утайки и оговорок, объяс-нить Государю, что задуманный им шаг, помимо всего прочего, является величайшим риском для династии. Как верноподданные слуги Русского Ца-ря, с которым связаны все судьбы нашей родины, мы обязаны сказать, что увольнение Великого Князя недопустимо, что мы не отвечаем за порядок и безопасность в стране. Но вместе с тем несомненно, что дело зашло слишком далеко и что полный отказ от принятого решения отразился бы на ав-торитете Монарха. Вполне возможен компромисс: Царь принимает на себя верховное главнокомандование и назначает Великого Князя своим помощником.

Перед этим основным вопросом все остальное мелочи, которые устроятся, когда будет разрешен этот вопрос. Надо сделать это сразу. Долго играть с огнем опасно. Мы должны быть перед Государем Императором тверды и настойчивы. Если понадобится, то мы должны не только про-сить, но и требовать. Пусть нам Царь головы рубит, сошлет в места отдаленные с лишением званий, чинов и орденов (к сожалению, он этого не сделает), но в случае отказа на наши представления мы должны во имя интересов родины заявить ему, что мы не в состоянии больше служить ему по совести'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Формула А. В. Кривошеина исчерпывает во-прос. Мы стоим на повороте, от которого зависит все дальнейшее течение событий.

Наш долг быть твердыми перед Царем в сознании нашей право-ты. Мы должны сказать Его Величеству, что пока общественные пожелания во-обще и московские в частности еще остаются умеренными и облекаются в почтительные формы. Раньше требования бывали и более крайними, и боле резкими. Поэтому отметать все огулом было бы опасно.

Нельзя не считаться с тем фактом, что поражения на фронте создали революционно-повышенное настроение в стране. И раз обострению таких настроений содействуют слу-хи об увольнении Великого Князя, то надо от этого отказаться, если не навсегда, то на время. Предлагаемый А. В. Кривошеиным компромисс разрешает вопрос вполне безболезненно во всех отношениях'.

А. А. Поливанов:

'Здесь как то говорилось, что общественное сознание начинает свыкать-ся с мыслью об отстранении Великого Князя от верховного командования. Мо-жет быть это и так (хотя московская резолюция служит живым опровержением), но в отношении фронта я могу удостоверить противоположное. Ко мне сегодня утром явился приехавший с позиций штаб-офицер одного из видных гвардейских пехотных полков и спросил, неужели Великого Князя сменяют. Я ответил, что это возможно, но что сменит лицо гораздо более высокое. Офицер низко мне поклонился и молча вышел. По доходящим до военного ведомства слухам, в окопах идут разговоры об увольнении Вели-кого Князя и солдаты высказываются в том духе, что у них хотят отнять последнего заступника, который держит в порядке генералов и офицеров. При таких настроениях в тылу и на фронте увольнение Великого Князя и вступление Государя чревато всяческими событиями. Как меньшее из двух зол, комбинация А. В. Кривошеина приемлема'.

С. Д. Сазонов:

'Мысль о та-кой комбинации носится в воздухе и произведет успокаивающее впечатление'.

А. Д. Самарин: 'Я тоже приветствую предложенную комбинацию. Для ее {86} осуществления прекрасным моментом явится присутствие Государя на открытии особого совещания по обороне. Его Императорское Величество мог бы сказать собравшимся, что он едет в армию работать рука об руку с Великим Князем. Уверен, что такое заявление всех бы обрадовало и сняло бы у многих тревогу с души. Неужели же Совет Министров настолько бессилен и лишен авторитета в глазах своего Монарха, что он не смог бы добиться принятия спасительного компромисса'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Я сочту своим долгом довести до сведения Его Величества, что среди молодежи высших учебных заведений идет брожение на почве симпатии к Великому Князю и признания нежелательности его увольнения как вождя, единственно способного противостоять немцам. Ректор Петроградского Университета обратился ко мне с просьбою отсрочить открыто занятия, опасаясь, что со стороны студен-ческой массы возможны различные выходки и протесты'.

А. Д. Самарин:

'А какое впечатление произведет на верующих, когда в церквах перестанут поминать на ектениях Великого Князя, о котором все уже год молятся, как о Верховном Главнокомандующем. На эту подробность надо также обратить внимание Государя Императора'.

И. Л. Горемыкин:

'Оставаясь при прежнем своем взгляде, что решение Его Величества неизменно и не может быть поко-леблено никакими убеждениями, я не стану препятствовать новой попытке воздействовать на Его Величество. Но должен сказать Совету Министров, что в беседе с Государем надо всячески остерегаться говорить об ореоле Ве-ликого Князя, как вождя. Это не только не поможет, но, напротив, оконча-тельно обострит вопрос'.

П. А. Харитонов:

'Казалось бы, достаточно и таких аргументов, как риск династии и опасность революционного движения в стране. Впрочем, мы живем в такое время, когда небываемое бывает...'.

В конце концов согласились на необходимости ходатайствовать о немедленном собрании Совета Министров под председательством Государя Импера-тора для обсуждения, в соответствии с предложенною А. В. Кривошеиным формулою, следующих вопросов: а) о порядке приведения в неполноте Вы-сочайшей воли о верховном главнокомандовании, б) об эвакуации Петрограда и в) о внутренней политике на будущее, т. е. политика твердая или же политика, идущая навстречу общественным пожеланиям. Выдвигая это последнее положение А. В. Кривошеин добавил:

'Золотая серединка всех озлобляет'.

Беседа снова коснулась Государственной Думы, которая все более зарыва-ется и своими речами сеет смуту и раздражение. Из учреждения законодательного она гнет в сторону превращения себя чуть ли не в учредительное собрание. Такие стремления идут в прямой ущерб ее законодательной работе и превращают Государственную Думу в агитационную трибуну.

А. В. Кри-вошеин:

'Ко мне приходят Члены Думы разных партий и говорят, что Ду-ма исчерпала предметы своих занятий и что, благодаря этому, создается в ней тревожное настроение. Безнадежность наладить отношения с правительством, вопрос о смене командования, сведения с мест в связи с наплывом беженцев, всеобщее недовольство, ожидания в населении помощи от Думы, агитация в печати и т. п. все это в совокупности может подвинуть Думу на такие решения и действия, которые тяжело отразятся на интересах обороны. Мне прямо указывали, что речи по запросам и резолюции по ним могут принять открыто революционный характер. Словоговорение увлекает и ему нет конца. Пора окончательно обдумать вопрос о времени перерыва занятий. Помимо политических соображений, надо считаться и с тем, что масса мероприятий, вызываемых условиями войны, остается без разрешения, так как правительство лишено возможности пользоваться 87-ою статьею. Но решая вопрос о Думе, надо одновременно решить и вопрос о дальнейшей политике, о котором я уже говорил сегодня'.

И. Л. Горемыкин:

'Мы остановились на том, что этот вопрос будет поднят в заседании под Высочайшим председательством. Тогда же мы поговорим и о Государственной Думе'.

{87}

А. А. Поливанов:

'Раньше, чем распускать Думу, необходимо через нее провести закон о мобилизации заводов. Эта мера безусловно срочно нужна для обороны. Но по своему существу она такова, что ввести ее в действие без санкции законодательных учреждений едва ли возможно в теперешние смутные времена. Во всяком случае я не решился бы в столь щекотливом деле прибегнуть к 87-ой статье'.

П. А. Харитонов:

'А я предпочел бы именно этот путь, если вообще нельзя избежать такой чрезвычайной меры, как мобилизация заво-дов. Уверен, что в Думе она не имеет шансов на благополучное прохождение. Ведь, здесь ставится вопрос ни более ни менее, как о личной прину-дительной повинности. Сама по себе, при господствующих в Думе тенденциях, подобная повинность явится поводом к различным нежелательным речам и агитационным выступлениям. А тут еще примешивается рабочий вопрос и пойдет пищать волынка. По современным обстоятельствам было бы осторожнее, именно в интересах обороны, отложить этот вопрос до более спокойной обстановки и ни в каком случае не связывать его с прекращением занятий законодательных учреждений'.

И. Л. Горемыкин:

'Не будем останавливаться на подробностях, пока не разрешен основной вопрос. Посмотрим, что нам скажет Государь Император, и тогда вернемся к заявлению Военного Министра'.

Управляющий Делами огласил телеграмму из Ставки относительно подго-товки эвакуации Kиeвa, признаваемой генералом-адъютантом Ивановым неизбежною. Необходимые с точки зрения военных интересов распоряжения от-даны Главнокомандующим Южным фронтом генералу Маврину. Ставка про-сит, чтобы надлежащие указания были преподаны по гражданским ведомствам.

П. А. Харитонов:

'Позвольте, в чем дело. Значить, Киеву угрожает захват неприятелем? Или же снова мы имеем дело с проявлением гене-ральской паники?'

А. А. Поливанов:

'Я думаю, что Государственный Контролер прав в своем предположении. Планы и намерения Ставки мне неизвестны, так как признается излишним держать Военного Министра в курсе событий, но, насколько мне доступно рассуждать о военных вопросах, я убежден, что Киеву непосредственной опасности не грозит и разговоры о его эвакуации по меньшей мере преждевременны'.

П. А. Харитонов:

'Как же смет генерал Иванов давать какие то распоряжения генералу Маврину и как Ставка их не остановила, не сговорившись заранее с Советом Министров о во-просе такой колоссальной важности, как эвакуация Киева. Чего доброго мы в один прекрасный день узнаем, что один храбрый генерал приказал другому генералу эвакуировать Петроград. Чорт знает, что у нас творится. Нельзя же ради испуганной фантазии будоражить целый край. Киев не Черновицы или какая-нибудь галицийская деревушка.

Оставление Матери русских городов отзовется по всей России и может вызвать такие последствия, от которых пострадает не один генерал Иванов с Мавриным. Злость берет от нашего бессилия перед генеральскою отступательною храбростью. На-до покончить с этою скоропалительностью или же упразднить правительство и передать его функции какому-нибудь не склонному к задумчивости перед го-сударственными интересами военному чину.

Я отказываюсь обсуждать возбуж-денный в телеграмме вопрос, пока нам не будет известно, что именно и на каких основаниях Иванов приказал Маврину и как далеко они зашли в своих распоряжениях'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вообще с эвакуацией продолжает твориться что то невероятное. Военные власти окончательно поте-ряли голову и здравый смысл. Как будто нарочно создается повсюду хаос и беспорядок. Вся местная жизнь перевернута вверх дном. Необходимо же, наконец, принять какие-нибудь меры к упорядочению отношений между военными и гражданскими начальствами. Нельзя в таком исключительно сложном деле, как эвакуация, глубоко затрагивающем всю нашу жизнь, со-средоточивать все распоряжения в руках военных. Они совершенно, не {88} осведомлены в положении внутренних губерний, а между тем направляют волны беженцев по своему усмотрению. По моему мнению неизбежно центральное объединение эвакуации в ведении гражданской власти с участием воен-ной лишь в качестве экспертов'.

А. В. Кривошеин:

'Да, действительно, невероятные условия созданы у нас отмежеванием части России под театр военных действий. Какая то опричнина и земщина. Во всяком случай отно-сительно Киева надо самым энергичным образом протестовать и не допу-скать решения этого вопроса, без санкции Совета Министров. Ведь, вопрос идет о вековой русской святыне'.

С. Д. Сазонов:

'Вся эта история глубоко меня возмущает. Военный Министр высказывает убеждение, что Киеву не грозит опасность, а г. г. растерявшиеся генералы хотят его эвакуировать, бро-сать на растерзание австрийцев. Могу себе представить, какое впечатление это произведет на наших союзников, когда они узнают об оставлении Kиeвa, центра огромного хлебородного района'.

После долгого обмена мнений в духе приведенных заявлений, решено срочно запросить Ставку, какие распоряжения даны Ивановым Маврину, и просить воздержаться в отношении эвакуации Kиeвa от каких либо окончательных шагов без предварительного соглашения с Советом Министров.

После одобрения представленного А. В. Кривошеиным проекта Высочайшего обращения при открытии Особого Совещания по обороне, весь конец заседания был посвящен беседе о требовании союзников отправить в Америку русское золото для обеспечения платежей по заказам и для кредитных операций. Бе-седа эта в значительной степени носила технический характер. Но отдельные выступления касались общего вопроса об отношениях к нам со стороны со-юзников и заслуживают быть отмеченными для характеристики тогдашних переживаний.

П. А. Харитонов:

'Значит, с ножом к горлу прижимают нас добрые союзники - или золото давай, или ни гроша не получишь. Дай Бог им здоровья, но так приличные люди не поступают'.

А. В. Кривошеин:

'Надо откровенно сознаться, что в отношении финансовом союзники к нам некорректны. Это мнение становится все более распространенным, особенно с той поры, как Государственной Думе правительством были конфиденциально сообщены разъяснения по этому вопросу. Даже сам Шингарев не одобряет поведение Лондона и Парижа. Они восхищаются нашими подвигами для спасения союзных фронтов ценою наших собственных поражений а в деньгах прижимают не хуже любого ростовщика. Миллионы жертв, которые несет Россия отвлекая на себя немецкие удары, которые могли бы оказаться фатальными для союзников, заслуживают с их стороны более благожелательного отношения в смысле облегчения финансовых тягот. Неужели нельзя воздействовать на них дипломатическим путем'.

Д. Л. Барк:

'Трудно до-биться от них реальных результатов тем более, что сейчас вопрос идет о платежах в Америке, а не у союзников, которые сами вывозят для этого золото'.

А. В. Кривошеин:

'Хорошо, не буду спорить в данном случае, раз дело касается Америки, в войне не участвующей и пользующейся удобною обстановкою нажиться на несчастии Европы. Но, ведь, этой операцией не исчерпывается вопрос о деньгах на продолжение войны. Пусть г. г. союз-ники заранее подумают и позаботятся об оказании финансовой нам под-держки, раз они переносят на нас все бремя военных невзгод, а сами ведут себя на фронте за наш счет чрезмерно благоразумно'.

С. Д. Сазонов:

'Ну и мы тоже благоразумно отступаем, когда наши неисчерпаемые резервы допускают риск сражения, даже не одного, а нескольких. У французов же все в окопах, резервов у них нет и риск для них равносилен гибели'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Насколько могу судить, мы, говоря просто, находимся под ультиматумом наших союзников'.

П. Л. Барк:

'Если хотите применить это слово, то я отвечу - да. Если мы откажемся вывезти золото, то мы ни гроша не получим в Америке и с нас за каждое ружье американцы будут {89} требовать платы золотом'.

А. В. Кривошеин:

'Раз вопрос зашел так да-леко, то приходится подчиниться, но я сказал бы - в последний раз. Впредь надо твердо заявить союзникам: вы богаты золотом и бедны людьми, а мы бедны золотом и богаты людьми; если вы хотите пользоваться нашею силою, то дайте нем пользоваться вашею, иначе не будет соблюдено равновесие. Не следует забывать, что Отечественная война и вообще вся борьба с Наполеоном велась в значительной степени на английские деньги. Графу Бенкендор-фу следовало бы напомнить об этом в Лондоне'.

П. А. Харитонов:

'Ко-нечно, и нам нужно поприжать хорошенько союзников. Должен только по чувству справедливости отметить, что едва ли возможно отрицать заслуги Англии в отношении к нам - без ее флота Петроград давно бы не существовал'.

И. Л. Горемыкин:

'Лучше не затрагивать щекотливый вопрос об отношениях с союзниками. Практически это нас ни к чему не приведет. На-до окончательно выяснить, насколько вывоз золота неизбежен и насколько этот вывоз отразится на нашем рубле'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Я считаю вывоз золота недопустимым, ибо это должно самым тяжелым образом от-разиться на нашем денежном обращении'.

П. Л. Барк:

'Стоимость рубля на-ходится в зависимости не от обеспечивающего его золота, а от перегруженно-сти страны бумажными знаками и, больше всего, от удачливости военных действий. Охрана золотого запаса при запрете свободного размена - фетишизм. Нельзя ради отвлеченного принципа тормозить покупку шрапнелей и ружей. Если Совет Министров откажет в согласии на вывоз золота, то я слагаю с себя ответственность за платежи в сентябре. Предвижу неизбеж-ность катастрофы'.

П. А. Харитонов:

'Несостоятельность России по американским платежам повлечет за собою такое падение курса, что рубль наш и 10 копеек не будет стоить. Как ни печально, но в данном вопросе при-ходится идти в хвосте у англичан и французов'.

А. В. Кривошеин:

'Я ду-маю, что вопрос этот полезно провести через Комитет Финансов при участии финансовых и общественных деятелей. Надо застраховаться таким путем против законодательных учреждений, которые могут поднять скандал и встревожить общественное мнение. Опасен скандал и с точки зрения наших отношений с союзниками'.

П. А. Харитонов:

'В число сведущих лиц попадет, несомненно, и Шингарев с его по меньшей мере своеобразною оценкою финансово-экономических вопросов'.

А. В. Кривошеин: 'Приходится мириться и с присутствием Шингарева. Человечество требует прежде всего не знаний, а вывески'.

ЗАСЕДАНИЕ 21 АВГУСТА 1915 ГОДА.

20 августа, в 9 часов вечера, состоялось в Царском Селе заседание Совета Министров под Высочайшим председательством. На таких заседаниях ни Управляющий Делами, ни его Помощник не присутствовали. Сведения о происходившем в Царском Селе у меня, к сожалению, не записаны. Отмечены лишь слова И. Л. Горемыкина, сказанные им на следующий день И. Н. Лодыженскому:

'Вчера ясно обнаружилось, что Государь Император оста-ется правым, а в Совет Министров происходит быстрый сдвиг влево, вниз по течению'.

Заключение моей записи 21 Августа таково:

'Судя по настроениям, долгожданное собрание у Царя не оправдало ожиданий большинства Совета. В прениях о Челноковской телеграмме чувствуется сознание своего бессилия и беспомощности. Порядком у всех нервы потрепаны, если говорят в таком тоне. Что-то дело, и правда, к всеразрушающему фонарю бли-зится'.

По-видимому, Его Величество поручил Совету Министров составить проект ответа на всеподданнейшую телеграмму Московского Городского Головы {90} Челнокова с изложением резолюций Московской Думы о доверии Великому Князю Николаю Николаевичу, о правительстве сильном и опирающемся на доверие общества и т. д.

Предлагая заняться этим вопросом, И. Л. Горемыкин заявил:

'По моему в ответе на эту телеграмму можно ограничиться изъявлением Высочайшей благодарности за верноподданнические чувства'.

С. Д. Сазонов:

'Нет, этого мало и будет звучать иронией. Не в верноподданнических чувствах дело, а в том, что телеграмма написана кровью болеющих за родину людей. Самое правильное - исполнить пожелания Московской Думы, по существу совершенно основательные. Вряд ли можно доказать, что прави-тельство не должно быть сильным и не должно опираться на доверие обще-ства'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Следует предвидеть, что вслед за Московскою телеграммою посыпятся сотни однородных телеграмм из всех городов и земств. Если смотреть на Московские пожелания, как на революционные, то придется закрывать не только Московскую Городскую Думу, но и местные общественные организации. Вопрос о характере ответа Москве имеет важнейшее значение. Им предрешается направление внутренней политики. Одно из двух - надо либо молчать и игнорировать общественные пожелания, либо идти им открыто навстречу. Полумер я не вижу. В данном случае нельзя отделаться хотя бы самою милостивою благодарностью'.

С. Д. Сазонов:

'Со-вершенно справедливо. Положение создается весьма серьезное. Нельзя ограни-читься благодарностью, ибо вопрос идет не о новогоднем поздравлении, а о судьбах государства. Но нельзя прибегать и к молчанию, ибо оно может повлечь за собою крупные последствия. Москва не ребенок, с которым мож-но обойти молчанием щекотливый вопрос'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Я тоже нахожу, что было бы неудобно ответить отпискою. Едва ли допустимо при современных настроениях, повсюду весьма повышенных, давать повод к заключениям, будто Царь отрицает необходимость для его правительства единения с страной. По моему мнению, надо ответить в том смысле, что Царь прекрасно понимает и ценит руководящие московским самоуправлением патриотические побуждения, что сердце России чувствует верно, что Царь думает и заботится о волнующих русских людей вопросах организации власти и т. п. в том же духе. Словом в содержании ответа Москве надо 'faire bonne mine au mauvais jeu" (Делать хорошую мину при плохой игре (фр). ldn-knigi).

A. A. Хвостов:

'Мне кажется, что говорить в ответной телеграмме о правительстве преждевременно. Ведь, как все помнят, Его Вели-чество отложил этот вопрос до соображения в связи с тем докладом, ко-торый Совет Министров должен представить Государю относительно правительственной программы и теми вопросами, которые выдвигаются на очередь переменою командования'.

А. А. Поливанов:

'Обстоятельства складываются на-столько угрожающе, что ответ Москве должен быть исчерпывающим. В этом ответе Россия должна увидеть, что ее ждет в ближайшем будущем'.

И. К. Григорович:

'Я тоже так думаю. В критической обстановке нельзя играть в прятки, а надо действовать быстро и решительно. Целый месяц мы топчемся на месте. Так нельзя поступать во время войны, когда неприятель пробирается в середину России'.

А. Д. Самарин:

'Надо что-нибудь ска-зать Москве в ответ на ее болезненную тревогу о смене командования. Вчера Государь заявил нам, что Великому Князю он верит, но его окружающим...'

С. Д. Сазонов:

'Да, но какой стилист сможет соединить доверие к Великому Князю с отчислением на Кавказ. Такое д о в е p и e производит потрясающее впечатление. Начнут говорить, что Царь у нас вероломный. Лучше избежать касаться в ответе вопроса о Великом Князе'.

П. Л. Барк:

'Я не совсем согласен с опасениями С. Д. Сазонова. Все знают, что перемещение Николая Николаевича на Кавказ дело решенное. Надо оттенить, что такое решение порождено не личными мотивами, и подчеркнуть, что доверие Царя к Великому Князю непоколебимо, что в оценке его ратного подвига Царь не расходится с страною. Затем надо поярче выразить, что Государь {91} Император с полным доверием относится к Москве, верит в искренность ее тревоги, ждет полного единения верноподданных в тяжкую годину. Нельзя, по моему убеждению, оставить без ответа не только московский, но всероссийский вопль о твердой власти. Надо упомянуть в телеграмме, что Государем Императором преподаны указания о направлении правительственной деятельности в согласии с общественными пожеланиями. Закончить можно Царским призывом ко всем верноподданным исполнить свой долг до конца'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Напишем мы все это в телеграмме Московской Городской Думе, а завтра же Государя завалят тысячами телеграмм со всех концов Земли Русской'.

А. Д. Самарин:

'Москва не какой-нибудь конец Земли Русской, а Первопрестольная Столица, сердце России, всегда в эпохи бедствий народных бившееся с особою силою. Относительно других телеграмм можно будет поговорить потом, когда они получатся. Но Москву надо выделить и ей отве-тить по хорошему. Нельзя пренебрегать московским купечеством - это сословие историческое, именитое, к голосу которого прислушиваются далеко за пределами Москвы'.

И. Л. Горемыкин:

'Если мы будем все время отвлекать-ся в общие вопросы, то мы никогда не кончим и Высочайшего повеления не выполним. Мы должны представить Его Величеству какой-нибудь ответ на московскую телеграмму'.

С. Д. Сазонов:

'Не какой-нибудь ответ, а глу-боко и всесторонне обдуманный. Надеюсь, что Председатель не будет препят-ствовать Совету Министров так именно истолковать Монаршую волю и со-знательно ее исполнить'.

И. К. Григорович:

'Мы знаем из вчерашнего заявления Государя Императора, что, не смотря ни на что, он уезжает в Ставку принимать верховное главнокомандование. Совет Министров или, по крайней мере, большинство его Членов считают, что этот акт значительно ухуд-шит и без того почти безнадежное внутреннее положение. Раз наши вчерашние уговоры и убеждения не подействовали на Государя, то наша обязанность сделать еще одну последнюю попытку - представить Его Императорскому Ве-личеству письменный доклад с изложением нашего мнения о перемене командования, об опасности для династии и т. д.'.

И. Л. Горемыкин:

'Государь Император вчера совершенно определенно сказал, что он на днях выезжает в Могилев и там объявит свою волю. Какие же тут возможны пись-менные доклады. Недопустимо, чтобы Совет Министров тревожил Царя в исторический час его жизни и напрасно волновал бесконечно измученного че-ловека. Не легко было Государю принять такое решение, но раз оно принято - он от него не отступит'.

И. К. Григорович:

'Я не считаю себя в праве принять на себя ответственность за это решение и, как верноподданный слуга своего Царя, обязан ему заявить: не делайте бесповоротного шага, не трогайте Великого Князя, отсрочьте приведение в исполнение своего решения'.

С. Д. Сазонов:

'Наш долг в критическую минуту, в которую хотят затянуть Россию, откровенно сказать Царю, что при слагающейся обстановке мы не можем управлять страной, что мы бессильны служить по совести, что мы вредны нашей родине'.

И. Л. Горемыкин:

'Т. е., говоря просто, Вы хотите предъявить своему Царю ультиматум'.

С. Д. Сазонов:

'У нас в России не бывает ультиматумов. Нам доступны только верноподданнические моления. Не будем спорить о словах. Существо важнее в наступающую страшную минуту. Дело не в ультиматумах, а в том, чтобы, пока еще не поздно, сделать последнюю по-пытку открыть Царю глаза на всю глубину риска для Poccии, предупредить его о смертельной опасности и честно ему сказать, что правительство не может отвечать своему назначению, когда у него нет за собою доверия Государя'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мысль Морского Министра безусловно правильна. Надо представить Его Величеству письменный доклад и объяснить, что правитель-ство, которое не имеет за собою ни доверия носителя верховной власти, ни армии, ни городов, ни земств, ни дворян, ни купцов, ни рабочих, - не мо-жет не только работать, но и даже существовать. Это очевидный абсурд.

{92} Мы, сидя здесь, являемся какими то Дон-Кихотами'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Весьма важный вопрос в редакции доклада. Надо всячески избежать в нем такого оттенка, который навел бы на мысль о забастовке. Государь Император вчера произнес это слово'.

С. Д. Сазонов:

'Оно не может отно-ситься к Совету Министров. Подобные подозрения должны от нас отпасть. Если мы говорим о невозможности продолжать службу, то лишь потому, что при настоящих условиях, так верно охарактеризованных князем Щербатовым, наша работа не только бесполезна, но прямо вредна. Я уверен, что если бы П. А. Харитонов взялся написать журнал Совета Министров, то он нашел бы нужные выражения для наших мыслей'.

П. А. Харитонов:

'У меня в голове такой сумбур после вчерашнего заседания в Царском Селе, что я и двух строчек связать не сумею. Где же тут журнальную дипломатию разводить. Дайте опомниться, придти в себя'.

И. Л. Горемыкин:

'Пока я Пред-седатель, я не могу допустить представления Его Императорскому Величеству от имени Совета Министров журнала с содержанием подобного рода'.

С. Д. Сазонов:

'Тогда мы, т. е. большинство Совета Министров, оставляем за собою свободу действий в доведении нашего мнения до сведения Государя Импера-тора'.

И. Л. Горемыкин:

'В Ваши частные выступления я не нахожу возможным вмешиваться'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Я согласен с тем, что осведомление Государя о нашем мнении и притом в письменной форме необходимо. Мы должны снять с себя упрек в том, что мы молчали в минуту величай-шей опасности для России'.

С. Д. Сазонов:

'Я никак но могу разделить вы-сказанную нашим Председателем вчера точку зрения, что если Государю Им-ператору благоугодно рисковать, то не нам ему указывать'.

А. Д. Самарин:

'Будемте говорить между собою вполне откровенно. Время сейчас такое, что никакие недомолвки недопустимы. Вопрос идет о грядущих судьбах России и мы участники великой трагедии. Нам надо до конца объясниться. Вы, Иван Логгинович, видимо не сочувствуете стремлениям многих Членов Со-вета Министров во что бы то ни стало отговорить, удержать Государя Импе-ратора от признаваемого нами по чистой совести пагубным для России и для династии шага. Вчера в Высочайшем присутствии Вы сказали, что ходатайства, подобные Московскому, продиктованы стремлением создать оппозицию уходу Великого Князя и тем обеспечить ему какое то особое положение. Кажется, я не ошибаюсь в передаче Вашей мысли. Но, ведь, мы тоже ходатайствуем. Значит, мы в Ваших глазах тоже оппозиция, тоже преследуем какие то скрытые цели. Я затрудняюсь вести дальнейшую беседу, пока этот коренной вопрос не выяснится'.

И. Л. Горемыкин:

'Я никогда не скрывал и не скры-ваю своего мнения и охотно отвечу на откровенный вопрос откровенностью. Многие из присутствующих здесь удостоверят Вам, Александр Дмитриевич, что в первые же дни войны я решительно восстал против намерения Государя вступить в личное командование армией. То же самое, как Совету Министров известно, я сделал и теперь, когда Его Величество предупредил меня о смене Великого Князя. Но Государю не угодно было согласиться с моими доводами и с доводами Совета Министров. Тогда я понял, что Высо-чайшая воля непреклонна, и счел себя обязанным, преклонившись перед нею, как неизбежным, отдать все свои силы на помощь моему Царю в трудную минуту. Сейчас о принятом Его Величеством решении знают все. Знают и то, что это решение бесповоротно. Следовательно, та агитация, которая идет вокруг этого вопроса и связывается с требованием министерства общественного доверия, т. е. с ограничением Царской власти, является ничем иным, как стремлением левых кругов использовать имя Великого Князя для дискредитирования Государя Императора'.

А. Д. Самарин:

'В Московской Город-ской Думе участвовали в составлении резолюции о доверии Великому Князю не одни левые, а все гласные единодушно, до Шмакова включительно. Трудно считать эту Думу в ее теперешнем составе явлением левым'.

{93}

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Совершенно примыкаю к взгляду А. Д. Самарина на Московскую Думу. Ее отношение к Великому Князю есть отношение не отдельной партии, а выражение смертельного страха всего русского общества перед актом принятия Государем на себя верховного командования и устранением того лица, ко-торое (справедливо или нет - это вопрос другой) считается единственно способным противостоять немецкому нашествию'.

И. Л. Горемыкин:

'Не могу согласиться с такой идеализацией побуждений. По моему, чрезмерная вера в Великого Князя и весь этот шум вокруг его имени есть ничто иное, как политический выпад против Царя. Великий Князь служить средством'

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Таких найдется не более 5 процентов'.

С. Д. Сазонов:

'И левые, и кадеты за свои шкуры дрожат. Они боятся революционного взрыва и невозможности продолжать войну. Они боятся, что смена командования вызовет этот взрыв'.

А. Д. Самарин:

'Значит, Вы, Иван Логгинович, думаете, что протестующие против увольнения Великого Князя делают это ради корыстных целей. Нельзя же в таких побуждениях обвинить всю Poccию. Протестуют все, до большинства Членов Совета Министров вклю-чительно'.

И. Л. Горемыкин:

'Я говорю не про всю Poccию, которая не кричит, а делает свое дело. Я говорю про левых политиков, которые хотят создать затруднения Монархии и пользуются для этого переживаемым Poccиею несчастьем. Сам Министр Внутренних Дел говорил об этом, доклады-вая нам о коноваловском съезде, и предупреждал, что выступление будет со стороны Московской Думы. Повторяю - имя Великого Князя принято пред-намеренно в качестве объединяющего лозунга оппозиции. Поверьте мне, если Государь Император отказался бы от своего решения и Великий Князь оста-нется, то левые устроят Николаю Николаевичу триумф и торжественное чествование, как спасителю России. Против кого - против Царя'.

С. Д. Сазонов:

'Мы категорически оспариваем такое истолкование общественного движения. Оно не результат интриги, а крик самопомощи. К этому крику и мы должны присоединиться'.

И. Л. Горемыкин:

'На Ваши просьбы Государь ответил ясно и решительно - еду в Ставку. Вопрос этими словами исчерпан'.

С. Д. Сазонов:

'Очевидно, что мы с Вами говорим на разных языках. У большинства из нас вчера, после заседания в Царском Селе, создалось тяжелое впечатление о значительном разладе между нами и Вами. Я считаю необходимым заявить об этом вполне откровенно. Мы радикально расходимся в оценке современного положения и средств борьбы с надвигающейся грозою'.

И. Л. Горемыкин:

'Усердно прошу Вас всех доложить Государю Императо-ру о моей непригодности и о необходимости замены меня более подходящим к требованиям современности человеком. Буду до глубины души благодарен за такую услугу'.

Кн. Н. Б. Щербатов: 'Вопрос о правительстве го-раздо шире. Мы все вместе непригодны для управления Poccией при слагаю-щейся обстановке. Там, где должны петь басы, тенорами их не заменить. И я, и многие сочлены по Совету Министров определенно сознают, что невозможно работать, когда течения свыше заведомо противоречат требованиям вре-мени. Нужна либо диктатура, либо примирительная политика. Ни для того, ни для другого я, по крайней мере, абсолютно не считаю себя пригодным. Наша обязанность сказать Государю, что для спасения государства от величайших бедствий надо вступить на путь направо или налево. Внутреннее положение страны не допускает сидения между двух стульев'.

С. Д. Сазонов:

'Безусловно согласен с князем Щербатовым. Как Министр Иностранных Дел я должен предупредить Государя Императора, что я не в состоянии вести внешнюю политику и сохранять целость союза при внутренней неразберихе. Я обязан сказать, что союз этот для нас драгоценен, ибо без него мы быстро погибнем и уже давно погибли бы. Я должен сказать, что надо для этого открыто вступить не путь той или иной политики и неуклонно по нему следовать'.

И. Л. Горемыкин:

'Скажите также Его Величеству, что для этого {94} надо убрать Горемыкина. Я неоднократно просил Государя Императора пере-нести ответственность с моих старых на более молодые плечи. Еще вчера я повторил Государю, что поклонюсь низко тому, кто заменит меня на трудном посту. Но при нынешнем положении я сам прошения об отставке не подам и буду стоять около Царя, пока он сам не признает нужным меня уволить'.

С. Д. Сазонов:

'Вопрос не в рыцарстве, а в сохранении своей нравственной личности перед всею Россией. Когда родина в опасности, ры-царское отношение к Монарху красиво, но и вредно для неизмеримо более широких интересов. Мы не демонстрацию собираемся делать Царю, а своим единодушным заявлением предостеречь его от фатального шага. Мы говорим - интересы государства, самое его бытие требуют перемены политики, которую должны проводить новые люди'.

И. Л. Горемыкин:

'Я не препятствую Вашему отдельному выступлению. Доложите Его Величеству все, что Вам повелевает сознание и совесть. В моей совести Государь Император - Помазанник Божий, преемственный носитель верховной власти. Он олицетворяет со-бою Poccию. Ему 47 лет, он царствует и распоряжается судьбами русского народа не со вчерашнего дня. Когда воля такого человека проявилась и путь действий бесповоротно принят, верноподданные должны подчиняться, какие бы ни были последствия. А там дальше воля Божья. Так я думаю и в таком сознании умру'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Ни один военноначальник, ни один командир корабля не пустят Императора в заведомую опасность'.

И. Л. Горемыкин:

'А если он, Верховный Вождь, прикажет?'

А. А. Поливанов:

Капитан корабля все-таки не пустить, хотя бы пришлось применить силу. Это предусмотрено законом. Известен случай с Императором Николаем 1-ым. Он подчинился, не смотря на свое умение повелевать'.

С. Д. Сазонов:

'К сожалению, мы не имеем ни полномочий, ни возможностей капитана корабля. Нам остается только одно - твердо и определенно заявить Его Императорскому Ве-личеству: Вы себя и Poccию ведете на гибель; нам наша совесть, наш патриотический долг не позволяют Вам помочь; подыщите себе других сотрудников, которые могут быть Вам более полезны в новой обстановке'.

А. А. По-ливанов:

'Завтра Государь Император будет открывать и напутствовать Осо-бое Совещание по обороне. Все ждут успокаивающего слова. Bсе сознают, что залог успеха над врагом и самая возможность победы лежат в единении всех сил страны, в самоотверженной работе общественных организаций и рабочих. Но как же достигнуть такого единения, порыва, когда огромное большинство не сочувствует ни перемене командования, ни направлению внут-ренней политики, ни призванному проводить эту политику правительству. Как люди будут работать, когда у них нет веры и доверия к руководителям. Надо попытаться еще раз объяснить это Царю, убедить его, что спасти положение может только примирительная к обществу политика. Теперешние шаткие плотины не способны предупредить катастрофу'.

И. К. Григорович:

'Не секрет, что и армия нам не доверяет и ждет перемен'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Да и армия перестала быть армией, а превратилась в вооруженный народ'.

И. Л. Горемыкин:

'Сущность нашей беседы сводится к тому, что моя точка зрения архаическая и вредная для дела. Сделайте величайшее одолжение - убедите Его Императорское Величество, чтобы меня убрать. Но от своего понимания долга служения своему Царю - Помазаннику Божьему я отступить не могу. Поздно мне на пороге могилы менять свои убеждения'.

А. Д. Самарин:

'Несомненно, у нас с Вами коренное расхождение взглядов. Вы видите в общем голосе страны одно желание создать оппозицию Государю Императору ради политических достижений, а мы считаем, что в этом голосе проявляется здо-ровое, правильное чувство, навеянное тревогою за родину, а не сторонними стремлениями. Мы верим этому чувству в существе и находим справедливым, что правительство не может быть полезным своему Государю и родине без доверия благоразумной массы общества'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'И {95} Самарин, и я - бывшие губернские предводители дворянства. До сих пор никто не считал нас левыми и мы сами себя таковыми не считаем. Но мы оба никак не можем понять такого положения в государстве, чтобы Монарх и его правительство находились в радикальном разноречии со всею благоразумною (о революционных интригах говорить не стоит) общественностью - с дво-рянами, купцами, городами, земствами и далее армиею. Если с нашим мнением не желают наверху считаться, то наш долг уйти'.

И. Л. Горемыкин:

'Когда Его Императорское Величество в опасности, откуда бы она ни произош-ла, я не считаю себя нравственно в праве заявлять ему - я не могу больше служить Государю. Пол века я так привык понимать свой долг служения Монарху и от этого правила не отступлю до конца'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'А я не понимаю, как можно нести службу, если мои взгляды не отвечают взглядам того, кто является источником данной мне власти. Как я могу обращать эту власть против тех, с которыми я думаю одинаково'.

С. Д. Сазонов:

'Государь Император не Господь Бог. Он может ошибаться'.

И. Л. Горемыкин:

'Хотя бы Царь и ошибался, но покидать его в грозную минуту, усу-гублять тяжелое положение Престола я не могу'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Страна не верит, что Совет Министров, ближайшие слуги Царя не в силах противодействовать пагубному шагу. Мы умоляли устно, попробуем в последний раз умолять письменно. Будущий историк снимет с нас те обвинения, который сейчас сыпятся на нас со всех сторон. А может быть письменное изложение произведет на Государя большое впечатление, заставить его задуматься в последнюю минуту'.

И. Л. Горемыкин:

'Я не препятствую любой форме Ва-шего обращения к Государю. Но к чему приведет Ваш письменный доклад? Государь не изменит своего решения и не согласится на отставку почти всего Совета Министров, повелит остаться всем на своих постах. Что же даль-ше?'

С. Д. Сазонов:

'А дальше то, что я буду неустанно повторять Царю - не могу управлять внешней политикой под угрозой внутренней революции. Мы все-таки живем в такое время, что если не с мнениями, то с людьми не могут не считаться, особенно когда эти люди министры и говорят о невозможно-сти продолжать службу'.

И. Л. Горемыкин:

'Моя совесть не допускает такого образа действий. Не могу требовать увольнения в минуту, когда все должны сплотиться вокруг Престола и защищать Государя от грозящей опасности. Добейтесь моей отставки и я скажу Вам глубокое спасибо. Как бы ни были слабы мои силы, я смогу служить своему Царю и частным человеком'.

А. Д. Самарин:

'Я тоже люблю своего Царя, глубоко предан Монархии и доказал это всей своею деятельностью. Но если Царь идет во вред России, то я не могу за ним покорно следовать'.

И. Л. Горемыкин:

'В переживаемое нами время требование отставки и неподчинение воле Царя я считаю актом непатриотичным. Он будет на пользу не России, а противникам Престола. Может быть мой взгляд архаичен, но изменить его я не могу и не нахожу нужным. Замечу еще, что весь этот вопрос о командовании и каком то особенном правительстве раздут намеренно. По моему убеждению, сейчас отказ Государя от своего решения и оставление Великого Князя в Ставке было бы гораздо более чревато последствиями, чем вступление Его Величества в личное командование войсками'.

А. Д. Самарин:

'Вот эта точка зрения вчера, к сожалению, скво-зила в Ваших речах перед Его Величеством. Вы затронули болезненную струну в отношении Государя к Великому Князю - чувство соревнования. Возможно, что Ваши слова и вызвали резкое заявление, что он на днях едет в Ставку'.

С. Д. Сазонов:

'Я наблюдал за Государем и ясно видел по лицу, как он возбудился Вашими словами о триумфе возвращающемуся к верховному командованию Великому Князю и о том, что все стоящие за Великого Князя тем самим становятся в оппозицию Царю. Худшей услуги борьбе с пагубным решением Государя Вы не могли оказать'.

И. Л. Горемыкин:

'Доложите Его Величеству о моей непригодности и непонимании {96} государственных интересов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мы идем дальше. Мы всех себя считаем непригодными, раз целых три недели не можем сломить упорства Царя'.

П. А. Харитонов:

'Для большинства Членов Совета Министров вопрос стоит ясно: если воля Царя не отражается вредом для России, то ей надо подчиняться; но если эта воля грозит России тяжкими потрясениями и бедствиями, то надо отказаться от ее исполнения и уйти. Мы служим не только Царю, но и России'.

И. Л. Горемыкин:

'В моем представлении эти понятия неразделимы. здесь корень нашего разномыслия'.

П. А. Харитонов:

Да, это корень. В отличие от Вашего мнения, мы полагаем, что подчинение должно быть не с закрытыми глазами, что нельзя принимать участие в том, где мы видим начало гибели нашей родины'.

С. Д. Сазонов:

'Я добавлю, что мы всем можем жертвовать Царю, но только не совестью'.

А. Д. Самарин:

'Русскому Царю нужна служба сознательных людей, а не рабское исполнение приказаний. Царь может нас казнить, но сказать ему правду мы обязаны. Мы никогда не простили бы себе молчания в минуты, когда на карту ставятся судьбы нашей родины'.

И. Л. Горемыкин:

'Наша беседа принимает безысходный характер. Прошу моих слов не переиначивать. Я не говорил о рабском подчинении. Мое мнение сводится к тому, что воля Царя есть воля России, что Царь и Россия неразделимы, что этой воле мы обязаны подчиняться и что русскому человеку нельзя бросать своего Царя на перепутьи, как бы лично ни было трудно'.

С. Д. Сазонов:

'Если развивать дальше Вашу мысль, то неизбежно заключение, что слова Царя столь же священны, как слова Евангелия. Не забывайте, что по-пулярность Царя и его авторитета в глазах народных масс значительно поколеблены. Трудно при современных настроениях доказать совпадение воли России и Царя. Видно как раз обратное явление'.

И. Л. Горемыкин:

'В мо-ем понимании существа русской монархии, воля Царя должна исполняться, как заветы Евангелия'.

С. Д. Сазонов:

'Тогда остается только одно - топиться. Я не хочу и не считаю нужным этого. Свой долг я вижу не в преклонении, а в том, чтобы предостеречь Царя и удержать его на гибельном для моей родины пути. Заявления от имени Совета Министров будут звучать гораздо авторитетнее. Поэтому я предпочитаю выступить не отдельно, а в сотрудниче-стве с единомышленниками'.

А. А. Хвостов:

'Я все время беседы воздержи-вался от участия в споре о существе и объеме власти Монарха. Для меня этот вопрос разрешен с момента присяги. Предъявление Царю требований об отставке я считаю для себя абсолютно недопустимым. Поэтому ни жур-нала, ни доклада, ни иной декларации я не подпишу. Возобновление разговора о правительстве преждевременно. Государь еще не сказал своего окончательного решения по этому вопросу. Он отложил его впредь до представления нами программы политики. Наша обязанность немедленно эту программу выработать, да-бы покончить с неопределенностью положения, которое только рождает споры'.

А. Д. Самарин:

'В нашей сегодняшней беседе главные линии этой политики намечаются вполне определенно во мнении большинства Членов Совета Минист-ров. Мы считаем необходимым прислушаться к единодушному голосу стра-ны и избрать из общественных пожеланий то, что приемлемо в существе и не нарушает основ бытия государства. Мы считаем, что перед лицом грозя-щей родине смертельной опасности нет ни левых, ни правых, ни безразличных и что все объединены в едином стремлении спасти Poccию от гибели. Отдельные интриганы и политиканствующие кружки тонут в общем патриотическом порыве. Мы считаем, что на этот порыв надо ответить не установлением диктатуры, а благожелательством'.

А. А. Хвостов:

'В правильности такого анализа и заключений я сомневаюсь. Конечно, нельзя отрицать наличия патриотического движения и бескорыстной тревоги за Россию. Но, как всегда в эпохи общественного подъема, к этому движению примазываются всякие темные личности и пользуются моментом, чтобы ловить рыбку в взбаламученной воде. Наиболее громко кричащие прикрываются красивым плащом {97} патриотизма для достижения своих партийных стремлений, для ослабления противя-щихся государственному перевороту во время войны сил.

Не знаю, известен ли Совету Министров тот характерный факт, что наиболее рьяные патриоты и приверженцы общественных домогательств обращались за активною под-держкою к московским рабочим, но потерпели неудачу, получив ответ, что заводы будут работать до достижения окончательной победы. Подобные обращения являются актом не патриотическим, а уголовно наказуемым. В Петрограде положение среди рабочих гораздо хуже и здесь происки могут иметь успех в виде вооруженного выступления, которое подготовляется, но еще, слава Богу, не созрело. Сомневаюсь я и по существу. По моему, политика уступок вообще неправильна, а в военное время недопустима. Предъявляются требования об изменении государственного строя не потому, что это изменение необходимо для организации победы, а потому, что военные неудачи ослабили положение власти и на нее можно действовать натиском, с ножом к горлу.

Сегодня будут удовлетворены одни требования, завтра заявят новые, еще дальше идущие. Политика уступок нигде в мире не приводила к хорошему, а всегда влекла страну по наклонной плоскости. Если я вчера не высказал всех своих сомнений на заседании перед Государем, то лишь потому, что не считал себя нравственно в праве подрывать доверие к заключениям большинства своих сочленов по кабинету. Мои сомнения идут в соглас-ность с точкой зрения Его Величества и моя искра могла бы зажечь пожар. Но в нашем сегодняшнем собрании я не считаю нужным скрывать свои сомнения'.

А. Д. Самарин:

'Мы слышим только о Ваших сомнениях, но прямого мнения Вы, по-видимому, еще не имеете'.

А. А. Хвостов:

'Я ищу выхода и сомневаюсь искренне, а потому и не могу присоединиться к категорическим утверждениям прочих Членов Совета Министров. Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной Думы, от коноваловского съезда и от руководимых участниками этого съезда общественных организаций, явно рассчитаны на государственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собою полное расстройство государственного управления и гибель отечества. Поэтому я буду бороться против них до последнего издыхания. Пусть меня судит Царь, но моя совесть говорит мне так'.

С. Д. Сазонов:

'Вы откровенно говорите, что не верите не только всему русскому обществу, но и волею Монарха призванной Государственной Думе. А Государственная Дума отвечает, что она с своей стороны не верит нам. Как в таких условиях может действовать государственный механизм. Такое положение невыносимо. Мы и считаем, что выход из него в примирении, в создании такого кабинета, в котором не было бы лиц, заведомо не доверяющих законодательным учреждениям, и состав которого был бы способен бороться с пагубными для России течениями не только снизу, но и свыше'.

И. Л. Горемыкин:

'В десятый раз повторяю - умолите Государя меня прогнать. Но, поверьте мне, уступками Вы ничего не предупредите и ни-чего не достигнете. Совершенно очевидно, что все партии переворота пользуются военными неудачами для усиления натиска на власть и для ограничения Монар-шей власти'.

А. А. Хвостов:

'Что Вы ни давайте, все равно г. г. Чхеидзе и Керенские будут недовольны и не перестанут возбуждать общественное раздражение разными посулами'.

С. Д. Сазонов:

'Какое нам дело до желаний и понятий всех этих ничтожных Керенских, Чхаидзе и других революционеров. Не о них мы заботимся, а о России, которую толкают в объятия этих господ'.

На этом моя запись прерывается. Видно не хватило сил, так как почерк последних строк все более неровный и трудно разбираемый (Всеподданнейшее письмо было послано за подписью всех Членов Со-вета, кроме А. А. Хвостова и, если не ошибаюсь, кн. В. Н. Шаховского; Военный и Морской Министры, хотя и не расписались в виду того, что их положение воинских чинов не позволяло им участвовать в коллективных выступлениях, довели до сведения Его Величества о полном своем согласии с изло-женными в письме соображениями. Документ этот не был предъявлен И. Л. Горемыкину и помимо него вручен Государю. Мне лично не пришлось видеть письма или его копии и содержание его мне неизвестно.).

{98} В конце вернулись к Московской телеграмме и поручили А. Д. Самарину составить проект ответа. Набросанный им тут же, во время дальнейшей беседы, проект был одобрен Советом Министров и затем подписан Государем Императором. Редакция его сохранилась у меня в вырезке из 'Правительственного Вестника', в котором напечатано следующее: 'На телеграмму московского городского головы с известными постановлениями думы городской го-лова имел счастие получить от Государя Императора следующий ответ -

'Сердечно благодарю Московскую городскую думу за единодушно выраженные верноподданнические чувства. Особенно ценю их в настоящие трудные для нашей родины дни. Верю в их искренность и вполне разделяю мысль, что теперь, когда все силы должны быть направлены к одной цели - одолению врага, особенно необходимо единение Царя и Его Правительства с народом'.

{99} Перед закрытием заседания, конец которого был посвящен рассмотрению текущих вопросов, ныне утративших общий интерес, И. Л. Горемыкин предупредил, что в ближайшие дни образующимся среди Членов Государственного Совета и Государственной Думы блоком будет сообщена Совету Министров и, согласно Высочайшему повелению, подлежит обсуждению про-грамма этого объединения.

В заседании 21 августа, кроме С. В. Рухлова, не присутствовал А. В. Кривошеин.

ЗАСЕДАНИЕ 24 АВГУСТА 1915 ГОДА.

А. А. Поливанов:

'Мною получено из Ставки Сообщение, что Главнокомандующий южным фронтом настаивает на осуществлении эвакуации Киева. Мотив тот, что его армии слишком малочисленны для противодействия неприятелю с его огромным преимуществом в артиллерии и снабжении и с подъемом духа на почве повсеместных успехов. Кроме того, генерал - адъютант Иванов находит, что для подготовки дальнейшей борьбы необходимо расширить тыл, освободив его от лишних элементов. Все эти соображения поддерживаются Ставкою'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Т. е. от нас требуют нового переселения народов. Все притыловые местности переполнены бежен-цами. Псков, Смоленск, Минск, Чернигов, Полтава, не говоря уже об уездных городах и местечках, все это забито до чрезвычайности. Значит, для удобства отступающих перед воодушевленным неприятелем генералов, на-до всю эту людскую волну, всю эту голодную и озлобленную саранчу, все-таки кое как уже успевшую осесть, срывать с места и гнать во внутренние губернии. Вот тут и извольте быть Министром Внутренних Дел, поддерживать порядок и общественное спокойствие. Государь на фронте и первое последствие - оставление Матери русских городов. Хорошее это произведет впечатление. Я категорически протестую против осуществления планов генерала Иванова. Лучше погибнуть в последнем бою, чем самим подписывать смертный приговор России'.

А. А. Поливанов:

'По существу вполне согласен с князем Щербатовым. Но, возвращаясь к Киеву, должен сказать, что я весьма опасался бы оставлять этот вопрос всецело в руках тыла армии. Надо создать специальную компетентную и авторитетную коллегию, которой и по-ручить все дело подготовки Киевской эвакуации. В ней главная роль должна принадлежать представителям ведомств'.

А. В. Кривошеин:

'Как всегда при столкновении с идущими с фронта проектами, испытываю и в данном случае величайшее смущение. То один генерал придумает, то другой, то третий, но общей идеи не видно. Не планомерная работа перед лицом надвигающегося врага, а какое то случайное приспособление к обстоятельствам. Мы действуем не как испытанные несчастьями люди, а вслепую.

Страшно за оте-чество. Надо же, наконец, решить план ведения войны, выработанный при участии и совокупными силами военноначальников. Надо умолить Его Импе-раторское Величество пойти на эту элементарную меру, на созыв военного совета, о котором в течение 13 месяцев не подумали или не желали подумать. Неужели же в Ставке и сейчас об этом не думают.

Историк не поверит, что Россия вела войну вольную и пришла поэтому к краю гибели, - что миллионы людей бессознательно приносились в жертву самомнению одних, преступности других. То, что происходит в Ставке, сплошной позор и ужас'.

А. А. Поливанов:

'Я с 11 июля неустанно твержу Государю Императору о необходимости безотлагательного созыва военного совета. Вы знаете, какой на cиe последовал ответ. Накануне отъезда Его Величества я снова докладывал об этом, подчеркивая необходимость выяснить организацию тыла, ибо, по-видимому, нашим штабам становится тесно в России. Государь обещал подумать о военном совете после ближайшего ознакомления с {100} положением дел на месте. Надо просить Его Величество ускорить этот вопрос в виду новых эвакуационных требований с фронта. Не могу понять, почему такая элементарная вещь, как военный совет, вызывает столько замедлений и волокиты'.

П. А. Харитонов: 'Хорошо было бы Государю лично посмотреть, что творится с эвакуацией. Одно сплошное безобразие, ничем не оправдываемое. Урегулировать дело не трудно, если из рук скоропалительных прапорщиков передать руководство им в руки опытных администраторов. По контрольному ведомству ко мне со всех сторон идут вопли, что людей на-прасно разоряют, что при некоторой системе можно устранить массу ненужных осложнений. Думаю, что то же самое говорят и по другим ведомствам. Из правительственных чиновников создаются кадры оппозиции. Да и как оставаться спокойным и законопослушным, когда видишь, как бесцельно ра-зоряется твое имущество, когда из за глупости, а во многих случаях и пре-ступности, бесчисленных героев тыла плодится паника и ею создаются ни-чем не оправдываемые страдания для людей'.

А. В. Кривошеин:

'Государ-ственный Контролер абсолютно прав. Г. г. прапорщики роют могилу рус-ской государственности и родят повсюду врагов. Паника разводится не толь-ко в Киеве, но и в Одессе. Там происходят, как мне рассказывали, неописуемые сцены бестолковщины. Военным легко - у них стоят готовыми специальные поезда со всем их скарбом, до канареек включительно. А каково гражданским чинам и простому обывателю. Действительно на стену полезешь. Защитники со всеми удобствами заблаговременно удирают перед воображае-мою опасностью, а мирных людей бросают на произвол судьбы, на полное разорение. Наш долг неустанно повторять Его Императорскому Величеству о не-обходимости созыва объединенного совета в составе высшего правительства и военноначальников. Задача совета - выработка плана дальнейшего ведения войны и установление строгого порядка выполнения эвакуации. Пусть Ставка за-благовременно определить подлежащие очищению районы, а самое очищение дол-жно осуществляться компетентными и ответственными органами. Иначе мы ни-когда не выйдем из тупика'.

Я. А. Харитонов:

'Надо разъяснить Государю, что нельзя допускать бессмысленного разорения людей'.

А. В. Кривошеин:

'Согласен разориться на лечение, если осудят компетентные доктора на консилиум, но не согласен подчиняться приговору фельдшеров. Пусть знающие и авторитетные вожди скажут, что Одессу надо бросить на произвол судьбы для спасения дела войны. Но когда это говорят специализировавшийся на эвакуационных маневрах спасатели отечества, то я буду кричать и возмущаться'.

А. А. Поливанов:

'По сведениям Ставки, неприятель собирается сделать натиск на Одессу через Балту в целях угрозы Румынии'.

А. В. Кривошеин:

'И в такую минуту движимый религиозным чувством. Государь Император, наперекор страстным молениям почти всей России, берет на себя верховное командование! Какой ужас! Какое ослепление!'

А. А. Нератов: (заместитель Министра Иностранных Дел):

'Любопытно, откуда у центральных держав столько войска'.

А. А. Поливанов:

'Дело не в количестве войск, а в умелом ими руководительстве и в военном искусстве. Относительно Kиевa, значит. Совет Министров будет всеподданнейше молить сначала собрать военный совет и в зависимости от решения выяснится вопрос, есть ли необходимость бросать этот центр'.

А. В. Кривошеин:

'Я просил бы избрать более отвечающую важности случая форму обращения. Надо не молить, а верноподданнически настаивать. Нельзя оставлять дело эвакуации в зависимости от случайностей местных фронтов. Надо наметить линию и идти по общему плану, утвержденному после совещания с ответственными людьми. Невоз-можно же, господа, поднимать всю Poccию и двигать ее по неизвестному назначению и по никому неизвестным соображениям. Если так будет продол-жаться, скоро только одна Сибирь для водворения необлеченных в военный мундир россиян останется. Мы в праве сказать нашему Государю, что {101} Россия тысячу лет созидалась и строилась, а ее в один миг с лица земли стирают разные храбрые воители, по неведомому приказами действующие. Безумие'.

В итоге прений решено послать Его Императорскому Величеству теле-грамму следующего, тут же намеченного, содержания: эвакуация Kиeвa в виду его огромного экономического и государственного значения может быть допу-щена только при крайней необходимости и не по приказу местной военной власти в лице генерала Иванова, а согласно общему плану кампании, долженству-ющему быть выработанным на военном совете; самая эвакуация подлежащих очищению местностей должна производиться распоряжением компетентной вла-сти при участи военных представителей в качестве лишь экспертов по военным вопросам.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'В связи с принятым решением, как должно ре-агировать Министерство Народного Просвещения на требование генерала Маврина о закрытии всех Киевских учебных заведений и о вывозе их до 10 Сентября'.

А. Д. Самарин:

'Этот вопрос относится и к духовному ведомству. Митрополит Киевский пишет мне, что от него требуют убрать все духовные училища до 15 Сентября'.

П. А. Харитонов:

'Закрытие школ только способствует панике в городе'.

И. Л. Горемыкин:

'Никакого проку от занятий все равно не будет, когда вся жизнь взбудоражена. Полезнее убрать молодежь подальше от тыловой жизни'.

А. Д. Самарин:

'Я считал бы наиболее правильным закрыть школы, никуда не вывозя их имущества. Не станут же немцы истреблять ненужные им учебники и классные приспособления. Родителям же можно предложить озаботиться, если они пожелают, вывозом своих детей во внутренние губернии, где надо им обеспечить возможность продолжать образование'.

А. В. Кривошеин:

'И при этом прекратить все отсрочки по воинской повинности для учащихся. Я совершенно примыкаю к мнению нашего Председателя, что от учения в современной обстановке трудно ждать проку. Сейчас всем надо на фронт идти защищать родину. Это важнее всяких грамматик'.

А. А. Поливанов:

'Приветствую мысль А. В. Кривошеина о прекращении отсрочек. Армии необходим прилив культурных сил для ускоренной подготовки офицеров. Наши потери в офицерском составе колоссальны и их надо во что бы то ни стало пополнить'.

Решено возникший вопрос подвергнуть срочной разработке при участии заинтересованных ведомств.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'В возглавляемом Гучковым Центральном военно-промышленном комитете постановлено прибегнуть к выборам в заводских районах для избрания представителей в рабочую секцию. С формальной стороны это постановление основано на чрезмерно распространительном толковании положения о комитете. По существу же бороться против него при современных настроениях весьма трудно. Все это дело ведется под патриотическим флагом и во имя интересов обороны. Как тут прикажете реаги-ровать, да репрессивные меры принимать'

Кн. В. Н. Шаховской:

'Опасаюсь, что рабочие вожаки используют случай для развития агитации под предлогом выборов. Их отношение к Гучковскому комитету отрицательное, но от создания в нем рабочей ячейки они не откажутся. Слишком соблазнительно под видом легальности образовать центр для организации рабочих. Надо бы раскрыть Гучкову глаза, куда влечет его комитет и создание в нем рабо-чей секции'.

А. А. Хвостов:

'Гучков нам все равно не поверит. Но оставлять эту затею без внимания нельзя. Для рабочих она открывает воз-можность восполнить тот недостаток организации, которая была расстроена арестом левых Членов Государственной Думы'.

А. А. Поливанов: 'Но нельзя же отрицать, что без содействия рабочих никакая мобилизация промыш-ленности не осуществима. Раз это так, то было бы неосторожно возбуждать {102} рабочих отказом участвовать в руководящем органе'.

Поручено Министрам Внутренних Дел и Торговли обследовать вопрос во всей совокуп-ности и доложить Совету Министров.

А. В. Кривошеин:

'К 1 сентября ведомства должны внести в Государ-ственную Думу сметы. Если мы это сделаем, то отпадет возможность прекращения занятий Думы. Надо этот вопрос решить сейчас же. Что нам выгодно с политической точки зрения, немедленный роспуск или новая оттяжка. Практически в данное время при сложившихся взаимоотношениях с правительством проведение законопроектов через Думу безнадежно. Статья же 87 не применима и, следовательно, все стоит, когда теперь каждая минута дорога. Такое положение недопустимо. Заседания без законодательных материалов превращают Государственную Думу в митинг по злободневным вопросам, а ее кафедру - в трибуну для противоправительственной пропаган-ды. Мне многие депутаты, даже из левых кругов, говорят, что Дума начинает безудержно катиться по наклонной плоскости'.

И. Л. Горемыкин:

'У меня лежать подписанные Его Величеством указы о перерыве занятий законо-дательных учреждений и мне предоставлено проставить день роспуска. Прошу Совет Министров высказаться по поводу возбужденного А. В. Кривошеиным вопроса'.

А. А. Хвостов:

'Должен предупредить, что, как мне говорил М. В. Родзянко, среди депутатов пользуется большим успехом проект предъявления Министру Юстиции, в случае преждевременного роспуска Думы, демонстративного запроса о Григории Распутине и его незакономерности. Как этот запрос будет мотивирован, трудно предугадать, но замазать им рта мы не в состоянии и скандал получится небывалый. По словам Родзянки, единственный путь, чтобы предотвратить подобное выступление, это - возбуждение Министром Юстиции судебного дела против Распутина и заточение его под стражу. Я обследовал вопрос с этой стороны и убедился, что никаких материалов для вмешательства судебной власти не имеется'.

И. Л. Горе-мыкин:

'Я уверен, что все это Родзянко сочинил, чтобы нас запугать. Никогда в Думе не решатся поднять такой вопрос, зная, против чего он направлен и к каким приведет последствиям. Во всяком случае правитель-ству нечего считаться с подобными угрозами'.

А. В. Кривошеин:

'Совершен-но верно. Главный мотив в данную минуту - отсутствие у Думы законодательного материала и, в связи с этим мотивом - следует ли вносить сметы, которые явятся именно этим материалом и, следовательно, будут формальным поводом для возражений против закрытия сессии'.

Кн. В. Н. Ша-ховской:

'Раз Дума сделала все, для чего ее звали, то я не понимаю, чего же ждать. Надо опубликовать указ до установленного законом срока для внесения смет'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Нет, не все еще наши законопроекты кон-чены. Имеется представление об особом совещании по беженцам, для которого необходима санкция Думы, так как иначе мы останемся без выборных представителей от законодательных учреждений. Присутствие таких предста-вителей безусловно необходимо, чтобы снять с одного правительства всю ответственность за ужасы беженства и разделить ее с Государственною Думою'.

А. В. Кривошеин:

'Я думаю, что по этому вопросу можно с ними сговориться и они его пропустят без задержек. Слишком очевидна необходимость особого совещания с участием общественных представителей'.

П. А. Харитонов:

'Дума отучила нас от оптимизма. Ею руководят не общие интересы, а партийные соображения. Если узнают, что роспуск откладывается из за беженцев, то закон будет затягиваться до тех пор, пока это будет нужно с точки зрения политических расчетов'.

И. Л. Горемыкин:

'Дело не в отдельных законопроектах, а в определении срока прекращения сессии в за-висимости от общегосударственных соображений. Весьма важно решить, ког-да лучше опубликовать указ - до принятия Его Величеством верховного {103} командования (Любопытно, что акт о таковом принятии уже был подписан и объявлен в Ставке еще накануне, т. е. 23 августа, о чем, однако. Ставка не сочла, нужным протелеграфировать для сведения Совета Министров.), или же после. Я склоняюсь ко второй комбинации'.

А. В. Кривошеин:

'Боюсь, что это может затянуть. По моему, перерыв сессии должен последовать во всяком случае до 1 сентября, т. е. до представления смет. О дне же надо сговориться с президиумом. Вообще сейчас внутренняя и внеш-няя обстановка такова, что расставание с Думою следует обставить по хоро-шему, благопристойно, предупредив заранее, а не потихоньку, как снег на голову'.

И. Л. Горемыкин:

'Готов переговорить с Родзянко и Куломзиным, указав в качестве мотива исчерпание всего того, для чего состоялся экстрен-ный созыв законодательных учреждений'.

П. А. Харитонов:

'Словом, разговор должен иметь характер не объявления о принятом решении, а совещания. Можно быть заранее уверенным, что Родзянко встанет на дыбы и будет утверждать, что спасение России только в Думе'.

И. Л. Горемыкин:

'Я знаю, что в некоторых думских кругах выражаются опасения, что народное движение может оказаться сильнее Думы и что отсутствие ее только ускорит взрыв. Там вообще болтают много всякого вздора'.

А. А. Хвостов:

'Мне думается, что с роспуском вообще нельзя медлить. Правильно или нет, но с переменою верховного командования связываются ожидания взрыва беспорядков. Если они действительно возникнут, то тогда трудно будет прибегать к роспуску и правительство окажется связанным и по рукам, и по ногам. Осторожнее поэтому, чтобы принятие Государем Императором командования последовало после прекращения сессии законодательных учреждений'.

А. А. Поливанов:

Я считаю, что во всяком случае срок роспуска должен быть установлен в порядке предварительных и, как сказал А. В. Кривошеин, благопристойных переговоров. Вести их надо не с одним Родзянкой, но и с благожелательными думцами'.

И. Л. Горемыкин:

'Кто они, эти благоже-латели?'

А. А. Поливанов:

'Разве Г. Председатель Совета Министров ранее не интересовался этим вопросом и не принимал мер к его выяснению'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я также полагал бы привлечь к переговорам нескольких думцев помимо Родзянки. Он ни в коем случае не может быть признан моральным представителем Думы. Наиболее правильным было бы привлечь весь состав президиума'.

А. В. Кривошеин: 'Кого ни привлекайте, ответ будет неизбежно отрицательный. Даже балашовцы не решатся от-крыто сказать, что пора Думу распускать. Это вопрос верховной власти. Пе-реговоры же имеют лишь дипломатическое значение'.

И. Л. Горемыкин:

'Про-шу Совет Министров высказаться о сроке роспуска. Что же касается предварительных переговоров, некоторую пользу которых я не отрицаю, я буду вести их с теми, кого сочту нужным привлечь'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'За-труднительно высказываться, пока не выяснятся результаты переговоров, да и вообще вся внутренняя обстановка к моменту роспуска. Не исключена, например, возможность, что Дума откажется подчиниться и будет продолжать за-седать'.

И. Л. Горемыкин:

'Это будет прямым сопротивлением верховной власти. Тогда и разговор будет другой. Тогда придется не переговоры вести, а действовать'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вряд ли на прямое неподчинение дум-цы решатся. Все таки огромное большинство их трусы и за свою шкуру дрожит. Но бурные сцены, призывы, протеста и т. п. митинговые выступления несомненны. Если Императорский Яхт-Клуб на Морской улице революционен и требует перемен, то от Государственной Думы можно ждать чего угодно и какой угодно истерики'.

А. В. Кривошеин:

'Вопрос о перемене ко-мандования чрезвычайно усложняет вопрос. Опасно соединять два повода к беспорядкам - эту перемену и роспуск Думы. Первое особенно рискованно.

{104} Надо бы обратить внимание Его Величества на это совпадение и просить его от-срочить принятие командования до тех пор, пока не уляжется впечатление от прекращения Думы. Об этом следовало бы телеграфировать Государю Импе-ратору'.

А. А. Хвостов:

'Г-н Милюков, как мне передавали, откровенно хвастает, что у него в руках все нити и что в день смены верховного ко-мандования стоит ему только нажать кнопку, чтобы по всей России начались беспорядки'.

И. Л. Горемыкин:

'Милюков может рассказывать какой ему угодно вздор и чепуху. Я настолько верю в русский народ и в его патриотизм, что не допускаю и мысли, что он ответит своему Царю беспорядками, да еще в военное время. Если же начнут безобразничать отдельный кучки интриганов, то на них хватить городовых и считаться с ними нечего'.

А. Д. Самарин:

'Все это весьма гадательно. Большинство из нас думает иначе, чем Вы, Иван Логгинович. В государственном деле, а тем более когда ставится на карту самое бытие государства, обязанность правительства исчер-пать все средства для предупреждения беды. Я думаю, что вопрос о Думе сейчас имеет исключительно острое значение и что его надо разрешить при непосредственном участии Его Величества. По моему мнению, следует просить Государя вызвать для этого Совет Министров и обсудить на заседании в Высочайшем присутствии как срок роспуска, так и срок принятая командования. Мотив для этой просьбы тот, на который указал А. В. Кривошеин, т. е. опасность совпадения двух поводов к возникновение беспорядков'.

И. Л. Горемыкин:

'Снова утруждать Государя вопросом, который им решен окончательно, о чем он лично объявил Совету Министров, я считаю недопустимым. Не могу писать ему и об опасности беспорядков и запугивать его напрасно, ибо не разделяю этих опасений. Они раздуваются Милюковым и прочею компанией в целях запугивания'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Ожидания беспорядков идут не только от Милюкова, а от охранной и жандарм-ской полиции. На почве смены командования и охраны Думы от покушений бюрократии развивается напряженная пропаганда во внутренних гарнизонах и в лазаретах. В моем ведомстве ежедневно получаются донесения о том, что через два-три дня после роспуска Думы неминуем взрыв повсеместных беспорядков'.

П. А. Харитонов:

'Не только Яхт-клуб, но и объединенное дворянство протестует и требует перемен. Струков, которого можно обви-нять в чем угодно, кроме либерализма, и тот от имени этого объединения желает, чтобы министры были из общества'.

А. В. Кривошеин:

'Вероятно, сей государственный муж спутал понятия. Едва ли слово общество он понимает в том же смысле, что и Московская Городская Дума. Любопытно, что с его точки зрения мы, значит, к обществу не принадлежим'.

И. Л. Горемыкин:

'Среди разных резолюций нельзя откидывать резолюцию и объединенного дворянства. А оно говорить, что речи левых депутатов в Госу-дарственной Думе и злоупотребления печатным словом создают при всеобщем шатании умов смуту и плодят беспорядки'.

Дальше запись у меня прерывается. Отмечено, что вопрос о перерыве занятий законодательных учреждений решено отложить до соображения с подле-жащею рассмотрению в Совете Министров программою образующегося в Го-сударственной Думе блока нескольких партийных групп.

А. В. Кривошеин:

'Я все-таки повторяю, что нельзя дольше держаться серединки. Надо действовать в ту или другую сторону. Если всего бояться, то все погибнет'.

Министр Внутренних Дел сообщил, что известная резолюция Москов-ской Городской Думы пронеслась по всей России и что теперь в ближайшем времени надо ждать из всех городов однородных постановлений.

'Что делать, как реагировать' - спрашивает князь Н. Б. Щербатов.

'По сведениям от губернаторов, полученным мною за последние дни, городские самоуправления собираются слать к Царю депутатов с рецептами спасения России по утвержденному на коноваловском съезде образцу. Подобные {105} постановления не согласуются с законом о городских думах и их можно опротесто-вать'.

После долгого обсуждения, в течение которого еще больше проявилось расхождение в Совете Министров в понимании и оценке внутреннего положения страны, решено отказаться от опротестования, подобных московской, резолюций городов, а вопрос о депутациях направлять в общем порядке через Министра Императорского Двора.

И. Л. Горемыкин: 'Мы неоднократно говорили о совершенно непозволитель-ной деятельности повременной печати. Но все-таки безобразия не прекращаются. Считаю долгом напомнить Высочайшую резолюцию, относящуюся к 1906 году, похожему на наше время. Его Величество указал тогда, что в революционное время нельзя руководствоваться в отношении к злоупотреблениям печати только законом и что нельзя допускать безнаказанное вливание в народ отравы. Я бы особенно просил Министра Внутренних Дел обратить внимание на эти слова. Так или иначе вопрос о печати должен быть сдвинут с мертвой точки'.

ЗАСЕДАНИЕ 26 АВГУСТА 1915 ГОДА.

И. Л. Горемыкин:

'Сегодня нам надо покончить с вопросом о перерыве занятий законодательных учреждений. Вопрос этот очень важный, сложный и весьма затянувшийся. Прошу Совет Министров сказать свое окончательное мнение о дне роспуска. Уехавший в Москву А. В. Кривошеин заявил свое мнение о необходимости и неотложности прекращения сессии. Как думают остальные Члены Совета Министров'.

А. А. Поливанов:

'Ведь в прошлом заседании было решено предварительно переговорить с Родзянко и благожела-тельными депутатами. Было бы весьма важно осведомиться о результатах таких переговоров. Иначе я затрудняюсь ответить на поставленный вопрос'

И. Л. Горемыкин:

'Никаких переговоров я еще не вел. Считаю их излиш-ними до решения Советом Министров вопроса о дне роспуска. Если загово-рить с Родзянко, то этот болтун сейчас же раззвонит на весь свет. Я с ним побеседую после того, как срок будет определенно установлен'.

С. Д. Сазонов:

'У меня возникают глубокие сомнения по существу. Насколь-ко в данной обстановке было бы с государственной точки зрения удобно прибегать к роспуску Думы. Несомненно, этот акт повлечет за собою беспорядки не только среди тяготеющих к Думе общественных учреждений, союзов и организаций, но и среди рабочих. Хотя они связаны с Думою не орга-нически, а искусственно, но удобный случай для демонстраций не будет упущен. Большинство Членов Государственной Думы само держится того взгля-да, что по существу создавшегося положения роспуск нужен. Однако, их удерживают опасения усиления брожения на заводах и резких выступлений, могущих привести к кровавым последствиям. Как все это отразится на обороне, на дальнейшем ведении войны. Надо взвесить вопрос всесторонне. Быть может, придется признать, что митингующая Дума меньшее зло, чем рабочие беспорядки в отсутствие Думы'.

И. К. Григорович:

'По моим сведениям, в случае роспуска Думы беспорядки неизбежны. Настроение рабо-чих очень скверное. Немцы ведут усиленную пропаганду и заваливают деньгами противоправительственные организации. Сейчас особенно остро на Путиловском заводе. Там происходить итальянская забастовка - рабочие стоят у станков, но ничего не делают, требуя 20 процентов прибавки. Само собою разумеется, надо опасаться, что и требования, и способ действия изменятся, как только явится предлог для более решительных выступлений. Я очень опасаюсь, что прекращение занятий Думы тяжело отразится на внутреннем положении в России'.

А. А. Поливанов:

'Нельзя игнорировать {106} настроений среди общественных организаций и на заводах. Не забудьте, что вся под-готовка обороны лежит на обществе и на рабочих. Если и те, и другие будут доведены до отчаяния, к чему это приведет? Надо помнить и слова Государя Императора, сказанные при открытии Особого Совещания по обороне, о том, что Царь рассчитывает на всю страну. Последствия роспуска Думы спутают эти расчеты. Надо все это обдумать. Давно сказано, что семь раз отмерь - один раз отрежь. Если роспуск будет признан Советом Министров все-таки необходимым, то надо сговориться о мотивах и о порядке. Важно обставить этот акт и с внешней стороны таким образом, чтобы смягчить впечатление и устранить лишние толки'.

П. А. Харитонов:

'Постановка во-проса, предлагаемая Военным Министром, мне представляется правильною. С этой точки зрения важно точно выяснить, прошли ли все законопроекты, вне-сенные правительством в течение этой сессии. Я говорю, конечно, о наиболее существенных, как, например, Особое Совещание о беженцах, подоходный налог и пр.'.

И. Л. Горемыкин:

'Подоходный налог не есть мера, вызван-ная военными потребностями, и смело может подождать до следующей сессии. Что касается Совещания о беженцах, то этот вопрос в Думе затягивают нарочно. Кроме того, если даже этот вопрос пройдет, то все равно будут тянуть с выборами представителей Думы в это Совещание. Сказка про белого бычка. По существу этот закон не имеет существенного значения, что-бы из за него останавливаться перед мерою, вызываемою общегосударствен-ными соображениями'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Участие представителей Государ-ственной Думы в Особом Совещании о беженцах страховка для правитель-ства против односторонних нападок в этом остром деле'.

И. Л. Горемы-кин:

'Какая там страховка. Все равно будут взваливать всю ответствен-ность на правительство. Совещание по обороне состоит из выборных и обладает неограниченными полномочиями, а все-таки за недостатки снабжения ругают исключительно нас'.

С. Д. Сазонов:

'Я еще не кончил с изложением своих сомнений. Наше желание ознакомиться с программою блока стало всем известным. Выгодно ли распускать Думу, не поговорив с ее большинством о приемлемости этой программы? Какое впечатление произведет по-добный образ действий? Сегодня одно решение, завтра другое. Сегодня соби-раются благожелательно беседовать, а завтра разгоняют без всяких разговоров'.

И. Л. Горемыкин:

'Речь идет не о разгоне, а о перерыве до Но-ября'.

С. Д. Сазонов:

'Дело не в форме, а в существе или, вернее, в политическом впечатлении правительственного акта. Я лично высказываюсь за необходимость побеседовать с представителями блока. Программа их несом-ненно с запросом и рассчитана чуть ли не на 15 лет. Надо ее подробно рассмотреть, обсудить, выбрать отвечающее условиям военного времени и по существу приемлемое. Я уверен, что можно будет сговориться, ибо в программе много такого, против чего правительство не станет протестовать. А затем, сговорившись и обещав проведение в жизнь обусловленного, можно будет и распустить. Люди разъедутся по домам с сознанием, что голос их услышан и что правительство готово идти навстречу справедливым пожеланиям. Было бы величайшею ошибкою отвергать все сразу и придавать таким образом роспуску характер насильственный. Это прежде всего отра-зится в рабочих кварталах и осложнит внутреннее положение, без того почти безнадежное'.

И. Л. Горемыкин:

'Все равно разговоры ни к чему не приведут. Ставить рабочее движение в связь с роспуском Думы непра-вильно. Оно шло и будет идти независимо от бытия Государственной Думы. Вопрос у рабочих вожаков в недостатке организации, разбитой арестом 5 Членов Думы. Я бы просил не отвлекаться от основного вопроса - определения срока окончания сессии'.

С. Д. Сазонов:

'Я ищу этот срок путем оценки совокупности обстановки политической. Как развивается рабочее движе-ние в исторической перспективе, к делу сейчас не относится. Перед нами {107} практически вопрос, насколько роспуск Думы в настоящее время может от-разиться на фабриках и заводах. Большинство Членов Совета Министров полагает, что обострение настроений среди рабочих явится прямым следствием такого акта и повлияет как на общее положение в стране, так и на интересы обороны'.

И. Л. Горемыкин:

'Не спорю, что роспуск будет использован для агитации. Но и если Дума будет оставаться, то мы ничем не га-рантированы против вспышек среди рабочих. Как только вожаки почувствуют силу и сорганизуются, они вызовут рабочих на выступление под любым предлогом, хотя бы посредством провокации. Будем мы с блоком или без него - для рабочего движения это безразлично. С этим движением можно справиться другими средствами и до сих пор Министерство Внутренних Дел справлялось'.

С. Д. Сазонов:

'Я держусь иного мнения и считаю, что в дни величайшей войны отметать общественные элементы недопустимо, что надо единение всех слоев населения. Впрочем, я говорю напрасно, так как, по-видимому, вопрос предрешен помимо нас. Не понимаю только, зачем же собирать Совет Министров и тратить время на разговоры, которые заведомо ни к чему не приведут'.

И. Л. Горемыкин:

'Никто ничего не предрешал. Я начал с того, что просил Совет Министров высказаться. Наши суждения будут полностью доложены Государю Императору, который и решит, как следует поступить. Если Вам угодно связывать вопрос о роспуске с про-граммою блока, то давайте ее обсуждать. Насколько я успел с нею ознако-миться, в программе не все подлежит отвержению, но часть домогательств со-вершенно неприемлема'.

С. Д. Сазонов:

'Значит, судя по Вашим словам, не все в пожеланиях блока отвергается целиком и есть пункты для соглашения'.

И. Л. Горемыкин:

'Да, по программе, часть которой могла бы быть принята правительством в дальнейшей деятельности. Что же касается самого блока, то разговоры с ним я считаю для правительства недопустимыми. Мы можем иметь дело только с законодательными учреждениями, а не со случайным объединением отдельных их представителей. Такая организация законом не предусмотрена'.

С. Д. Сазонов:

'Тогда я совершенно отказываюсь понимать, к чему сводится сегодняшняя наша беседа. Программу рассматривать можно, но разговаривать с организациею, эту программу выработавшею, нельзя. С от-дельными членами блока говорить можно, а с самим блоком недопустимо. Люди, болеющие душою за родину, ищут сплочения наиболее деятельных нереволюционных сил страны, а их объявляют незаконным сборищем и игнорируют. Это опасная тактика и огромная политическая ошибка. Правитель-ство не может висеть в безвоздушном пространстве и опираться на одну полицию. Я буду это повторять до конца'.

И. Л. Горемыкин:

'Блок создан для захвата власти. Он все равно развалится и все его участники между собою пе-реругаются'.

С. Д. Сазонов:

'А я нахожу, что нам нужно во имя общегосударственных интересов, этот блок, по существу умеренный, поддержать. Ес-ли он развалится, то получится гораздо более левый. Что тогда будет? Кому это выгодно? Во всяком случае не России'.

А. А. Поливанов:

'И как это отразится на обороне, на борьбе с врагом, который внимательно следит за нашими внутренними неурядицами и развалом'.

С. Д. Сазонов:

'Опасно про-воцировать левых, вызывать не парламентские способы борьбы. Я настаиваю на необходимости не отвергать огулом пожелания блока и сговориться с ним о приемлемом для правительства. Зачем напрасно обострять отношения, и без того достаточно острые'.

И. Л. Горемыкин:

'Я считаю самый блок, как организацию между двумя палатами, неприемлемым. Его плохо скрытая цель - ограничение Царской власти. Против этого я буду бороться до последних сил'.

С. Д. Сазонов:

'На этот путь догадок нам лучше не становиться. Иначе наш обмен мнений может уклониться далеко в сторону'.

И. Л. Горемыкин:

'Я отвечаю лишь на вопросы и буду очень рад, если мы вернемся к тому един-ственному вопросу, который я поставил, - о дне роспуска Думы и {108} Государственного Совета на осенние вакации'.

С. Д. Сазонов:

'Если Вы настаиваете, я готов обсуждать вопрос с конца. Роспуск нужен, но для его осуществления надо сговориться с тою организациею, которая представляет собою всю антиреволюционную Думу'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Мне казалось, что вопрос о роспуске нами уже решен прошлый раз принципиально, причем мы признали, что же-лательно осуществить его до 1 Сентября, т. е. до внесения ведомствами смет. Остается, следовательно, сговориться о дне. Его надо установить до беседы с Родзянко и с думцами, ибо нельзя открывать им заранее наши карты и дать возможность подготовиться к нежелательным выступлениям. Теперь скажу несколько слов по существу. И дальнейшее оставление Думы, и ее роспуск при настоящих настроениях одинаково опасны. Дума не законодательствует, а митингует, возбуждая страну и волнуя рабочих. Ее роспуск может ока-заться толчком для вспышки беспорядков, но может и не оказаться. Из двух этих зол я выбираю меньшее н высказываюсь за немедленный, хоть завтра, роспуск. Но сделать это надо по хорошему, поговорить с представи-телями блока о программе, столковавшись о приемлемом и т. д. Таким способом действий примирительного характера мы откроем выход самим думцам, которые жаждут роспуска, ибо чувствуют безнадежность своего положения и боятся стать в конце концов игрушкою в руках левых элементов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мое мнение, что Думу надо теперь же распустить, как в виду приближения 1 Сентября - срока, представления смет, так и в виду обостряющихся настроений между Думою и правительством или, проще сказать, разлада между этими двумя сторонами. Разлад этот тяжело отражается на течении дел и раздражает страну. Длить такое положение недопустимо. Но важно провести роспуск по хорошему, без ссор и поводов к скандалу.

Прискорб-но, что до сих пор правительство не говорило с блоком. Отрицать нельзя, его программа шита нитками и его легко развалить. Но я согласен с мнением, что это было бы невыгодно правительству, так как поставило бы его лицом к лицу с левыми течениями и бросило бы в сторону этих течений многих заведомо не революционных людей. Самая программа составлена несомненно с запросом в расчете поторговаться и узнать, на что пойдет правительство. Выяснение этой стороны определить и самый дальнейший составь блока, имеющий пока временный характер объединения партийно разнородных людей, вызван-ного опасениями социальной революции, если настоящая неопределенность будет продолжаться.

Наше молчание, игнорирование блока может отразиться весьма нежелательно на настроениях среди огромной части благоразумной Думы. Нельзя допускать, чтобы они разъехались обиженными невниманием и обозленными, ибо это скажется на местах, да и на фронте, где не мало Членов Думы работает в различных организациях. Словом, все соображения клонят к тому, что перед роспуском надо мирно и дружелюбно поговорить с думцами. На эту необходимость обращали мое внимание многие депутаты и сам Родзянко, ко-торый, между прочим, больше всех обозлен, что правительство не принимает его всерьез. Поговорив, согласившись по отдельным пунктам програм-мы, мы создадим сочувствующее нам ядро хотя бы человек в двести и тог-да можно будет безболезненно произвести операцию роспуска.

Перерыв сессии законодательных учреждений надо будет посвятить на проведение по 87-ой статье условленных с думцами законов и реформ. Эта работа поднимет кредит правительства в стране, которая будет знать, что мы действуем по соглашению с думцами. Нам станет легче управлять и осуществлять то, что требуется исключительными условиями войны'.

И. Л. Горемыкин:

'Вы упус-каете, что одно из основных пожеланий блока - длительность сессии'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Это только для вывески'.

С. Д. Сазонов:

'Большинство Думы определенно против длительной сессии'.

И. Л. Горемыкин:

'Да, но оно никог-да в этом публично не сознается'.

С. Д. Сазонов:

'Но и не будет нам ме-шать прервать ceccию и, в случае надобности, нас поддержит Для этого надо {109} предварительно поговорить и установить совместно программу деятельности на время перерыва'.

П. А. Харитонов:

'Я тоже стою за роспуск, но с оговорка-ми, которые только что были сделаны. Программу блока совместно обсудить неприемлемое вычеркнуть'.

И. Л. Горемыкин:

'Придется три четверти вычерки-вать'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Мы еще подробно не рассматривали программы и пока трудно сказать, что должно быть исключено. Во всяком случае програм-ма, даже в урезанном виде, явится платформою для беседы и выяснения сочувствующих. Несогласные на компромисс уйдут, а мы сплотим ядро и будем идти рука об руку'.

А. А. Хвостов:

'Не очень то мне верится в это, но против предварительных переговоров возражать но буду'.

И. Л. Горемыкин:

'Переговоры не должны связывать правительство. Никаких формальных обязательств принимать нельзя. Не такое теперь время'.

П. А. Харитонов:

'Об этом сейчас нет и речи. Вопрос пока не в соглашении, а в осведомлении. Программа является платформою частного объединения и разговор об ней ограничится частным обменом мнений'.

И. Л. Горемыкин:

'Разговор та-кого рода должен вестись через главу правительства'.

П. А. Харитонов:

'Совершенно верно - разговор окончательный, а предварительную беседу осторожнее вести в кругу отдельных уполномоченных лиц'.

И. Л. Горемыкин:

'Мы еще вернемся к этой подробности. Теперь нам надо рассмотреть программу блока в полности и самим сговориться об ней'.

В приложении к настоящей записи у меня сохранился тот экземпляр программы, который обсуждался в заседании. Воспроизвожу его полностью. Это необходимо для понимания дальнейших прений.

'25 Августа 1915 года представители фракций и групп Государственной Ду-мы и Государственного Совета подписали программу соглашения образовавшегося прогрессивного блока, в который вошли от Государственной Думы прогрес-сивные националисты, группа центра, земцы-октябристы, левые октябристы, про-грессисты и к. - д. и от Государственного Совета группа академическая, центр и условно группа беспартийного объединения. Окончательный текст программы гласит:

'Нижеподписавшиеся представители партий и групп Государственного Совета и Государственной Думы, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе и что такою может быть лишь власть, опирающаяся на народное доверие и способная орга-низовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что насущнейшая и важнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения нижеследующих условий:

'Создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы. Решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывавшихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности:

а) строгое проведение начала законности в управлении,

б) устранение двоевластия военной и граждан-ской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению операций военных,

в) обновление состава местной администрации,

г) разум-ная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего ми-ра и устранение розни между национальностями и классами.

'Для осуществления такой политики должны быть приняты следующие меры как в порядке управления, так и в порядке законодательства:

'1. в путях МОНАРШЕГО милосердия прекращение дел, возбужденных по обвинению в чисто политических и религиозных преступлениях, не отягченных преступлениями обще-уголовного характера, освобождение от наказания и восстановление в правах, включая право участия в выборах в Государ-ственную Думу, в земские и городские учреждения и т. д., лиц, осужденных за {110} те же преступления, и смягчение участи остальных осужденных за политические и религиозные преступления, за исключением шпионов и предателей.

'2. возвращение высланных в административном порядке за дела политического характера.

'3. полное и решительное прекращение преследований за веру под какими бы то ни было предлогами и отмена циркуляров, последовавших в ограничение и извращение смысла указа 17 Апреля 1905 года.

'4. разрешение русско-польского вопроса, а именно: отмена ограничений в правах поляков на пространстве всей России, незамедлительная разработка и внесение в законодательные учреждения законопроекта об автономии Царства Польского и одновременный пересмотр узаконений о польском землевладении.

'5. вступление на путь отмены ограничений в правах евреев, в частности - дальнейшие шаги к отмене черты оседлости, облегчение доступа в учебные заведения и отмена стеснений в выборе профессии; восстановление еврейской печати.

'6. примирительная политика в финляндском вопросе, в частности - пе-ремены в составе администрации и сената и прекращение преследований против должностных лиц.

'7. восстановление малорусской печати, немедленный пересмотр дел жите-лей Галиции, содержащихся под стражею и сосланных, и освобождение тех из них, которые подверглись преследованию невинно.

'8. восстановление деятельности профессиональных союзов и прекращение преследования представителей рабочих в больничных кассах по подозрению в принадлежности к нелегализованной партии; восстановлению рабочей печати.

'9. соглашение правительства с законодательными учреждениями относи-тельно скорейшего проведения:

а) всех законопроектов, имеющих ближайшее отношение к национальной обороне, снабжение армии, обеспечению раненых, устройству участи беженцев и другим вопросам, непосредственно связанным с войной,

б) следующей программы законодательных работ, направленных к организации страны для содействия победе и к поддержанию внутреннего мира:

уравнению крестьян в правах с другими сословиями, введение волостного земства, изменение земского положения 1890 года, изменение городового положения 1892 года, введение земских учреждений на окраинах, как-то: в Сибири, Архангельской губернии, Донской области, на Кавказе и т. д., законопроекты о кооперативах, об отдыхе торговых служащих, об улучшении положения почтово-телеграфных служащих, об утверждении трезвости навсегда, о зем-ских и городских съездах и союзах, об уставе ревизии, о введении мирово-го суда в тех губерниях, где введение его приостановлено по финансовым соображениям, и осуществление законодательных мер, в которых может встретиться надобность при выполнении в порядке управления намеченной вы-ше программы деятельности.

'Подписали:

от прогрессивной группы националистов гр. В. А. Бобринский,

от фракции центра В. Н. Львов,

от фракции земцев-октябристов И. И. Дмитрюков,

от группы союза 17 Октября С. И. Шидловский,

от фракции прогрессистов И. Н. Ефремов,

от фракции народной свободы П. Н. Милюков,

от ака-демической группы Государственного Совета Д. Д. Гримм и

от группы Цент-ра Государственного Совета бар. В. Меллер-Закомельский'.

И. Л. Горемыкин:

'Начало программы сводится к красивым словам, на которые мы не будем терять времени'.

А. А. Поливанов:

'В этих красивых словах кроется вся сущность пожеланий общественных кругов о правительстве. Можно ли так пренебрежительно проходить мимо них'.

И. Л. Го-ремыкин:

'Совету Министров недопустимо обсуждать требования, сводящиеся к ограничению царской власти. Программа будет представлена Государю {111} Императору и от Его Величества единственно зависит принять то или другое решение. Прошу Совет Министров обратиться к пунктам программы. Первый пункт имеет в виду широкую амнистию. Я нахожу, что в военное время нельзя допускать заполнения тыла каторжниками, хотя бы и политическими. Только лишние беспорядки и безобразия'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Собака зарыта в требовании восстановления в политических правах. Главная забота о выборжцах и о пяти Членах Государственной Думы, обвиненных весною. Отно-сительно выборжцев я не стал бы спорить - за ними десятилетняя давность. Но Членов Думы амнистировать нельзя - они организующий центр рабочего движения в наиболее опасных его проявлениях'.

А. А. Хвостов:

'Таким центром становится гучковский военно-промышленный комитет'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Тем более не надо его усиливать приливом уже искушенных сил. Я также высказался бы против общей амнистии. Следовало бы ограничиваться постепенным образом действий. Было бы с точки зрения политического эффекта целесообразным выделить в первую очередь несколько наиболее видных господ и широко их польготить. Можно сговориться с блоком в том смысле, чтобы им был составлен список подлежащих амнистии, а мы его просмотрим и будем постепенно осуществлять'.

А. А. Хвостов:

'Раз-борка политических дел идет в Министерстве Юстиции непрерывно. С тех пор, как я вступил в управление ведомством, многие дела уже закон-чены в порядке Монаршего милосердия и не мало джентельменов гуляет на свободе'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Да, это мне известно, но публика этого не знает. Надо сделать с рекламой. Взять десяток-другой особенно излюбленных освободителей и сразу выпустить их на свет Божий с пропечатанием во всех газетах о Царской милости. Словом, то, что делается сейчас ке-лейно, надо сделать во всеуслышание и ускоренным темпом. Конечно, окон-чательный выбор должен зависеть от правительства а от блока могут идти лишь пожелания'.

На недопустимости общей амнистии согласились все, приняв точку зрения кн. Н. Б. Щербатова в отношении выборжцев и дальнейшей так-тики.

И. Л. Горемыкин:

'Предложение Министра Внутренних Дел применимо и ко второму пункту программы. Не общая мера в отношении административно высланных, а пересмотр отдельных случаев'.

С. Д. Сазонов:

'Ты-сячи человек сидят напрасно в разных отдаленных местах. Это позор. Всем известно, что административный произвол был системою предместника князя Щербатова.

Надо с этим покончить и пересмотреть маклаковские распоряжения'.

П. А. Харитонов:

'Правительство уже вступило на этот путь, покончив дело Бурцева'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Можно найти сот-ни Бурцевых и в России, и за границею'.

С. Д. Сазонов:

'Найти и без колебаний облегчить их положение. Надо снять с нас пятно ничем не оправдываемого произвола'.

И. Л. Горемыкин:

'Веротерпимость давно уже провозглашена'.

С. Д. Сазонов:

'Теоретически, но не практически. Циркуляры у нас сильнее манифестов'.

Л. А. Харитонов:

'Особенно всех раздражают циркуляры по като-лическому вопросу, которыми преследуются цели борьбы с поляками. Они дают повод к развитию произвола и к сплошным безобразиям. С этим давно пора покончить'.

И. Л. Горемыкин:

'Конечно, безобразий не мало. Но как прикажете быть, когда люди прикрываются религиозною неприкосновенно-стью для достижения политических целей и действуют во вред русским интересам'.

С. Д. Сазонов:

'Для этого есть суд'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Не-сомненно, многое подлежит пересмотру и отмене. Подготовительная работа уже ведется по моему ведомству. Однако, и в данном вопросе едва ли воз-можна общая мера. Например, как быть с баптистами, среди которых оп-ределенно обнаруживаются немецкие влияния и симпатии'. Признано, что {112} административные распоряжения по делам вероисповеданий подлежать пересмотру в благожелательном смысле при условии ограждения интересов православия.

И. Л. Горемыкин:

'По польскому вопросу многое сделано и делается. Пожелания программы совпадают с правительственным заявлением перед Государственною Думою. Чего же еще хочет блок?'

П. А. Харитонов:

'Скры-тая мысль - снять все стеснения в вопросах землевладения в ограждаемых от польского проникновения областях. Мне думается, что правительственная политика в данном случае не допускает уступок'.

К заключению Государственного Контролера присоединился единогласно весь Совет Министров.

И. Л. Горемыкин:

'Должен предупредить Совет Министров, что Государь неоднократно повторял, что в еврейском вопросе он ничего на себя не возьмет. Поэтому возможен только один путь - через Государственную Думу. Пускай, если это ей по плечу, она займется равноправием. Не далеко она с ним уедет'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Дума никогда не решится поста-вить вопрос об еврейском равноправии. Кроме скандалов из этого ничего бы не вышло. Другое дело - устранение ненужных, обходимых и устаревших стеснений. Этот способ действий не следовало бы нам упускать из своих рук. Отмена черты оседлости в отношении городов произвела свой эффект не только политический, но и финансовый. Например, возьмем еврей-скую печать. Она несомненно в тысячу раз менее вредна, чем рабочая. Еврейские газеты доступны только евреям, а рабочие - всей массе населения. Между тем Ставка боится тронуть рабочую печать, а еврейскую запретила пол-ностью, до детских журналов включительно, под тем предлогом, что в еврейских газетах печатаются условные объявления в интересах немецкой разведки. Я высказываюсь за прекращение таких преследований. Пускай ев-реи, если им угодно, читают новости на своем языке и тратят деньги на свои издания, а не на влияние на русские органы'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'В отношении учебных заведений не встречается препятствий идти по пути дальнейших льгот для евреев, особенно в местах их скопления. Этому вопросу в наших прогрессивных кругах придают принципиальное значение. Наше согласие облегчить существующие стеснения произведет на блок благоприятное впечатление'.

А. А. Хвостов:

'Я бы сказал то же самое и в отношении адво-катской профессии'.

Решено вести беседу о программе блока по еврейскому во-просу в смысле согласия идти по пути постепенного пересмотра ограничительного законодательства и административных распоряжений.

И. Л. Горемыкин:

'По финляндскому вопросу Советом Министров еще до думских пожеланий даны Генерал-губернатору указания в смысле смягчения политики. Для Свинхувуда сделаны различные облегчения'.

П. А. Харитонов:

'Дело в том, что сам Франц Александрович Зейн не пользуется горячими симпатиями в общественных кругах и в Государственной Думе. Надо ждать пожеланий относительно замены его более отвечающим современным настроениям человеком'.

С. Д. Сазонов:

'Я не думаю, чтобы блок стал размениваться на такие мелочи. Едва ли с их стороны можно ждать личных отводов'.

А. А. Хвостов:

'Вероятнее всего, будет поднять вопрос об общеимперском законодательстве по закону 17 Июня'.

И. Л. Горемыкин:

'Пока идет война, не время заниматься такими коренными вопросами. А после вой-ны - посмотрим еще, что будет'.

Принцип благожелательности в финлянд-ской политике не встретил возражений, но принятие обязательств немедленного пересмотра законодательства о Великом Княжестве Финляндском признано нежелательным, дабы не связывать правительство.

Восстановление малорусской печати признано допустимым, несколько дело идет о не сепаратических украйнофильских органах. О галицийских арестованных указания преподаны еще до возбуждения этого вопроса блоком.

И. Л. Горемыкин:

'Как смотрит Совет Министров на вопрос о профессиональных союзах и рабочей печати?'

Кн. В. Н. Шаховской:

'С точки {113} зрения ведомства промышленности я всецело приветствую восстановление де-ятельности профессиональных союзов, как легальных организаций, находя-щихся под контролем административной власти. Относительно больничных касс скажу, что расправа с ними военных властей и губернской администрации является одним из главных поводов недовольства и брожения среди рабочих. Надо бы в этом отношении дать категорические указания'.

А. А. Хвостов:

'Не секрет, что больничные кассы служат центром руководящей рабочим движением организации. Жалобы на преследования одно лишь лицемерие к демагогический прием. Флаг гуманитарности не может служить прикрытием для противогосударственной работы и для подготовки социального пе-реворота'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Уклонение больничных касс (надо заметить - сравнительно редкое) от своего прямого назначения следствие того, что за-крыты профессиональные союзы. Открытие последних облегчит наблюдение за рабочим движением. Проще бороться с открытым врагом, чем с подпольем или конспиративною деятельностью больничных касс'.

А. А. Хвостов.

'Разрешение профессиональных союзов даст рабочим вожакам воз-можность развить их сеть по всей России. Уследить за ними будет труднее и администрация будет в отношении к ним связана'.

П. А. Харитонов:

'Я бы все-таки высказался за допущение профессиональных союзов. Это будет служить ярким фактом в пользу смягчения правительственной политики и поворота ее в сторону общественных пожеланий. Мне кажется, что надзор за открыто действующими союзами будет практически легче. Сейчас этот надзор осуществляется только охранкою, а после легализации к наблюдению будут привлечены также чины администрации и фабричной инспекции. Выходит прямой выигрыш'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Должен пояснить, что профессиональные союзы не воспрещены законом. Если они не функционируют сейчас, то исключительно на основании запретов в порядке чрезвычайных полномочий. Надо сказать, что в большинстве случаев закрытие производилось без достаточных поводов развязными генералами и чрезмерно ретивыми губерна-торами'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Нельзя отрицать, что в отношении союзов господствует полный произвол на местах. Генералам и губернаторам гораздо приятнее закрывать неприятные организации, чем с ними возиться и за них отвечать. Все закрыто, никаких собраний, никаких выступлений на легальной почве и... на Шипке все спокойно. Такое безобразие в развитии системы официального благополучия надо прекратить. Я считаю, что профессиональные союзы должны быть разрешены. Все дело сводится к надзору, чтобы не допу-скать уклонений, и преступных подстрекателей арестовывать. Пусть админи-страторы на местах потрудятся и побеспокоятся. Одному Министерству Внутренних Дел провести такой лозунг немыслимо, так как наиболее крупные промышленные центры находятся вне его ведения и зависят от военных начальств. В этом же вопросе необходимо единообразие практики'.

П. А. Харитонов:

'В беседе с блоком лучше не углубляться в подробности этого вопроса. Надо говорить сдержанно и благоприятно по существу'.

С. Д. Сазонов:

'Т. е. обратно тому, как поступал Маклаков, который в таких вопросах был и несдержанным и неблагоприятным'.

Признано возможным допустить открытие профессиональных союзов, а разговор о программе блока вести в намеченном Государственным Контролером смысле.

По поводу последнего пункта программы Совет Министров нашел, что там не имеется чего либо неприемлемого в отношении принципиальном. Из перечисленных законопроектов часть уже проведена, часть лежит в Государ-ственной Думе с давних пор без движения. Вновь намечаемые вопросы бу-дут правительством своевременно разработаны и направлены в установленном порядке. Возможно сговориться с блоком, что наиболее спешные дела будут разрешены Советом Министров, за время перерыва законодательной сессии, в порядке статьи 87 Основных Государственных Законов.

{114}

С. Д. Сазонов:

'Благодарю за чтение. Теперь стало ясно, что между правительством и блоком по практическим вопросам нет непримиримых разногласий. По только что бывшему в Совет Министров обмену мнений можно видеть, что пять шестых программы блока могут быть включены в програм-му правительства'.

И. Л. Горемыкин:

'С такою формулировкою я не согласен. Правительство может, если признает это в отдельных случаях полезным, проводить в жизнь то или иное мероприятие, но принимать всю программу бло-ка и связывать себе руки в военное время недопустимо'.

С. Д. Сазонов:

'Ни-кто и не говорит, что надо связывать себе руки формальным договором. Вопрос идет только о том, чтобы сговориться с блоком и путем взаимных уступок добиться взаимной поддержки'.

И. Л. Горемыкин:

'Значит, с бло-ком будет одна болтовня. И от этой болтовни будет зависеть день роспуска Думы'.

С. Д. Сазонов:

'Да, мы покажем, что правительство не питает предубеждений, не отвергает общественные силы и расстается с ними по добру, после соглашения'.

И. Л. Горемыкин:

'Рано думать о соглашении, пока они не открыли свои карты. Пока допустима только беседа для осведомления. Беседа не официальная, а частного характера'.

И. К. Григорович:

'Такую беседу надо поручить Министру Внутренних Дел с участием нескольких Членов Совета Министров'.

С. Д. Сазонов:

'Результат беседы будет затем сообщен Председателю Совета Министров, который, если признает нужным, вступит в личные переговоры'.

А. А. Поливанов:

'Вообще все это дело надо обставить по хорошему. От впечатлений бесед будет зависеть многое. С точки зрения интересов обороны крайне важно содействие страны, которое бу-дет обеспечено только при взаимном доверии и отказе от предубеждений. Его Императорское Величество соизволил обратить на это внимание, указав на необходимость дружной работы общественных организаций. Надо с предста-вителями этих организаций, входящими в блок, быть возможно благожела-тельнее и уступчивее'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Если бы нам удалось привлечь на нашу сторону против г. г. Керенских хотя бы двести человек из блока, то сила получится большая, которая сыграет огромную политическую роль. Ради этого можно кое чем правительству и поступиться'.

С. Д. Сазонов:

Ес-ли только обставить все прилично и дать лазейку, то кадеты первые пойдут на соглашение. Милюков - величайший буржуй и больше всего боится социальной революции. Да и большинство кадетов дрожат за свои капиталы'.

И. Л. Горемыкин:

'Там еще посмотрим, кто окажется прав. Как же мы решим о роспуске Думы? Решение во всяком случае должно предшествовать беседе с членами блока. Мы прошлый раз говорили, что сессию надо прекратить до срока внесения смет, т. е. до 1 Сентября, а у нас сегодня уже 26 Августа'.

Bcе Члены Совета Министров единогласно высказываются за скорейший роспуск и за осуществление беседы с представителями блока, не откладывая.

П. А. Харитонов: 'Mне бы казалось едва ли правильным связывать вопрос о роспуске с 1-ым Сентября. Слишком существенны интересы сговора с членами блока, чтобы ставить в зависимость от нескольких дней. Можно ими пожертвовать для достижения лучших результатов Роспуск с сговором и без сговора огромная разница'.

А. А. Хвостов:

'Надо все-таки поспешить, чтобы предупре-дить запрос о Распутине, который зреет в Думе'.

И. Л. Горемыкин:

'Я тоже считаю, что роспуск неотложен. Этого требует политическая обстанов-ка и необходимость 87 статьи для проведения вызываемых военными интере-сами дел. Во всяком случае указ следует опубликовать не позже субботы 31 Августа'.

С. Д. Сазонов:

'А я согласен с Государственным Контролером и нахожу, что день - другой повредить не может Спешить надо, но предрешать нельзя'.

А. А. Поливанов:

'Примыкаю к Министру Иностранных Дел. Окончательный срок можно установить только после переговоров с блоком'.

А. Д. Самарин:

'Прошу прощения, я немного опоздал на заседание и не слышал начала. В каком смысле предполагается вести переговоры с {115} блоком, т. е. будут ли даваться какие либо обещания от имени правитель-ства'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

Никаких обещаний пока. Весь вопрос сводится к осведомительному разговору и к выяснению настроений. Полученный таким образом материал явится предметом обсуждения в Совете Министров'.

А. Д. Самарин:

'Какое же тогда значение будет иметь такая беседа в глазах блока? Будут говорить, что выступают отдельные Министры, а не правительство, и что подобный частный почин бесплоден'.

С. Д. Сазонов:

'Представители блока будут знать, что обмен мнений будет доложен Совету Министров, который и примет решение сообразно с обстоятельствами. Наконец, беседа необходима, чтобы согласиться о роспуск и обставить его мир-но'.

И. Л. Горемыкин:

'Согласятся они или нет, перерыв сессии все равно неизбежен. Этого требуют государственные интересы'.

А. Д. Самарин:

'Это прерогатива Монарха и гоняться за согласием блока нечего'.

А. А. Хвостов:

'Важно им проявить взгляд правительства. Пусть все знают, что правитель-ство не отрицает необходимости некоторых изменений в приемах управления и в направлении внутренней политики'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Самый факт встречи и беседы создаст в общественном мнении известную атмо-сферу'.

А. Д. Самарин:

'Все равно никто не поверит. Общественное мнение ждет другого'.

А. А. Поливанов:

'Беседа с блоком поможет установить программу, на почве которой возможно соглашение'.

А. Д. Самарин:

'Слово соглашение не допустимо в отношении к такой пестрой компании, которая внутренне не слажена и большинство которой движимо низменными побуждениями захвата власти какою бы то ни было ценою. Милюков, какою шкурою он ни прикрывайся, будет всегда в моих глазах революционером, пока он не оправдается в своих заграничных выступлениях'.

С. Д. Сазонов:

'Что же тогда надо делать по Вашему мнению?'

А. Д. Самарин:

'Надо из состава блока прислушаться к голосу благоразумных и искренне болеющих за ро-дину людей. Таких людей не мало, если не больше, вне блока. Голоса эти должны дать материал для выработки правительственной программы, которую надо объявить в Думе в день объявления роспуска'.

А. А. Поливанов:

'Но кто же эти люди, где их выбирать? В блоке мы имеем людей, облеченных избранием в законодательные учреждения, и видных политических и общественных деятелей'.

А. Д. Самарин:

'Я возражаю против соглашений, против связывания себя обязательствами, а не против разговора с блоком, но только осведомительного, не по поручению Совета Министров, а частно. В Думе же должна быть объявлена не согласительная с блоком программа, а взгляд правительства на дальнейшие задачи деятельности. Я бы сказал так: все внимание правительства сосредоточено на интересах войны и ее потребностях, которые идут в первую очередь, вообще же мы будем действовать и работать на таких то и таких то основаниях'.

С. Д. Сазонов:

'Вот этого-то мы сколько времени никак не можем придумать'.

А. Д. Самарин:

'Что-бы придумать нечто реальное, надо выяснить изменяющиеся с течением событий настроения в стране и осведомиться в истинных пожеланиях'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Да, это правильная формулировка. Но для ведения беседы с блоком нужны руководящие указания Совета Министров. Указания не для объявления представителям блока, а для уполномоченных Советом Минист-ров вести эту беседу лиц'.

А. А. Хвостов:

'Я тоже не строю больших надежд на встречу с представителями блока, но думаю, что нельзя допускать создания у них убеждения, что правительство заведомо на них плюет. Делать нечего, приходится их менажировать и дать понять, что их мысли не от-вергаются огулом. Я бы даже не встретил препятствий говорить с ними в том смысле, что объявление правительственной программы не отвергается в принципе, но что сейчас нет времени ее составлять, так как необходимо прервать сессию законодательных учреждений для осуществления мероприятий, по своей неотложности не допускающих нормальной их санкции'.

{116}

И. Л. Горемыкин:

'О пунктах программы блока мы уже сговорились и возвращаться к ним не будем. Ведение беседы с представителями блока я прошу принять на себя Государственного Контролера, при участи Министра Юстиции, Ми-нистра Внутренних Дел и Министра Торговли. Задача беседы - осведомление, создание атмосферы, чтобы не разойтись врагами, а приятелями (в это я не верю). Никакого соглашения теперь не может быть. Если обстановка не помешает, можно возобновить разговоры в Ноябре'.

А. А. Поливанов:

'Все-таки я просил бы сказать мне окончательно, будет или нет декларация пра-вительства перед законодательными учреждениями в связи с роспуском. Иными словами: собирается ли правительство заявить свои намерения перед Государственною Думою или же ее отпустят отдыхать молчком'.

П. А. Харитонов:

'Председатель, по-видимому, не желает предрешать этот вопрос и обсуждать его сегодня. Мне тоже кажется, что целесообразнее отложить этот вопрос до выяснения результатов беседы с блоком. Как ни трудна по теперешнему времени задача переговоров с политическими и общественными деятелями, но я не считаю себя в праве уклониться от предложения Ивана Логгиновича'.

А. Д. Самарин:

'Я не присутствовал в начале и не мог высказаться о декларации. Мне думается, что такой акт в отношении Госу-дарственной Думы был бы желателен. Особенно это важно для успокоения страны, которая с большою нервностью относится к правительству и его отношениям с Думою. Все увидят, что расстаются по хорошему, с приветственным словом. Сущность же декларации, которая должна быть краткою, могла бы быть сведена к следующему: внесенные правительством законопроекты, вызванные военными обстоятельствами, разрешены, а поэтому объявля-ется перерыв сессии, дабы дать депутатам возможность работать на местах и на фронте; в настоящее время все помыслы и силы должны быть сосредо-точены на доведении войны до победного конца; перед этою задачею все про-чее отходить на второй план; затем можно сослаться на речь Председателя Совета Министров при открытии законодательных учреждений 19 Июля, под-твердить ее и дополнить тем полезным, что может быть извлечено из го-лоса общественного мнения. Таким образом была бы соблюдена преемствен-ность в правительственной политике за последнее время и сделан вместе с тем шаг навстречу общественным пожеланиям'.

П. А. Харитонов:

'А затем эту декларацию надо повторить в Государственном Совете'.

С. Д. Сазонов:

'Прекрасная мысль. Вполне сочувствую такому выступлению и в Думе, и в совете'.

А. А. Поливанов:

'Само собою разумеется, что молч-ком распускать законодательные учреждения при современных переживаниях было бы неприлично'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Тут есть одна опасность. После декларации откроются прения, пойдет запись ораторов, пристрастная критика и различные выходки по адресу правительства. Все это создаст лишний шум и замедлит роспуск'.

С. Д. Сазонов:

'Можно заранее сгово-риться о недопущении прений. Родзянко прочтет указ сейчас же после речи Председателя Совета Министров и дело кончено'.

А. А. Хвостов:

'Президиум никогда не посмеет пойти на такое средство'.

С. Д. Сазонов:

'Ну, а если Родзянко откажет, то правительство в праве выйти из заседания в полном составе'.

П. А. Харитонов:

'Ну, это уж будет не по хорошему. Вместо примирения окончательный разрыв. Воображаю, чего только не наговорят после нашего демонстративного выхода и как газеты зазвонят на весь честной мир. Нет, лучше придумать что-нибудь другое или даже отка-заться от выступления, если президиум не согласится не допустить прений.

И. Л. Горемыкин:

'Это вопрос очень серьезный. Я подумаю. Пока не бу-дем в него углубляться. У нас есть еще спешные дела. Во всяком случае я очень прошу П. А. Харитонова поспешить устройством беседы с представителями блока'.

И. Л. Горемыкин:

'В заседание прибыл генерал Фролов, которого я {117} пригласил для обсуждения вопроса о печати. Наши газеты совсем взбеси-лись. Даже в 1905 году они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь. Военная власть должна принять все меры к успокоению печати. А Министерство Внутренних Дел обязано помочь в этом. Нельзя допускать теперешних безобразий. Все направлено к колебанию авторитета правительственной власти. Хотя бы взять ежедневные сообщения о новых кабинетах с общественными представителями и без них. Среди правительственных служащих полная растерянность и неуверенность. На фронте то-же получается впечатление вредное о том, что в тылу нет устойчивости. Надо покончить с газетным враньем. Не время теперь для разнузданности печати Это не свобода слова, а чорт знает что такое'.

С. Д. Сазонов:

'А вчерашнее сообщение о покушении на Великого Князя Николая Николаевича. Подлейший подвиг подлейшего репортера. Ко мне по этому поводу обраща-лись союзные представители. Никакого покушения не было. Все это злост-ная выдумка для возбуждения общественной тревоги. Как военная цензура пропускает подобные известия?'

И. Л. Горемыкин:

'Прошу генерала Фролова обратить внимание на этот факт и вообще боле решительно приняться за газеты. Предупреждаю, что, если положение не изменится, Вы, генерал, мо-жете нажить большие неприятности'.

П. А. Фролов:

'Не сомневаюсь в неприятностях и их ожидаю'.

И. Л. Горемыкин:

'А Вы не ожидайте и вычерки-вайте побольше всю газетную ерунду'.

П. А. Фролов:

'Я исполнитель. Дирек-тивы даются Ставкою и Центральным Военно-Цензурным Комитетом, кото-рый в ведении военного ведомства'.

А. А. Поливанов:

'Дело военного ведомства следовать закону о военной цензуре, согласно которому воспрещен-ное к оглашению в печати указано в перечне. Мы и обязаны руководство-ваться перечнем, в котором нет запрета печатать о новых кабинетах с участием общественных представителей. Военным людям трудно разби-раться в тонкостях желательного или нежелательного при сменяющихся течениях в государственной жизни. Военное ведомство должно быть вне поли-тики. Это не его дело'.

И. Л. Горемыкин:

'Политика в условиях настоящей войны не отделима от военного дела. Сами военные говорят, что воюет не регулярная армия, а вооруженный народ'.

С. Д. Сазонов:

'В Германии ши-роко понимают военную цензуру и не разгораживают ее по ведомствам. Го-сударственный интерес общий для всех'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Заметка о покушении на Великого Князя - результат печального недосмотра. Но, при теперешнем ненормальном положении вопроса о цензуре, подобные вольные или невольные недосмотры неизбежны. Все дело не объединено и практика по районам пестра до бесконечности. В одних местах допускают говорить чуть ли не об одних отвлеченных предметах и печатать только театраль-ную хронику, а в соседнем округе поощряется рабочая печать самого невозможного направления. Министерство Внутренних Дел давно возбуждало вопрос об объединении военной цензуры в Петрограде в центральном органе, который рассылал бы повсеместно к обязательному исполнению руководящие указания, но генерал Янушкевич усмотрел в этом покушение на прерогативы Ставки и категорически отказал. Министерство Внутренних Дел бессильно перед усмотрением Ставки. Может быть Совет Министров добьется более благоприятных результатов'.

А. А. Поливанов:

'Этот вопрос уже поднят в военном ведомстве и будет обсуждаться в специальной комиссии с участием представителей Министерства Внутренних Дел'.

И. Л. Горемыкин:

'Надо поспешить. К чему все эти комиссии. Тут каждый час дорог'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вот наш председатель несколько раз и сегодня, и раньше подчеркивал, что Министерство Внутренних Дел как будто недостаточно энергично в отношении печати. Но что же я могу поделать, когда в Петрограде я только гость, а все зависит от военной власти. Эксцессы печати вызвали с нашей стороны обращение в {118} Ставку о необходимости в интересах поддержания внутреннего порядка ука-зать военным цензорам о более распространительном понимании их задач. В ответ на это последовало из Ставки распоряжение за подписью Янушкевича о том, что военная цензура не должна вмешиваться в гражданские дела. Это распоряжение и послужило основанием к теперешней раз-нузданности. О Москве, которая пока еще не входит в театр войны, должен тоже сказать, что мы бессильны. Предварительная цензура у нас давно отменена и мы не можем помешать выходу в свет нежелательных статей и известий в печати. У нас только один способ - право кары и закрытия газет'.

И. Л. Горемыкин:

'Вот Вы этим правом и пользуйтесь. Изда-тели не любят, когда их карман страдает, и подожмут хвосты. А отно-сительно военной цензуры я поговорю с Государем Императором. Если соблюдению государственных интересов мешает закон, то можно его из-менить'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Наложение штрафов и закрытие газет вызывает запросы и скандалы в Государственной Думе, которые только содействуют популяризации подвергнутых преследованию органов печати'.

И. Л. Горемыкин:

'Вот Дума на днях не будет Вам больше мешать'

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Тогда можно будет справиться'.

И. Л. Горемыкин:

'Надо не-медленно обдумать и провести меры к тому, чтобы подобные явления в пе-чати не повторялись. Прошу Министра Внутренних Дел сговориться об этом с Военным Министром и генералом Фроловым. Если нужно, я ис-прошу у Государя распоряжений по территории театра войны. Вообще надо дей-ствовать энергично. Пора от слов перейти к действиям. Его Величество крайне недоволен, что столько времени правительство не может справиться с газетною агитацией. Это может кончиться для Министерства Внутренних Дел большими неприятностями. Обращаю внимание князя Н. Б. Щербатова на необходимость проявить власть в отношении печати и, пока не будут изыска-ны другие меры, применять денежные взыскания. А генерала Фролова я прошу сегодня же наложить штраф на газету, которая позволила себе напечатать за-ведомое вранье о покушении на Великого Князя'.

П. А. Фролов:

'Выясню, какая газета напечатала это известие первая, и оштрафую ее в наивысшем размере с пояснением повода, вызывающего наложение кары'.

С. Д. Сазонов:

'Эту ложь пустил Бориска Суворин в его дрянном Вечернем Времени'.

П. А. Фролов:

'Хлопнем тогда Бориску. Очевидно он сболтнул спьяна. Ведь, это его обычное состояние'.

И. Л. Горемыкин:

'Еще раз призываю все ведомства всячески бороться с агитациею печати. В этом случае затронуты слишком существенные интересы, чтобы останавливаться на формальностях и на толкованиях законов. Совершенно ясно, что военные цензора не могут оставаться равнодушными к газетам, если они волнуют армию и создают смуту в стране. Если они не способны разобраться в этом, то надо их немедленно, без всяких комиссий, пополнить граждан-скими и дипломатическими чинами. Такую, как теперь у нас, распущенность печати не допустят ни в какой республике'.

А. А. Поливанов:

'Не допустят по закону'.

И. Л. Горемыкин:

'Когда будет нужно, то дополнят за-кон или быстро издадут новый. Повторяю, медлить больше нельзя, надо действовать. Это нужно для войны и обороны. Кончится война - тогда посмотрим, что будет'.

По обсуждении еще нескольких вопросов, не представляющих ныне общего интереса, заседание было закрыто.

У меня отмечено:

'Поливанов больше помалкивает и изредка кусается. Его резкость в отношении Ивана Логгиновича переходит границы приличия. Старик едва сдерживается при всей сво-ей корректности. Непонятно, куда гнет и чего хочет Поливанов. Заворожен общественностью через гучковские очки и в ней только и видит спа-сение. Но зачем же тогда перед началом заседания он иронически рассказывал о бесконечном словоговорении независимых представителей в {119} Особом Совещания по обороне. Хоть и Военный Министр, но личность за-гадочная, если не сказать - подозрительная.

Ох, Матушка Рассея, не легко тебе приходится',

ЗАСЕДАНИЕ 28 АВГУСТА 1915 ГОДА.

27 Августа у П. А. Харитонова состоялось собрание с участием предста-вителей прогрессивного блока. Среди последних в моей записи отмечены: Милюков, Дмитрюков, С. Шидловский и Ефремов. Результаты этого собрания доложены Государственным Контролером следующим образом:

П. А. Харитонов:

'С первых же слов я предупредил собравшихся у меня лиц, что наша встреча имеет частный характер, что она никого ни к чему не обязывает и что цель беседы исключительно информационная. Разговор шел по программе блока, в порядков последовательности ее изложения. Прежде всего коснулись пожелания программы относительно правительства. На мой вопрос, каким путем это пожелание может быть осущест-влено, ибо назначение министров является прерогативою Монарха, который в этом отношении законом ничем не связан, все ответили, что вопрос сво-дится к призванию Его Императорским Величеством пользующегося общественным доверием лица, которому должно быть поручено составление кабине-та по своему усмотрению и установлению определенных взаимоотношений с Государственною Думою. По второму пожеланию - относительно приемов управления - было сказано, что оно находится в органической связи с первым. Затем по пунктам программы выяснилось следующее. Амнистия намечается не общая, а частная, причем в первую очередь имеются в виду выборжцы и лица, лишенные избирательных прав. Более широкие требования предъявляются в вопросе об амнистии для административно высланных. Тут ясно видна презумпция, что эта высылка есть ничто иное, как проявление про-извола, что все дела подлежат ликвидации, посколько не будет судебных решений. Свобода веры понимается приблизительно так же, как мы говори-ли прошлый раз.

По польскому вопросу возникло предположение о частичном проведении автономии по мере очищения польских областей от неприятеля. На указание с нашей стороны, что снятие ограничений в отношении польского землевладения равносильно заведомой опасности полонизации Западного края, последовали ответы уклончивые: конечно, придется действовать не сразу, а в известной постепенности, в зависимости от условий, и т. д.; надо сделать жест, приступив к пересмотру ограничительных узаконений, кото-рый, может быть, и останется пока без реальных результатов; любопытно, что даже Милюков не настаивал на этом вопросе и выражался с большою дипломатическою осторожностью, т. е. попросту говоря - ни два, ни полтора. За то Милюков настоятельно высказывался о желательности уравнять поль-ских землевладельцев в правах на ссуды из Дворянского Земельного Банка.

В еврейском вопросе тоже не заметно особой решительности в смы-сле немедленного равноправия. Наши опасения погромов в сельских местностях не опровергались. Сущность требований - дальнейшие шаги по пути смягчения режима для евреев, но не сразу, а постепенно.

Для Финляндии требу-ется благожелательное управление, существу которого генерал Зейн призна-ется совершенно несоответствующим. Еще больше вызывает возражений Боровитинов, директор генерал-губернаторской канцелярии, который, по словам некоторых из собеседников, очень плох и бестактен; его вызывающий тон раздражает финляндцев и порождает неудовольствия даже в Швеции. Его увольнение особенно неотложно. Что касается закона 17 Июля, то на отмене его не настаивали; только Милюков встал на точку зрения {120} социал-демократической фракции, которою выработан по этому поводу законопроект в порядке думской инициативы. Вопрос об арестованных галичанах отпал ввиду уже принятых правительством мер. Относительно печати пожелания можно формулировать в том смысле, что немедленные облегчения должны быть даны малорусской печати, но не украйнофильской или, другими словами, местным газетам на местном языке, по не политическим органам сепаратистического направления, поддерживаемого австрийцами. По рабо-чему вопросу главным образом выступал Дмитрюков. Непримиримых различия с общими основаниями, намеченными Советом Министров в прошлом заседании, но заметно и соглашение, по-видимому, может быть достигнуто. Перечень законопроектов не вызвал особых разговоров Насколько можно было уловить из туманных намеков, все дело сводится к тому, что правительство должно взять на себя обязательство проводить в Государственном Совете одобренные Государственною Думою законы в возможно более неприкосновенном виде.

Резюмируя наше общее впечатление от вчерашней беседы, можно было бы сказать так: блок силен, пока он объединен; нынешний его состав искусственный и едва ли прочный; лежащее в его основе соглашение является не принципиальным, а вызвано соображениями сегодняшнего дня; словом - организация временная; программа основана на компромиссах; можно предвидеть, что в дальнейшем требования будут более широкими и иного характера'.

С. Д. Сазонов:

'А какое, по Вашему мнению, впечатление вынесли думцы из этой беседы? Как Вы думаете, пойдут они на хотя бы временное соглашение с правительством'.

П. А. Харитонов:

'Отношение их к нам было в высшей степени корректное и сдержанное. Доверия к нам, как официальным лицам, не чувствовалось или во всяком случае видимо не проявлялось. Несомненно, однако, что ушли они до некоторой степени удовлетворенными общим настроением беседы, без сознания непримиримо-сти противоречий и с впечатлением, что правительство во многом может пойти навстречу пожеланиям блока'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Любопытно от-метить, что во время беседы правительству ставилась в укор келейность действий. Мы прощаем политических, чистим администрацию, проводим различные улучшения, но все это проходит незаметно для огромного большинства страны. Словом, наши действия не производят политического эффекта'.

С. Д. Сазонов:

'Значит, беседа имела полезное значение для осведомления обеих сторон и у представителей блока нет чувства безнадежности в отношении правительства. Можно думать, что после этого думцы разойдутся менее озлобленными и возбужденными. Это все-таки большой шаг вперед'.

П. А. Харитонов:

'Боюсь утверждать в такой категорической форме. Но, несомненно, встреча прошла не без пользы и из нее можно кое-что извлечь для будущего'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я тоже думаю, что теперь можно надеяться, что роспуск пройдет более гладко'.

И. Л. Горемыкин:

'Разойдется ли Ду-ма тихо или со скандалом - безразлично. Рабочие беспорядки разовьются по-мимо, если вожаки готовы к действиям. Но я уверен, что все обойдется благополучно и что страхи преувеличенны'.

С. Д. Сазонов:

'Вопрос не в го-товности рабочих вожаков, а в том, что в законодательной палате напря-женность и озлобленность, во время не умиротворенные, могут вызвать серьезные конфликты которые тяжко отразятся на стране и на ведении войны'.

И. Л. Горемыкин:

'Это все равно, пустяки. Никого, кроме газет, Дума не интересует и всем надоела своей болтовнёю'.

С. Д. Сазонов:

'А я категориче-ски утверждаю, что мой вопрос не все равно и не пустяки. Пока я состою в Совете Министров, я буду повторять, что без добрых отношений с законодательными учреждениями никакое правительство, как бы оно ни было самонадеянно, но может управлять страною и что то или иное настроение депутатов влияет на общественную психологию. Обязанность мудрой власти предусмотреть грозные последствия и не делать поспешных шагов'.

{121}

И. Л. Горемыкин:

'Вопросы на обсуждение Совета Министров ставлю я, в качестве Председателя Совета. Я нахожу, что вопрос о прекращении законодательной сессии достаточно исчерпан по существу и что дальнейшие прения излишни. Прошу г. г. Членов Совета Министров теперь высказаться оконча-тельно, следует ли назначить перерыв сессии, когда и как его обставить'.

С. Д. Сазонов:

'Я не могу высказаться, пока не узнаю, какие впечатления по этому вопросу вынесены теми моими коллегами, которых Совет Министров уполномочил вести переговоры с представителями блока'.

И. Л. Горемыкин:

'Если участники беседы признают возможным дать какие-нибудь сведения, то я не встречаю препятствий'.

П. А. Харитонов:

'Насколько я мог убедиться из отдельных оговорок, блок и не думает о возможности роспуска в на-стоящее время, когда с ним заговорили'.

А. А. Хвостов:

'Я вынес такое же впечатление. По-видимому, они все-таки считают, что почва для дальнейших переговоров есть'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Мое впечатление такое же. Представители блока поняли, что правительство не отвергает целиком всей программы блока и что можно еще поторговаться'.

С. Д. Сазонов:

'О приемлемости всей программы не может быть и речи. Я уверен, что так думает и сам маг и волшебник Павел Николаевич Милюков'.

П. А. Харитонов:

'Еще два слова пояснения. Я сказал, что у представителей блока не чувствова-лось к нам доверия. Мне думается, что корень этого недоверия - отсутствие уверенности в том, что правительство, несмотря на начатые переговоры, на отказалось от мысли о роспуске. Они не хотели ставить этого вопроса ребром, но он все время чувствовался у них в разговоре'.

С. Д. Сазонов:

'Значит, из Ваших слов можно заключить, что роспуск в данную мину-ту произведет тяжелое впечатление и люди уйдут еще более озлобленные, не по хорошему'.

П. А. Харитонов отвечает неопределенным разведением рук.

И. Л. Горемыкин:

'В настоящей внутренней и внешней обстановке не время ни мириться и ни драться. Надо действовать. Иначе все рухнет. Если блок будет придумывать новые оттяжки и отказывается ответить прямо, то и Бог с ним. Правительству нечего идти в хвосте у блока. Ставлю на голосование вопрос о роспуске и прошу Совет Министров решить этот вопрос. Ваше (обращаясь к Министру Юстиции) мнение по этому предмету'.

А. А. Хвостов:

'Чем скоре будет покончено с этим затянувшимся вопросом, тем лучше. Вся жизнь остановилась. Сомнение y меня возникает лишь относительно Особого Совещания о беженцах. Законопроект этот вызван военными обстоятельствами и внесен правительством. Его важно провести в нормальном порядке и дать возможность произвести выборы членов от законодательных учреждений. Если всю процедуру можно провести до вторника, то я высказался бы за отсрочку до этого дня'.

П. А. Харитонов:

'Я тоже разделяю это мнение. Нельзя допускать упрека в нашу сторону, что правительство само вносит законопроекты, вызванные военными условиями, и само же не дает возможности их пропустить'.

А. А. Хвостов:

'Если же думцы станут нарочито его затягивать, то с ними, значить, нельзя по хоро-шему разговаривать, а надо попросту их гнать'.

С. Д. Сазонов:

'Я тоже за роспуск, но со всеми теми оговорками, о которых я повторяю с самого на-чала возникновения этого вопроса'.

А. А. Поливанов:

'Я тоже за роспуск, но прошу дать мне возможность мотивировать. Конечный успех борьбы с немцами всецело зависит от средств обороны, от обильного снабжения наших армий. Эту подготовительную задачу Его Императорское Величество считает в значительной степени зависящею от дружной и энергичной рабо-ты общественных организации. Произнесенные Государем в обращении к Особому Совещанию по обороне слова не оставляют сомнений и с радостью приняты страною.

Обязанность правительства содействовать этой работе и но допускать таких действий, которые могут повлечь за собою обострение неудовольствий в общественных кругах и выступления рабочих. При таких {122} условиях перерыв сессии должен быть осуществлен в такой форме, чтобы не сделать Членов Государственной Думы открытыми врагами правитель-ственной власти, ибо их влияние среди общественных организаций несомненно велико. Я бы сказал, что не только в тыловых организациях, но и на фронте.

В оценке вопросов общеполитического значения приходится в наше время учитывать отзвук, который те или иные действия могут иметь в армии. Не надо забывать, что сейчас армия далеко не та, которая выступила в начале войны. Регулярные войска сильно поредели и растворяются в массе, как это теперь модно говорить, вооруженного народа, плохо обученного и не проникнутого чувством военной дисциплины.

В частности, об офицерстве, пополняемом ускоренными выпусками и прапорщиками из запаса, надо отметить, что оно не чуждо политики и даже политиканства. Таким образом, вопрос о роспуске не может быть разрешен вне зависимости от предрешения тех или иных форм этого акта. По существу у меня нет сомнений, что продление сессии до бесконечности бесполезно и недопустимо и что роспуск должен последовать в ближайшем времени. Установление окончательного дня надо связать с прохождением законопроекта о беженцах и осуществлением выборов в беженское совещание представителей от законодательных учреждений, сговорившись по этому поводу с президиумами Государственного Совета и Государственной Думы. Затем, на последнем заседании, перед оглашением Высочайшего указа о перерыв занятий, Председателю Совета Министров следовало бы выступить в обеих палатах с правительственным заявлением в благожелательном тоне и указать, что с блоком нет непримиримых разногласий. Заявление это должно быть кратким, причем в нем было бы полезно мотивировать самый роспуск соображениями не принципиального, а, практического свойства'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'У меня нет колебаний, что немедленный роспуск необходим. Совершенно согласен с Военным Министром, что этому акту надо придать такую форму, которая устраняла бы излишние обострения между Думою и правительством. Добав-лю, что было бы ошибочно связывать вопрос о роспуске с возможностью рабочих беспорядков. Эти два вопроса друг от друга независимы. Будет ли Дума или не будет, все равно не избежать рабочих волнений и беспо-рядков. Предлог будет всегда найден. У г. г. вожаков рабочей массы есть всегда возможность прибегнуть к излюбленному подпольными организа-циями средству - провокации с переносом за нее ответственности на прави-тельственную власть'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я присоединяюсь к мнению о необходимости ближайшего роспуска, но при условии предоставления Думе воз-можности срочно закончить рассмотрение законопроекта о беженцах и произ-вести выборы своих представителей в совещание. Это совещание для Мини-стерства Внутренних Дел существенно необходимо. Ведь, на беженское дело приходится расходовать сотни миллионов и притом вне всяких форм и правил. Все это явится поводом к различным нареканиям, против которых страховкою будет присутствие выборных представителей от законодательных учреждений. Относительно прохождения в Думе законопроекта о совещании надо сговориться с президиумом и партийными лидерами и совместно с ними установить срок оглашения указа о перерыве сессии.

Что ка-сается выступления в Думе правительства в день закрытия, то я считал бы это в высшей степени желательным с общеполитической точки зрения. Следует иметь в виду, что за последнее время акции Государственной Думы в стране сильно пали и стоят не высоко. Но вместе с тем среди населения вкоренилось убеждение, что правительство стоит в стороне и ничего не хочет делать, ссылаясь на военные обстоятельства. Поэтому выступление перед законодательными учреждениями в интересах самого правительства, которое таким путем оповестит о своей работе и дальнейших намерениях. Это тем более важно, что в общем программа прогрессивного блока в {123} значительной степени приемлема и только в отдельных вопросах расходится с правительственною точкою зренья. Услышав об этом, многие колеблющееся перейдут на сторону примирительной позиции'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Бесконечная сессия, само собою разумеется, невозможна и перерыв занятий должен последовать в ближайшем времени. Но, как правильно сказал Военный Министр, весь вопрос сводится к форме и обстановке роспуска, т. е. пройдет ли этот акт по хорошему или во враждебной атмосфере. В данное тре-вожное время такая атмосфера была бы весьма опасна. Она показала бы стране, что с правительством законодательные учреждения работать и сговориться не могут или, вернее, правительство не может сговориться с Государственною Думою в такой момент, когда все силы и помыслы должны быть сосредоточены на интересах обороны. Если мы окончательно разойдемся с 4-ю Думою, то этим самым подтвердится, что правительство и народное представительство принципиально не совместимы. Придется тогда в близком будущем назначать новые выборы, которые пройдут в такой атмосфере, что с 5-ю Думою уже не будет никакого сладу. Перспективы будущего вызывают жут-кое чувство и я решительно высказываюсь за то, чтобы сейчас с Думою было достигнуто соглашение и углы сглажены. Роспуск должен явиться результатом сговора с влиятельными думцами'.

А. В. Кривошеин:

'Я готов прим-кнуть к тому мнению, которое так ярко выражено А. А. Поливановым. Но передо мною становится другой вопрос. Какая возможна форма и сущность правительственного заявления в Думе для избежания несомненно существующего конфликта между правительством и общественным мнением. Что мы ни говори, что мы ни обещай, как ни заигрывай с прогрессивным блоком и общественностью - нам все равно ни на грош не поверят. Ведь требования Государственной Думы и всей страны сводятся к вопросу не программы, а людей, которым вверяется власть. Поэтому мне думается, что центр наших суждений должен бы заключаться не в искании того или другого дня для роспуска Государственной Думы, а в постановке принципиального вопроса об отношении Его Императорского Величества к правительству настоящего со-става и к требованиям страны об исполнительной власти, облеченной обще-ственным доверием. Пускай Монарх решит, как ему угодно направить дальнейшую внутреннюю политику, по пути ли игнорирования таких пожеланий или же по пути примирения, избрав во втором случае пользующееся обще-ственными симпатиями лицо и возложив на него образование правительства. Без разрешения этого кардинального вопроса мы все равно с места не сдвинемся. Лично я высказываюсь за второй путь действий - избрание Государем Императором лица и поручение ему составить кабинет, отвечающий чаяниям страны'.

И. Л. Горемыкин:

'Это другая постановка вопроса. Мы можем к ней вернуться потом. Сейчас же я прошу А. В. Кривошеина сказать опре-деленно, за роспуск ли он Думы или против'.

A. B. Кривошеин:

'Я не-однократно высказался против длительной сессии и этого мнения не изменяю. Но при современной обстановке разрешение вопроса о роспуске должно исходить от Монарха по докладу того Совета Министров, которому Его Величе-ство вручит власть в зависимости от принятия решения о направлении поли-тики. Воля Государя Императора для нас священна и будет нами исполнена'.

И. Л. Горемыкин:

'Продолжаю голосование постановленного мною вопроса о роспуске. Чтобы не было недоразумений, повторяю, что мы говорим не о прекращении полномочий данного состава Думы, а лишь о перерыве сессии до Ноября. Ваше (обращаясь к Морскому Министру) мнение'.

И. К. Григорович:

'Я за роспуск после проведения закона о беженском совещании'.

П. Н. Думитрашко (заместитель Министра Путей Сообщения):

'Я также'.

А. И. Николаенко (заме-ститель Министра Финансов):

'Я тоже'.

С. Д. Сазонов:

'Мне кажется, что вновь формулированная А. В. Кривошеиным точка зрения не может быть оставлена Советом Министров без обсуждения и должна быть доведена до {124} сведения Его Величества. Лично я всецело к ней примыкаю. В ней кристаллизовано то, вокруг чего мы ходим уже много дней'.

Гр. П. Н. Игнатьев:

'Я тоже присоединяюсь к А. В. Кривошеину. Что мы ни обещай, нам не поверят. Все ждут перемены и определенности политики'.

П. А. Харитонов:

'Постановка вопроса, предложенная А. В. Кривошеиным, отвечает вполне современной политической обстановке. Я совершенно согласен с тем, что все наши заявления ничему не помогут. Надо решить вопрос о том или ином направлении внутренней политики и избрать тех людей, которые будут в силах ее проводить в жизнь'.

И. Л. Горемыкин:

'Следовательно, во-прос о роспуске Думы должен быть отложен до распределения портфелей и ограничения Монарха в прерогативе избрания министров'.

А. В. Кривоше-ин'.

'Я готов согласиться на одновременность роспуска Думы и смены ка-бинета'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Действительно, пора перестать топтаться на одном месте. Недовольство в стране растет с угрожающею быстротою. Все ждут того или другого лозунга. Надо выяснить дальнейшую внутреннюю политику и призвать новых людей. Наш долг просить Его Величество по-кончить с неопределенностью и сказать решающее слово'.

И. Л. Горемыкин:

'Значит, по мнению некоторых Членов Совета Министров, решение вопроса надо перенести с нас на Государя Императора'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Да, вопрос настолько важен и чреват последствиями, что его может разрешить только Монарх'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'Выслушанные соображения убеждают меня, что в вопросе о правительстве компромисс с общественным мнением необходим. Иначе кризис может затянуться и окончательно ослож-нить внутреннее положение. Поэтому, я тоже, согласно с мнением А. В. Кривошеина, высказываюсь за смену кабинета, но с одновременным роспуском Государственной Думы'.

А. В. Кривошеин:

'В развитие своей мысли я сказал бы так: мы, старые слуги Царя, берем на себя неприятную обязанность роспуска Думы и вместе с тем твердо заявляем Государю Императору, что общее внутреннее положение страны требует перемены кабинета и политического курса. То или иное решение Его Величеством основного вопроса предрешит и личный состав будущего правительства'.

И. Л. Горемыкин:

'Кто же эти новые люди? Представители фракций или чины администрации? Вы предполагаете одновременно назвать Государю желательных кандидатов из определенного лагеря?'.

А. В. Кривошеин:

'Никого я лично подсказывать не собираюсь. Состав должен отвечать избранному Его Величеством поли-тическому курсу. Пусть Государь Император пригласит определенное лицо и предоставить ему наметить своих будущих сотрудников. Иная формула невозможна'.

И. Л. Горемыкин:

'Значит, признается необходимым поста-вить Царю ультиматум - отставка Совета Министров и новое правительство'.

С. Д. Сазонов:

'Его Императорскому Величеству мы не ставим и не собира-лись ставить ультиматума. Мы не крамольники, а такие же верноподданные своего Царя, как и Ваше Высокопревосходительство. Я очень прошу не упо-минать таких слов в наших суждениях'.

И. Л. Горемыкин:

'Беру свои слова обратно. Сейчас не такое время, чтобы становиться на личную почву. Значит, в конце концов, Совет Министров приходит к заключению, что Государственная Дума подлежит роспуску и, по выполнении нами этой задачи, должен быть назначен новый кабинет, согласно с пожеланием прогрессивного блока'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Говоря о перемене политики и новом ка-бинете, я иду не в поводу у Думы и блока, а следую своему внутреннему убеждению, основанному на оценке общеполитического положения. Перемену кабинета желает вся, страна и я к ней примыкаю'.

А. А. Поливанов:

'Схема действий по моему вполне правильная - Государственную Думу распустить распоряжением существующего кабинета и просить Государя Императора тотчас же после этого призвать новых правителей, отвечающих ожиданиям страны'.

И. Л. Горемыкин:

'Ответственность за роспуск Думы принимаю {125} на себя без колебаний, будучи убежден, что эта мера необходима для успокоения страны и для организации обороны. Но навязывать Государю Импера-тору личностей, ему неугодных, я не считаю для себя возможным. Как я говорил раньше - может быть мои взгляду и архаичны, но мне поздно их менять'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Вопрос не в навязывании Государю Импе-ратору тех или других лиц. Мы этого делать не в праве. Вопрос стоит иначе: объединить кабинет на руле вправо или влево, покончив с теперешнею неопределенностью. Решение этого вопроса всецело зависит от Монарха. Его воля избрать и направление руля и людей, которым он сочтет нужным доверить этот руль'

И. Л. Горемыкин:

'Хорошо, мы все это доложим Его Величеству, а он не захочет менять. Что же дальше?'

С. Д. Сазонов:

'Тогда каждый из нас, исполнив свой долг в качества Члена Совета Министров, получит свободу действий и лично доложить Его Импера-торскому Величеству свой взгляд на общее политическое положение и вытекающие из этого взгляда выводы'.

А. Д. Самарин (прибывший в заседание к концу прений):

'Удобно ли нам сказать Государю Императору - меняйте правительство и назначайте новых людей. Какой мотив для такого заявления? Я бы затруднился подписаться под ссылкою на желание всей страны, ибо анкеты не было и никто истинных стремлений не ведает. Государствен-ная же Дума не может считаться выразительницею мнения всей России; в ней самой выставляются весьма различные и даже непримиримые требования о со-ставе нового кабинета, в зависимости от партийных соображений и интересов. Если же смена правительства есть наше личное требование, то, по моему глубокому убеждению, мы не в праве переносить на Государя Императора всю тяжесть выбора и тем отягощать и без того весьма трудное его положение в минуты, когда наша обязанность всеми силами ему помочь благополучно разрешить назревший кризис. Надо представить Его Величеству необходимые с нашей точки зрения основания программы политики в соответствии с изменив-шимися условиями внутренней и внешней обстановки и одновременно доложить, что в совете Министров настоящего состава нет сплоченности и внутреннего единения, особенно важных пред лицом развивающихся событий, и что поэтому мы ходатайствуем о создании, взамен нас, другого правительства, которому было бы посильно эту программу провести в жизнь. Если такое наше представление получит принципиальное одобрение, то наш долг указать приемлемое лицо, ибо общие фразы об общественном доверии по существу ничего не значат и являются лишь приемом пропаганды. Если же Государь Император наше общее ходатайство отклонит, то каждому из нас останется по-ступить так, как ему подскажет совесть и понимание долга верноподданного своего Царя и слуги России'.

И. Л. Горемыкин:

'А как же Вы смотрите на роспуск?'

А. Д. Самарин:

'Мне думается, что эту операцию нам следует принять на себя, чтобы облегчить Государя Императора и наших будущих преемников'.

В итоге, Совет Министров склонился к точке зрения А. В. Кривошеина с поправкою А. Д. Самарина, т. е. осуществить роспуск Государственной Думы в ближайшем времени (по хорошему, сговорившись с президиумом и лидерами о проведении еще незаконченных правительственных законопроектов, обусловленных потребностями военного времени) и предста-вить Его Величеству ходатайство о смене затем Совета Министров.

И. Л. Горемыкин:

'Все сегодняшние суждения будут мною подробно доложены Государю Императору. Что Его Величеству угодно, будет повелеть, то и будет мною исполнено. Посмотрим, что дальше будет'.

И. Л. Горемыкин:

'Пока Государь Император нас не сменил, нам надо продолжать заниматься текущими делами. До меня доходят слухи, что на предстоящих земских собраниях предполагается ставить на обсуждение московские резолюции, по указке коноваловского съезда. Какие на этот счет сведения имеются у Министра Внутренних Дел'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Совершенно {126} верно, в большинстве земских собраний надо ждать возникновения этого вопроса в духе Московской Городской Думы. В отношении городских самоуправлений мы уже решили не опротестовывать. Я считаю, что то же отношение должно быть и к земствам, т. е. смотреть сквозь пальцы, но не отве-чать'.

И. Л. Горемыкин:

'Меры могут быть не только последующие, но и предупредительные. В распоряжении Министерства Внутренних Дел име-ются губернаторы, которые могли бы предупредить председателей собраний о нежелательности политических выступлений'.

Кн. И. Б. Щербатов:

'Нельзя вводить разность практики в отношении городского и земского самоуправления по однородному случаю. Я считал бы едва ли правильным оказывать в данном случае через губернаторов какое либо давление на предводителей дво-рянства. Это могло бы поставить их в трудное положение и отозваться на их престиже. Они люди весьма нужные в местной жизни и надо всячески их поддерживать'.

П. А. Харитонов:

'Мы решили не опротестовать постановлений городских дум в виду нервности страны. Это соображение, мне кажется, остается в силе до сих пор и вполне применимо и к земским собраниям'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'В таком смысле я говорил и представителям блока, когда этот вопрос возник во время нашей беседы. Они согласились, что положение весьма напряженное и что надо быть особенно осторожным в отношении органов самоуправления. Они настаивали на необходи-мости не оставлять без ответа обращения с мест'.

А. Д. Самарин:

'Надо желать возможно меньше политических постановлений на местах. Споры и разговоры о резолюциях только содействуют брожению в глухих углах. Поэтому я бы считал полезным доверительно указать предводителям дво-рянства на нежелательность с точки зрения поддержания спокойствия в стране во время войны допускать постановку политических вопросов на земских собраниях'.

И. Л. Горемыкин:

'Да, и я нахожу, что надо пояснить, что молчание правительства на всю эту болтовню не есть знак согласия. Министерству Внутренних Дел вообще следовало бы проявлять побольше энергии'.

А. В. Кривошеин:

'Я примыкаю к словам А. Д. Самарина. Повторение одного и того же, да еще со стороны разных Богом забытых уголков, только пло-дить агитацию. Резолюция Московской Городской Думы достаточно ярка и опре-деленна, чтобы не повторять ее на тысячу ладов'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Хорошо. Министерство Внутренних Дел проявит энергию, разошлет строгий циркуляр, а он на следующий же день попадет во все газеты. Начнутся вопли о давлении на местное самоуправление и т. п. В конце концов резолюции все таки будут и результатом циркуляра окажется только их более озлобленный тон'.

И. Л. Горемыкин:

'Зачем писать, когда все можно сделать словесно. Для этого еще достаточно времени до открытия собраний'.

А. Д. Самарин:

'Конечно, надо позаботиться, чтобы указания предводите-лям дворянства не попали в печать'.

Решено, что Министерство Внутренних Дел окажет словесное воздействие на руководителей земских собраний.

Опять беседа о положении печати. Военная власть ничего не хочет делать. Настояния правительства остаются безрезультатными.

А. В. Кривоше-ин:

'Вопрос больной и требующий решительных лекарств. Масса статей в газетах совершенно недопустимого содержания и тона. Страну революционизируют на глазах у всех властей и никто не хочет вмешаться в это возмутительное явление. Ведь мы находимся в состоянии величайшей за всю мировую историю войны. На карте - судьбы России, а мы топчемся на месте. И военная цензура, и Главное управление по делам печати очевидно в ослеплении. Неужели же у Совета Министров нет средств заставить эти подчиненные учреждения сознательно и добросовестно относиться к своим обязанностям?'.

П. А. Харитонов:

'Вы, ведь, слышали, что Фролов в прошлый раз сослался на директивы из Ставки... Что тут прикажете поделать. Хоть Ставка и изменилась по составу, но дух, по-видимому, в ней остался прежний'.

{127}

A. A. Поливанов:

'Как я неоднократно имел честь докладывать Совету Министров, сущность вопроса в том, что военная цензура, как и другие установления Российской Империи, должны руководствоваться законом, а в законе о военной цензуре не предусмотрена цензура политическая'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Что может поделать Главное управление по делам печати, когда все наиболее крупные пункты, в которых выходят наиболее влиятельные и распространенные органы, находятся вне его досягаемости, будучи причислены к территории театра войны или состоящими на военном положении. В этих запретных областях, в том числе и в Петрограде, наложение штрафов и закрытие повременных изданий находится вне власти Министра Внутренних Дел'.

А. В. Кривошеин:

'Не может быть разграничения вла-стей в вопросах пользы общегосударственной. А эта польза категорически требует поддержания спокойствия в стране по имя интересов обороны и продолжены войны, от которой зависит самое бытие России. И для штатских и для военных чинов одинаково должно быть понятно, что теперешняя агитация печати не содействует успокоению умов и сосредоточению внимания населения на борьбе с врагом. Газеты читают все, на каждом углу. Резкая перемена в направлении печати за последнее время после молчания возбуждающе действует на общество. Вот мы говорили об опасности митингующей Государственной Думы. Но она собирается изредка и речи в ней говорятся разные. Газеты же изо дня в день внедряют в сознание читателя те или иные, сообразно с партийностью, мысли и настроения. Необходимо отнестись к вопросу о печати не ведомственно, а с общегосударственной точки зрения, и по общему соглашению установить тот порядок и те меры, которые вызы-ваются условиями переживаемого исключительного времени. Отчего со стороны Начальника Главного управления по делам печати не видно никакого почина. Он призван к тому, чтобы в этой области быть блюстителем общегосударственных интересов'.

С. Д. Сазонов:

'Это место сейчас пустое. Нынешний начальник Главного управления обладает многими добродетелями, кроме одной - соответствия своему назначению'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Что может поделать начальник Главного управления, когда вершитель судеб Петрограда генерал Фролов никого, даже Совета Министров, не желает слушать'.

А. В. Кривошеин:

'В этом вся трагедия нашего времени, трагедия и наша, и всей России, корень всеобщего недовольства и раздражения. По-всюду говорят об объединении и об единении с народом, а гражданские и военные чины целый год не могут между собою сговориться и работать со-обща. Совет Министров обсуждает, просит, высказывает пожелания, предъявляет пожелания, предъявляет требования, а г. г. генералы плюют на всех нас и ничего не желают делать. Такого Фролова надо в 24 часа с лица земли стереть, чтобы другие Фроловы одумались и не губили бы Poccию'.

А. А. Поливанов:

'Дайте реальные указания военной цензуре, какие в печати губительные тенденции для Poccии'.

A. В. Кривошеин:

'Какие могут быть указания в таком вопросе, где должно руководить патриотическое чувство и лю-бовь к страдающей родине'.

С. Д. Сазонов:

'Наши союзники в ужасе от той разнузданности, которая царит в русской печати. В этой разнуздан-ности они видят весьма тревожные признаки для будущего'.

И. Л. Горемыкин:

'Я снова вынужден обратить самое серьезное внимание Министра Внутренних Дел на неотложную необходимость принять по его ведомству самые решительные меры к прекращению безобразий в печати и сговориться с подлежащими военными начальствами о совместной в этом отношении деятельности. На днях я надеюсь видеть Его Императорское Величество и до-ложу ему о воздействии на Ставку. Испрошу у Государя категорические указания, чтобы покончить с этим недопустимым явлением'.

После обсуждения еще нескольких незначительных вопросов разошлись в очень нервном настроении.

'Кризис стал ребром. Что-то впереди или, {128} как любит говорить Иван Логгинович, посмотрим, что будет дальше. Вот уж действительно попал я во времена исторические. Не могу сказать, чтобы было легко переживать, когда на глазах все колеблется и разлезается в разные стороны, а тут еще немец прет, ничем не смущаясь'.

ЗАСЕДАНИЕ 2 СЕНТЯБРЯ 1915 ГОДА.

Председатель Совета Министров ездил в Могилев, в Царскую Ставку, с докладом о времени перерыва занятий Государственной Думы и о дальнейшем направлении политики. Утром в день его отъезда, я высказал И. Л. Горемыкину, что в не легкую минуту ему приходится отправляться к Госу-дарю. Обычно скупой на слова, он на этот раз ответил, как у меня запи-сано, следующим образом:

'Да, тяжело огорчать Государя рассказом о наших несогласиях и слабонервности Совета Министров. Его воля избрать тот или другой путь действий. Какое ни будет повеление, я исполню во что бы то ни стало. Моя задача - отвести на себя от Царя нападки и неудовольствия. Пусть ругают и обвиняют меня - я уже стар и не долго мне жить. Но пока я жив, буду бороться за неприкосновенность Царской власти. Сила России только в Монархии. Иначе такой кавардак получится, что все пропадет. Надо прежде всего довести войну до конца, а не реформами заниматься. Для этого будет время, когда прогоним немцев'.

Вернулся И. Л. Горемыкин из Ставки 1-го сентября с Высочайшим повелением отпустить Государственную Думу на осенние вакации не позже 3 сен-тября и Совету Министров оставаться в полном составе на своих местах. Когда же позволит обстановка на фронте, Его Величество лично призовет Совет Министров и все разберет.

К началу заседания Министры, по-видимому, уже были осведомлены о привезенных Председателем решениях, что отзывалось на настроениях и на суждениях.

Для характеристики последующего изложения начну со своего послесловия:

'Кризис вскрылся. Нервность страшная. Много приходилось мне видеть Совет в неофициальной обстановке, но ничего подобного никогда в заседаниях не происходило. Особенно волновался С. Д. Сазонов, дошедший в конце почти до истерического состояния. Когда И. Л. Горемыкин, закрыв заседание, выходил из зала, Министр Иностранных Дел заявил - 'я не хочу с этим безумцем прощаться и подавать ему руку'. Затем он пошел, шатаясь, к выходу, так что я последовал за ним, стараясь его поддержать на случай обморока. Сазонов ничего не замечал, имея вид человека, не сознающего окружающее. В передней он истерически воскликнул - 'il est fou ce vieillard" ('он чокнулся этот старик') - И быстро выбежал из подъезда. Поливанов обливался желчью и, кажется, готов был кусаться, держа себя в отношении Председателя совершенно неприлично. У Кривошеина вид безнадежно грустный и встревоженный. Игнатьев, как всегда в трудные минуты, с ожесточением ерошил свою небогатую шевелюру. Застрельщик Харитонов почему то больше помалкивал. Беседа шла необычайно лихорадочно, перескакивая с одного вопроса на другой и неуклонно возвращаясь к рос-пуску и его последствиям. Улавливать не только характерные фразы, но в некоторых случаях и самую сущность прений было крайне трудно.

Иногда бросал писать. Все таки не машина, а человек. Что же дальше? Паны де-рутся, а у хлопцев чубы болят'.

Запись начинается у меня со следующего:

'А. В. Кривошеин и другие поднимают общий вопрос о самоупразднении правительства со времени Особого Совещания по обороне, всюду выдвигающего общественные организации; {129} везде выступают разные общественные и иные деятели и Земский Союз во главе с князем Львовым. Сей князь фактически чуть ли не председателем какого то особого правительства делается, на фронте только о нем и говорят, он спаситель положения, он снабжает армию, кормит голодных, лечит больных, устраивает парикмахерские для солдат, словом - является каким то вездесущим Мюр и Мерелизом. Но кто его окружает, кто его сотрудники, кто его агенты - это никому неизвестно. Вся его работа вне кон-троля, хотя ему сыплют сотни миллионов казенных денег. Надо с этим или покончить, или отдать ему в руки всю власть. Безответственные распо-рядители ответственными делами и казенными деньгами недопустимы. Если нельзя отнимать у Союза захваченное им до сих пор, то во всяком случае не надо расширять его функции дальше. Например, Особое Совещание по обоpoне предполагает послать представителя Союза в правительственный комитет в Америке по казенным заказам. Это крайне нежелательно и придает комитету какой то смешанный характер. Решено просить Военного Ми-нистра в качестве председателя Особого Совещания не утверждать подобного постановления'.

И. Л. Горемыкин:

'Обратитесь к вопросу об эвакуации Kиевa, на кото-рой настаивает генерал Иванов и Ставка его поддерживает. Должен сообщить Совету Министров, что ходатайство о созыве военного совета с участием правительства Его Величеством впредь до времени отклонено'.

А. В. Кривошеин:

'К глубокому нашему прискорбию...'.

И. Л. Горемыкин:

'От-носительно осуществления эвакуации указано на необходимость послать в Киев особо уполномоченное лицо и сосредоточить все дело в его руках'.

А. А. Поливанов:

'Раз потребность бросить на произвол судьбы Киев при-знана Ставкою и подтверждена Его Императорским Величеством Верховным Главнокомандующим, то нам простым смертным рассуждать не приходится. Я думаю, что наиболее практичным и наименее вредоносным было бы возложить эту нелегкую задачу на коллегию из представителей ведомств под председательством уполномоченного'.

И. Л. Горемыкин:

'Называлось имя Сенатора Любимова, как человека энергичного и распорядительного'.

А. А. Поливанов:

'К сожалению, он не местный человек и не знает об-становки. Кое-какие подготовительные меры уже приняты в Киеве и жела-тельно, чтобы уполномоченный был с ними знаком'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Когда впервые заговорили о возможности эвакуации Kиeвa, я послал туда на-чальника Главного управления по делам местного хозяйства Анциферова. Он сообщает, что, благодаря несоответственным и противоречивым распоряжениям многочисленных военных начальств, в городе царит паника, бестолочь и кавардак, которые грозят усложнить дело до невероятия. Ему лично удалось своими беседами и действиями несколько успокоить земских деятелей, но все население волнуется и готово бежать, куда глаза глядят. Необходимо там все согласовать и сосредоточить в руках достаточно опытного и авторитетного местного лица'.

А. В. Кривошеин:

'У меня вся душа переворачивается при мысли, что Киев - мать русских городов обрекается на ужасы эвакуации. Но делать нечего. Остается найти способы, чтобы смяг-чить последствия зла. Я бы тоже предпочел, чтобы ведение эвакуацией было возложено на местного человека при содействии представителей всех ведомств. Надо дать ему неограниченные полномочия и заставить военные на-чальства его слушать - иначе проку не будет'.

А. А. Поливанов:

'Я мог бы предложить генерала Ходоровича. Хотя он и не идеальный распорядитель, но он давно знает Киев, у него есть опыт и достаточный авторитет'.

Кандидатура эта признана приемлемою. Решено дать указания в том смысле, что вывозить надо все поглубже в Poccию, в зависимости от путей сообщения. Относительно учебных заведений преподаны разъяснения, что надо заботиться об их имуществе наиболее ценном, а вопрос о возобновлении занятий на {130} новых местах оставлять открытым и разрешать в каждом отдельном случае в соответствии с местною обстановкою.

И. Л. Горемыкин:

'Важен вопрос о хранящихся в Киеве св. мощах. Государь Император говорил мне, что их не следовало бы вывозить, так как можно быть уверенным, что немцы не рискнут их тронуть, а если тронут - тем хуже для немцев'.

А. Д. Самарин:

'Должен предупредить, что, в исполнение распоряжения Св. Синода, к вывозу мощей уже приступлено'.

А. В. Кривошеин:

'Не понимаю, как можно это делать - ведь это осквернение мощей'.

А. Д. Самарин:

'Все обставлено надлежащим образом. Когда мы выезжаем, то берем с собою самое дорогое. Покидая Киев, нельзя оставлять там то, что является святынею, которой русский народ веками поклоняется. Не могу поверить, чтобы Государь Император высказался против вывоза мощей. Очевидно, вопрос не был доложен ему во всей полноте'.

С. Д. Сазонов:

'Если мы бросим все чтимые мощи в Киеве, какое отрицательное впечатление это произведет на православный люд. Лучше поступиться чем-нибудь другим, но не святынею'.

И. Л. Горемыкин:

'Разве практически можно вы-везти все мощи из пещер, где хранятся сотни останков'.

А. В. Кривошеин:

'Есть опасность, что мощи, когда их тронут с места, могут пропасть. Мне представляется такой результат худшим, чем временное их оставление в руках немцев. Внешнее оскорбление святыню не осквернит'.

А. Д. Самарин:

'Все эти вопросы взвешены Св. Синодом, который признал предпочтительным вывезти мощи. Вопрос идет о наиболее чтимых, а не обо всех. Пещеры не будут тронуты. Вообще как принципиальная сторона, так и практическая всесторонне разработана'.

И. Л. Горемыкин:

'В таком случае не будем останавливаться на этом вопросе - пусть ведом-ство православного исповедания его разрешает по своему и берет на себя от-ветственность'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Должен обратить внимание Совета Министров на грозное положение, создающееся благодаря перегруженности Александровской железной дороги военными грузами. Смоленская и прилегающие губернии из за отсутствия и невозможности подвоза остаются без продовольствия. Гро-зит голод. Между тем в эти местности продолжают стекаться войска и усиливают без того тяжелый кризис. Население стонет. У него отнимают последние запасы, расплачиваясь за них какими то бонами. Губернаторы ни-чего не могут поделать, так как их даже не считают нужным преду-преждать о прибытии войсковых частей и военных баз. Сплошь и рядом бывают такие случаи, что в местечко с 3.000 жителей, например, сразу нагнетается 11.000 солдат. Что тут делать?'

А. В. Кривошеин:

'Принять решительные меры к разгрузке'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я не могу отдать никаких распоряжений. Министр Внутренних Дел там простой обыва-тель и наблюдатель нравов. А нравы действительно любопытные. Дорога забита, везде образуются пробки, невозможно пропустить санитарные поезда, а на главном пути одной из станции сутками стоит поезд одного из высших генералов, именуемого в отличие от других - p ы ж и м, который предается отдохновению в приятной его сердцу компании. Конечно, все это видят и знают. Возмущение и раздражение всеобщее. Вот тут и поддер-живай общественное спокойствие'.

А. В. Кривошеим:

'Лучше не останавли-ваться на безобразиях тыловой жизни. Можно с ума сойти от всего этого, особенно при сознании полного своего бессилия бороться. Какое ужасное впечатление на местах и какие последствия. Все знают, что этот генерал один из ближайших сотрудников Ставки. А кто сейчас распоряжается Ставкою, кто у нас Верховный Главнокомандующий! Страшно подумать, какие отсюда напрашиваются выводы и у страждущего обывателя, и у раненых воинов, и у всей фронтовой массы. Фатальное время'.

И. Л. Горемыкин:

'Его Величество сейчас занят вопросами тыла и личного состава. Он {131} знает все недостатки организации. С помощью Алексеева, который произвел на меня впечатление очень разумного человека, все понемногу устроится'.

Управляющий Делами оглашает представленную начальником граждан-ской канцелярии начальника Штаба Верховного Главнокомандующего князем Оболенским справку о беженском движении.

А. В. Кривошеин:

'С прискорбием выслушал и содержания оной не одобрил'.

П. А. Харитонов:

'Эта справка совершенно неприлична по своей тенденциозности и свободному обращению с фактами. Если верить автору, то все благополучно, все заранее пре-дусмотрено, что военные власти одна невинность, что движение стихийное, а не искусственно созданное и т. д. Лучше бы князь Оболенский не брался за такие вопросы, которые, очевидно, ему незнакомы'.

А. А. Хвостов:

'Совет Министров неоднократно указывал на грозные последствия системы опустошения оставляемых нашею армией местностей. Людей гонят ногайками, так что о стихийности говорить трудно'.

А. В. Кривошеин:

'Янушкевич в беседе по поводу беженцев прямо сказал мне, что война идет огнем и мечом и что пусть страдают те, кто попадется на пути. Я понимаю, что фа-тальный для России Янушкевич мог так рассуждать, ибо таков ему дан от Господа Бога кругозор. Но Алексеев, судя по всему, человек другого склада, способный разбираться в явлениях с более широкой точки зрения. Как же он не примет мер, чтобы прекратить безобразие. Неужели же Оболенские и другие подобные сотрудники успели уже надеть на него темные очки'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Обещанных нам перемен в направлении деятельности Ставки что то пока не чувствуется. Везде старые люди, а с ними и старые песни. Надо Совету Министров вмешаться и обратить внимание, кого надлежит, на необходимость отказаться, в случае дальнейшего отступления, от принудительной эвакуации мужского населения из очищаемых районов. За мужчинами тянутся женщины и дети со скарбом и скотом. Новые миллионы нагрянут внутрь России голодать и опустошать. Если янушкевичевская стратегия будет продолжаться, то лучше оставлять население неприятелю: пусть оно мрет под пятой у немцев, чем губить окончательно всю страну, без того стонущую от наплыва беженцев. Надо объяснить военным, что густо-та населения имеет предел и что нельзя перенапрягать струну. Она может лопнуть, а с нею все и гражданские власти, и сама Россия'.

В таком же приблизительно тоне высказывались и другие Члены Совета, кроме Поливанова, который рта не открыл. Снова встал больной вопрос о взаимоотношениях властей, опричнины и земщины.

И. Л. Горемыкин:

'Я беседовал в Ставке о беженском вопрос, но там не хотят пока менять взгляда. Его Величе-ство обещал мне лично заняться этим вопросом и пересмотреть его в связи с доложенною мною точкою зрения Совета Министров'.

Кн. В. Н. Шаховской:

'На Путиловском и Металлическом заводах воз-никли забастовки. внешний повод - арест выборных в больничных кассах. Движение сразу же приняло резкий характер и осложнилось предъявлением политических требований. Надо ждать дальнейшего роста забастовоч-ной волны, если теперь же не принять предупредительных мер. Особенно нежелательно трогать представителей в больничных кассах. На почве этих арестов всегда легко поднять рабочих и создать конфликты, которые потом раздуваются в целое событие'.

А. А. Поливанов:

'Мои мысли крайне мрач-ны о будущем, если не последует радикальных перемен в общем положении. В последнем заседании Особого Совещания по обороне большинством общественных представителей высказывалось убеждение, что волнения на Пу-тиловском заводе, дающем тон рабочему движению, являются началом все-общей забастовки в виде протеста против роспуска Государственной Думы. Все ждут чрезвычайных событий, которые должны последовать за роспуском'.

И. Л. Горемыкин:

'Все это одно только запугивание. Ничего не бу-дет'.

Кн. Н. Б. Щербатов: 'У Департамента Полиции далеко не столь {132} успокоительные сведения, как у Вашего Высокопревосходительства, Показания агентуры единогласно сводятся к тому, что рабочее движение должно развиться в угрожающих размерах для государственной безопасности. На этом основании Департамент Полиции и потребовал от военных властей производ-ства некоторых арестов, в том числе некоего Судакова, очень опасного вожака, играющего роль примирителя между меньшевиками и большевиками. В виду настоящего положения, я приказал его освободить и подтвердить не-обходимость особой осторожности в отношении членов больничных касс. Что касается причин рабочих волнений, дошедших на Путиловском заводе до столкновений с полицией, то выставляется требование не распускать Госу-дарственную Думу, освободить арестованных пятерых депутатов левой фракции, увеличить заработную плату на 15 процентов и т. д. Все это, конеч-но, только предлоги, прикрывающие истинную цель рабочих подпольных ру-ководителей - использовать неудачи на войне и внутреннее обострение для попытки произвести социальный переворот и захватить власть'.

С. Д. Сазонов:

'Картина рисуется безотрадная. С одной стороны рабочие беспорядки, принимающие, по-видимому, организованный характер, а с другой - дошед-шее до предела настроение в Москве среди сосредоточившихся там общественных кругов. Говорят, что во имя доведения войны до победного конца Члены Государственной Думы вместе с земским и городским съездами собираются провозгласить себя учредительным собранием. Везде все кипит, волнуется, доходит до отчаяния, и в такой грозной обстановке последует роспуск Государственной Думы. Куда же нас и всю Poccию ведут?'

И. Л. Горемыкин:

'Я имею Высочайшее повеление закрыть Думу не позже четвер-га 3 Сентября, что мною и будет исполнено'.

С. Д. Сазонов:

'Но, ведь, как все помнят, Его Величество в заседании 20 Августа благосклонно выслушал наше ходатайство разрешить вопрос о роспуске Думы по обсуждении в Совете Министров и по докладу нашего заключения. Значит, сейчас Государь отказался от такого взгляда. Нам было бы важно знать, чем та-кая внезапная перемена вызвана'.

И. Л. Горемыкин:

'Высочайшая воля, опре-деленно выраженная, не подлежит обсуждению Совета Министров. Прошу Министра Иностранных Дел не ставить мне подобных вопросов'.

С. Д. Сазонов:

'Мы не пантомима, а люди, несущие ответственность за управление Россией Если нам будут закрывать рот по вопросам, от которых зависят судьбы государства, то собрания Совета Министров вообще излишни'.

И. Л. Горемыкин:

'Все высказанные в Совете Министров соображения о роспуске Думы и о перемене политики были полностью изложены мною Его Величеству. Я доложил ему разные мнения во всех подробностях. На это последовало повеление Думу закрыть и всем Министрам оставаться на местах. Какой же еще тут может быть разговор'.

А. А. Поливанов:

'Весь вопрос в том, как Вы докладывали Государю наши мнения'.

С. Д. Сазонов:

'И что именно'.

И. Л. Горемыкин:

'Я докладывал Его Императорскому Величеству т а к , как следовало, и т о, что было в Совете. Обращения ко мне в такой форме с запросами я считаю недопустимым'.

С. Д. Сазонов:

'Но раз наши верноподданнические представления отвергнуты, то можем же мы поинтересо-ваться, что побудило Его Величество на такое резкое повеление'.

И. Л. Горемы-кин:

'Обратитесь с этим вопросом не ко мне, а к Государю Императору. Отвечать на подобные вопросы я не обязан и нахожу излишним'.

С. Д. Сазонов:

'Если я здесь не могу добиться ответа, то, конечно, я обращусь к Государю'.

А. В. Кривошеин:

'Наш Председатель осведомил Его Величе-ство о всех наших взглядах. Очевидно, наши мысли о происходящем и наше понимание положения не разделяются Монархом. Он обещает погово-рить с нами, когда минует острое положение на фронте. Нам остается толь-ко ждать, ибо демонстрации нам невместно делать'.

И. Л. Горемыкин:

'Я просил Государя освободить меня от председательствования в Совете {133} Министров и заменить более подходящим к новым требованиям человеком. Но в ответ Его Величество повелел мне оставаться на посту и закрыть Ду-му. Это я исполню во что бы то ни стало'.

А. В. Кривошеин:

'Само собою разумеется, Высочайшее повеление не может ставиться на обсуждение. Но я думаю, что мы не только в праве, но это наша прямая обязанность предусматривать последствия имеющего совершиться акта'.

С. Д. Сазонов:

'Для всякого русского человека ясно, что последствия будут ужасными, что во весь рост встает вопрос о бытии государства'.

И. Л. Горемыкин:

'Его Величе-ство смотрит на этот вопрос иначе. Ему были мною доложены высказывавшиеся в Совете Министров опасения, но Государь своего мнения не изменил. Что же нам еще обсуждать. Теперь надо действовать, если начнутся какие-ни-будь беспорядки'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'С точки зрения дальнейших действий я просил бы указаний Совета Министров относительно Московских съездов. И губернатор, и градоначальник, и директор департамента полиции сходятся на оценке положения в Москве, как очень серьезного. Там все бурлит, вол-нуется, раздражено, настроено ярко антиправительственно, ждет спасения толь-ко в радикальных переменах. Собрался весь цвет оппозиционной интеллигенции и требует власти для доведения войны до победы. Рабочие и вообще все население охвачены каким то безумием и представляют собою готовый горючий материал. Взрыв беспорядков возможен каждую минуту. Но у вла-сти в Москве нет почти никаких сил. Там имеется один запасный батальон в 800 человек, из которых можно располагать только половиною, так как 400 человек занято караулами в Кремле и других местах, затем - сотня казаков и, наконец, две ополченские дружины, размещенные на окраинах. Все это далеко не надежный народ и двинуть его против толпы будет трудно. В уезде войск совсем нет. Городская и уездная полиция по своей численности не соответствует потребностям.

Должен еще отметить присутствие в Москве около 30.000 выздоравливающих солдат - это буйная вольница, не признающая дисциплины, скандалящая, вступающая в стычки с городовыми (недавно один был убит солдатами), отбиваю-щая арестованных и т. д. Несомненно, что в случае беспорядков вся эта орда встанет на сторону толпы. Что же в таких условиях прикажете делать Министру Внутренних Дел, который ко всему еще не обладает в Москве полнотою власти, так как там распоряжаются военные. Как я могу бороться со съездами, несомненно выходящими из рамок законности, но могущими в любую минуту привлечь на свою сторону толпу и вызвать взрыв. Формальные основания для вмешательства имеются, но фактически, что мы можем сделать? Вообще, не могу не повторить, что Земский и Город-ской Союзы, которые ко времени моего вступления в управление Министерством я застал уже в полном расцвете, являются колоссальной прави-тельственной ошибкой. Нельзя было допускать подобные организации без устава и определения границ их деятельности.

Из благотворительного начинания они превратились в огромные учреждения с самыми разнообраз-ными функциями, во многих случаях чисто государственного характера, и заменяют собою правительственные учреждения. Все это делается захватным путем при покровительстве военных властей, которые, как, например, рыжий Данилов, широко ими пользуются и дают им огромные средства. О них говорится даже в законах последнего времени, как об официальных учреждениях, но их личный состав и внутренняя конструкция законом не предусмотрены и правительству неизвестны; в действительности же они являются сосредоточием, помимо уклоняющихся от фронта, оппозиционных элементов и разных господ с политическим прошлым. Закрыть эти учреждения в настоящее время невозможно прежде всего потому, что они работают на армию. Да и с политической точки зрения такая мера породила {134} бы крупные осложнения. Следовательно, приходится терпеть их, как факт. Несомненно, что съезд их сведется к политической демонстрации, а может быть и похуже. Пойдут горячие речи, возбуждающие резолюции и т. п. Если рассматривать их съезд, как собрание по закону 4 Марта, а не как учреждение, то надо потребовать от их возбуждения ходатайства о разрешении съезда и послать в заседания представителей полиции. Но я уверен, что никаких разрешений они от нас просить не будут и поставят вопрос о собрании официально признанного законом учреждения. На таком собрании закон не предусматривает возможности присутствия полиции. Как же быть?'

И. Л. Горемыкин:

'Перед моим отъездом в Ставку Вы мне сказали, что на съезд будет послана полиция. Так, с Ваших слов, я и доложил Го-сударю Императору, который это одобрил. Если Ваше заявление было неправильным и Вы не имеете права, то прошу Вас довести об этом до сведения Его Величества'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Я сегодня же пошлю всеподданнейший доклад. Единственный путь действий - допустить съезд в закрытом помещении, в четырех стенах, и установить строгое наблюдение, чтобы не было общения с толпою. Если же будет попытка выйти на улицу, то не пускать и, в случае, сопротивления, принять все меры, предусмотренные за-коном, вплоть до применения силы. Вместе с тем надо установить поли-тическую цензуру печати, чтобы суждения и постановления съездов не могли служить предметом для агитации в газетах'.

А. Д. Самарин:

'Мне дума-ется, что надо всячески избегать открытых столкновений с съездами. Все таки не следует забывать, что Земский и Городской союзы не самочинные организации. Программа их деятельности была в Августе 1914 года одобрена Министерством Внутренних Дел и имела в виду внутреннюю эвакуацию раненых. Тогда в состав союзов входили только нарочито избранные подлежащими собраниями лица. Князь Львов является представителем обще-земской организации, у которой были собственные средства в размере 900.000 рублей. То, что произошло потом, есть ничто иное, как фактическое, захват-ное расширение полномочий и задач, без санкции правительственной власти. Наиболее правильным в отношении союзов было бы стоять на том, что рамки их предусмотрены в начале, их возникновения и с тех пор официально не расширялись. Оставаясь в пределах этих рамок, союзы могут допускать на свои собрания с правом решающего голоса только полномочных избранных представителей земского и городского самоуправления. Все прочие участники должны рассматриваться, как гости, публика или при-глашенные, с правом лишь совещательного голоса. Заседания должны быть закрытыми, без участия печати. Следует немедленно потребовать для контроля список постоянных полномочных членов и, в случае обнаружения лиц неправомочных, настоять на их исключении из состава'.

И. Л. Горемыкин:

'Так или иначе, но Министр Внутренних Дел обязан принять меры к тому, чтобы союзы не ускользали от наблюдения и чтобы съезды их не могли принять угрожающее государственному порядку течение'.

А. А. Хвостов:

'Предложение А. Д. Самарина дает выход, так как, по закону, наличие в собрании гостей дает право полицейского контроля'.

А. Д. Сама-рин:

'При возникновении земского союза в нем принимало участие сравни-тельно мало народа и люди все были известные. Можно поставить на вид кня-зю Львову, что съезд должен происходить на тех же основаниях, как и первый, и сослаться при этом на обстоятельства военного времени, не допускающие собраний с неопределенным составом'.

П. А. Харитонов:

'А. Д. Самарин немного ошибается. Ни легализации союзов, ни одобрения их про-граммы правительством не было. В чрезвычайной атмосфере первых дней войны представители общеземской организации были приняты Государем, ко-торый пожелал успеха в работе по помощи раненым. Следовательно, легализация была Высочайшая, а не по закону 4 Марта, который таким образом {135} к данному случаю не применим'.

А. Д. Самарин:

'Но, ведь нельзя отри-цать, что расширение задач союза последовало не 'de jure, a de facto".

П. А. Харитонов:

'Да, но у правительственной власти нет законных оснований этому воспрепятствовать, раз у союза не имеется строго очерченной програм-мы и статута, надлежаще оформленного и утвержденного. Это организация sui generis, возможная только в обстановке военного времени'.

И. Л. Горемыкин:

'В Москве действует чрезвычайная охрана. Если нельзя их убедить сло-вами, то надо действовать. Полицию можно отправить в заседания на основании чрезвычайного положения. Это положение дает право принять любую меру для ограждения безопасности. Если же съезды начнут болтать лишнее, то можно их и закрыть'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Но что же именно закрыть, раз нет официально разрешенного съезда'.

И. Л. Горемыкин:

'Дело не в толковании законов, а в ограждении государственной безопасности. Собрание лю-дей налицо и грозит созданием смуты. Дело власти прекратить безобразия. Законные полномочия для этого - чрезвычайное положение об охране'.

А. Д. Самарин:

'Посылка полиции на такое собрание неудобна. Это вызовет скандал и запрос в Государственной Думе'.

И. Л. Горемыкин:

'Предупре-ждать общественные скандалы - обязанность власти. Запросы неосуществимы, так как Дума прекращает занятия. На безобразия надо отвечать решительными мерами, а не излишнею корректностью. Теперь не такое время, чтобы считаться с частностями'.

А. А. Хвостов:

'Если съезд соберется без специального разрешения, то на нем может быть допущено присутствие лишь полномочных представителей. В таком смысле и следует предъявить требование со всеми вытекающими отсюда последствиями'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Т. е. - если не подчинятся требованию о допущении только полномочных пред-ставителей, то тогда съезд закрыть. Не возражаю против такой постановки вопроса'.

С. Д. Сазонов:

'Не жду я ничего хорошего. И в нормальных условиях трудно было бы все это так мирно провести, а каково теперь, когда все будет происходить на фоне роспуска Думы'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Этот роспуск грозит еще одним новым съездом. Говорят, среди думцев существует намерение в случае роспуска ехать в Москву и устроить там второй Выборг. Какие меры и действия надо принять в отношении подобного собрания?'

А. А. Хвостов:

'Никаких, если второй Выборг будет столь же успешен, как и первый'.

С. Д. Сазонов:

'Ну, на этот счет нельзя строить себе иллюзий. Съезд состоится теперь на пороховой бочке.'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'Раз толпа вышла на улицу и нарушает общественное спокойствие, состав ее безразличен для власти. Тут способы действий известны. Но как быть, если новые выборжцы останутся в закрытом помещении и будут там предаваться редакции и обсуждению нового выборгского воззвания. Что может сделать власть?'

И. Л. Горемыкин:

'Если они ограничатся бол-товней, то пусть их занимаются. Но если эта болтовня будет угрожать госу-дарственной безопасности, то их надо разогнать'.

Кн. Н. Б. Щербатов:

'А как же быть с неприкосновенностью Членов Государственной Думы?'

И. Л. Горемыкин:

'Неприкосновенность не может служить прикрытием для преступных деяний. Сначала их должно разогнать, а затем можно будет по-говорить о неприкосновенности. Вообще я обращаю внимание Министра Внутренних Дел на необходимость действовать решительно. Для формальных сомнений сейчас не время. Надо во что бы то ни стало остановить движение, направленное против существующего государственного порядка. Когда война кончится, тогда вопрос другой'.

А. В. Кривошеин:

'Все наши сегодняшние суждения с полною определенностью обнаруживают, что за последнее время между Вами, Иван Логгинович, и большинством Совета Министров разница в оценке положения и во взглядах на направление политики еще более углубилась. Вы докладывали об этом различии Государю Императору, но Его Величеству угодно было {136} согласиться не с нашей точкой зрения, а с Вашей. Теперь Вы вступаете на путь действий, вытекающих из данных Вам Высочайших указаний, причем сотрудниками Вашими остаются по Высочайшему повелению те же лица, которые возражали против целесообразности намечавшейся Вами политики. Простите мне один вопрос - как Вы решаетесь действовать, когда пред-ставители исполнительной власти убеждены в необходимости иных средств, когда весь правительственный механизм в Ваших руках оппозиционен, когда и внешние, и внутренние события становятся с каждым днем все более грозными'.

И. Л. Горемыкин:

'Свой долг перед Государем Императором я исполню до конца, с какими бы противодействиями и несочувствиями мне ни пришлось сталкиваться. Я все доложил Его Величеству и просил заменить меня более современным деятелем. Но Высочайшее повеление последовало, а оно в моем понимании - закон. Что будет дальше? - Госу-дарь Император сказал, что он приедет лично и все разберет'.

С. Д. Сазонов:

'Да, но тогда будет уже поздно. Кровь завтра потечет по улицам и Россия окунется в бездну. Зачем и почему! Это все ужасно! Во всяком случае громко заявляю, что ответственность за Ваши действия и за роспуск Думы в теперешней обстановке я на себя не принимаю'.

И. Л. Горемыкин:

'Ответственность за свои действия я несу сам и никого не прошу ее делить со мною. Дума будет распущена в назначенный день и нигде никакой крови не потечет'.

А. А. Поливанов:

'Это вопрос спорный. События покажут. Не будет ли мне дозволено спросить, в каких условиях произойдет роспуск, т. е. последует ли, как раньше говорили, какое либо правительственное заявление перед законодательными учреждениями'.

И. Л. Горемыкин:

'Я ни в Государственной Думе, ни в Государственном Совете не признаю нужным быть и никаких заявлений произносить не намерен. Это бесплодно и несвоевременно'.

А. А. Поливанов:

'Значит, Вы идете на полный разрыв с Государственною Думою, если не считаете далее нужным соблюсти в отношении законодательных учреждений, волею Государя Императора призванных к государственной работе, хотя бы видимость уважения'.

П. А. Харитонов:

'До сих пор никогда при перерыве сессии правительство не являлось в Думу'.

А. А. Хвостов:

'Я не вижу оснований создавать новый прецедент'.

С. Д. Сазонов:

'То, что делалось раньше, не указ. Теперь времена такие, которых раньше не бывало: теперь вопрос идет о судьбах Poccии'.

И. Л. Го-ремыкин:

'Это заявление преувеличено и ничем не обосновано. Если Вам угодно присутствовать при закрытии Думы, то поезжайте. Я не вижу к этому препятствий'.

С. Д. Сазонов:

'Ну, нет. Покорнейше благодарю за предложение. Я не хочу брать на себя участие в таком деле, в котором вижу на-чало гибели своей родины'.

И. Л. Горемыкин:

Во всяком случае роспуск Думы состоится и я присутствовать в Думе не буду. Вопрос исчерпан. Высочайшее повеление не может быть критикуемо в Совете Министров. Объявляю заседание закрытым'.

После этих слов И. Л. Горемыкин встал и вышел из зала в свой кабинет.

16 Сентября 1915 года состоялось в Царской Ставке заседание Совета Ми-нистров в Высочайшем присутствии. У меня со слов И. Л. Горемыкина за-писано:

'Bсе получили нахлобучку от Государя Императора за августовское письмо и за поведение во время августовского кризиса'.

( дополнение; ldn-knigi:

http://feb-web.ru/feb/pushkin/biblio/MP3-323-.htm?cmd=0&hash=Преамбула

Яхонтов Аркадий Николаевич (1878-1938), общественный деятель, публицист, 'лицеист LV курса'

http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/rutich.htm

О причинах февральской революции

Впервые опубликовано в журнале "Посев". ? 4. 1987.

...Насколько глубок был разыгравшийся в правительстве кризис, говорят уникальные протокольные записи заседаний Совета министров в августе-сентябре 1915 года, вывезенные за границу помощником управляющего делами Совета министров Аркадием Николаевичем Яхонтовым. Записи Яхонтова, опубликованные в "Архиве Русской Революции" в 1926 году, - уникальный по своему историческому значению документ, до сих пор мало использованный историками. ...')