Дополнение, для стр. http://ldn-knigi.lib.ru Dotan 08.2004
Статьи:
1. Доктор исторических наук Г. ИОФФЕ.
СМЕРТЕЛЬНАЯ 'ИГРА': ОПЕРАЦИЯ 'ТРЕСТ'
2. В. Байдалаков. "Да возвеличится Россия, да гибнут наши имена.
Воспоминания председателя НТС 1930-1960 (Москва, 2002).
3. Ольга Егорова 'БЕШЕНАЯ МАРИЯ'
http://nauka.relis.ru/10/9803/10803036.htm
Страницы истории
СМЕРТЕЛЬНАЯ 'ИГРА': ОПЕРАЦИЯ 'ТРЕСТ'
Доктор исторических наук Г. ИОФФЕ.
В мае 1927 года в рижской эмигрантской
газете 'Сегодня' было напечатано письмо некоего А. Штауница-Опперпута. В нем он
писал, что уже несколько лет был секретным агентом ГПУ и как таковой являлся
одним из руководителей созданного ГПУ 'Монархического объединения Центральной
России' (МОЦР) - кодовое название 'Трест'. 'Тресту' удалось глубоко внедриться
в высокие политические круги белой эмиграции и в значительной степени контролировать
ее.
Это письмо вызвало среди русских эмигрантов настоящий шок...
К концу 1920 года большевики разгромили своих главных противников в гражданской войне - белогвардейцев.
Но значительные их силы (около 150 тысяч человек), особенно из состава Вооруженных сил Юга России, руководимых генералами Деникиным и Врангелем, сумели морским путем эвакуироваться в Турцию, а затем достаточно организованно рассредоточиться в основном на Балканах. По словам Врангеля, это было "равносильно их дальнейшему сохранению".
К тому времени в среде белой эмиграции уже проявился раскол в вопросе об отношении к Советской России и большевизму. Либеральные и демократические круги эмиграции все больше склонялись к мысли, что военный путь исчерпал себя, а ставку надо делать на антибольшевистские силы внутри самой России, на самоизживание большевизма. Это не было иллюзией. За границу доходили свидетельства о шедших в России существенных изменениях. Так, один из корреспондентов (его письмо было опубликовано в эмигрантском журнале - парижских "Современных записках" 1921 года) писал: "Все больше растет слой тех, для кого коммунизм в сущности - доктринерство, блажь старых вождей, только формула и лозунг, а главное - есть власть, закрепление позиций, отвоеванных в гражданской войне... Примазавшихся больше, чем помазанных". Под влиянием перемен, происходивших в Советской России (главным образом - с введением НЭПа), в эмиграции возникало такое явление, как "сменовеховство", которое находило поддержку и среди большевиков.
Но правая, в основном монархическая, часть эмиграции по-прежнему исповедовала необходимость вооруженного свержения Советской власти извне, притом при поддержке иностранных держав. Эта линия позднее получила название "активизма". Врангелевцы были его сторонниками. Они твердо верили: белая борьба должна быть продолжена, это их "неотъемлемое право и священная обязанность".
В мае 1921 года на так называемом Рейхенгальском съезде (Бавария) эмигранты монархического направления предприняли попытку объединить свои силы, избрали руководство - Высший монархический Совет (ВМС) во главе с одним из бывших черносотенных лидеров Н.Марковым-2-м. Но стремясь сохранить единство вооруженных сил, генерал Врангель и его окружение стремились держать армию вне политики, по-прежнему, как это было и во время гражданской войны, следуя лозунгу непредрешения будущего, постбольшевистского государственного строя России. А между тем Марков-2-й и его сторонники старались навязать врангелевцам монархическую программу.
В Кремле опасались возможного объединения монархической эмиграции с армией Врангеля, все еще представлявшей собой серьезную боевую силу. А потому раскол белой эмиграции вообще и монархической в особенности, подрыв "активизма" был в прямых интересах Москвы.
Ленин, идя к власти, заявлял, что, взяв ее, большевики полностью сломают старый государственный аппарат, не оставят от него камня на камне. Все это было изложено в его работе "Государство и революция". Но жизнь быстро показала утопичность этих намерений. Очень скоро большевики оказались вынуждены управлять государством по существу теми же методами, которыми оно управлялось и до революции. Поменялись только вывески, названия.
Пожалуй, в наибольшей степени скопировала деятельность высокопрофессиональной царской охранки советская политическая охранка - ВЧК, а затем, с февраля 1921 года, ГПУ. (Когда в конце 1922 года был образован СССР, ГПУ преобразовали в Объединенное Государственное политическое управление - ОГПУ.) Был взят на вооружение и старый метод провокации, причем сфера его применения значительно расширилась. Если Департамент полиции для борьбы с революционным движением "насаждал" отдельных провокаторов или небольшие группки, то ГПУ, стремясь выявить планы эмигрантских организаций и парализовать их деятельность, начало создавать якобы антисоветские партии и группы, которые должны были сыграть роль подсадных уток, ловушек: привлечь внимание белой эмиграции, втянуть ее в это 'подполье' и поставить под контроль чекистов. Одной из крупнейших акций такого рода и стал 'Трест', 70 лет тому назад разоблаченный Штауниц-Опперпутом.
Далеко не все еще известно о 'Тресте'. Архивные документы с российской стороны практически недоступны. В нашей стране о 'Тресте' известно, главным образом, из фильма 'Операция 'Трест', поставленного еще в 70-х годах по повести Л. Никулина и героизирующего чекистов. Но, как говорили в древности, 'auditoretalterapars' - должна быть выслушана другая сторона. Это существенно дополняет картину.
Летом 1935 года, уже спустя несколько лет после ликвидации 'Треста', Н. Чебышев, бывший прокурор Киевской судебной палаты, а во время гражданской войны и в эмиграции близкий к генералу Деникину и особенно - к генералу Врангелю, опубликовал в газете 'Возрождение' (Париж) серию статей. Она называлась 'Трест'. История одной легенды'.
В самый 'разгар' деятельности 'Треста' - в начале 20-х годов - Чебышев занимал пост политического консультанта при военном представителе Врангеля в Берлине - генерале А. Лампе, а затем пост начальника гражданской канцелярии Врангеля, штаб-квартира которого находилась под Белградом - в Сремских Карловцах. Естественно, он был хорошо информирован. И вот что пишет Чебышев. Первая связь эмигрантов-монархистов с 'трестовцами', точнее, с их официально 'назначенным' Москвой лидером А. Федоровым-Якушевым (это бывший крупный царский чиновник, завербованный ГПУ и занимавший довольно высокое место в одном из советских учреждений) , установилась осенью 1921 года в Ревеле (так назывался тогда Таллин) через некоего белогвардейского офицера Ю. Артамонова. От Артамонова ниточка связи 'протянулась' к самому Маркову-2-му , и, как рассказывает Чебышев, он 'повел это дело' лично с ближайшими к нему сотрудниками.
Реакция Маркова-2-го была вполне понятной. Появление внутри России сильной монархической организации, казалось, открывало перед ВМС - Высшим монархическим Советом и монархической эмиграцией большие возможности. На одной из встреч Чебышев видел Федорова - это был господин лет пятидесяти. Беседа шла часа полтора, гость рассказывал о монархической работе в России. Для большинства присутствовавших он не представлялся сомнительным. Не выразил особых подозрений на его счет даже такой профессионал, как начальник врангелевской контрразведки, один из бывших руководителей царского Департамента полиции Е. Климович, специально прибывший на встречу с Федоровым из Белграда.
В ноябре 1922 года в Париже проходил второй монархический съезд. На нем обсуждался важный вопрос о 'возглавлении белой эмиграции' бывшим верховным главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем (дядей последнего царя). Его старались противопоставить великому князю Кириллу Владимировичу и его претензиям - в августе 1922 года он объявил себя блюстителем русского престола. На съезде присутствовал, разумеется, Марков-2-й, и его информация о 'Тресте', по всей видимости, оказывала определенное влияние на позицию Николая Николаевича, не слишком торопившегося с 'возглавлением'.
Между тем прибывший в Берлин Федоров терпеливо дожидался возвращения Маркова-2-го и других делегатов съезда. В дневнике уже упоминавшегося генерала А. Лампе (уникальный документ хранился в РЗИА, а ныне - в ГАРФ) есть запись о встрече с Федоровым, на которой, помимо самого Лампе, присутствовали В. Шульгин, Н. Чебышев и Е. Климович.
Лампе так передает основные тезисы доклада Федорова. В России происходит распад большевизма, 'ищут замену Ленину'. Ставка делается на Г. Пятакова как на человека русского и, главное, 'ярого антибольшевика'. Режим опирается на армию, ядро которой составляют части 'особого назначения', дислоцированные в Москве и Петрограде - 'у Зиновьева'. В самом Кремле - '2 тысячи янычар-курсантов'. Ориентироваться надо на антибольшевистские силы Красной Армии. Белая армия 'свое уже отслужила'. Вообще не следует преувеличивать роль эмиграции в борьбе с Советами. Далеко не вся она теперь нужна 'дома, в России'. Что касается Высшего монархического совета, то в существующем виде он себя изживает. Нужны новые люди, ориентирующиеся на антибольшевизм в самой России. Федоров детально ознакомил собравшихся с 'подпольной' работой 'Треста'. Он назвал ряд имен бывших царских генералов, якобы входивших в 'Трест'.
На этой и других встречах решено было поддерживать постоянную связь. Федоров уехал. И действительно, уже вскоре стали поступать сведения о том, что в России будто бы все 'бурлит', и надо ожидать самые неожиданные повороты. Полученные материалы довольно аккуратно печатались, в частности, в 'Еженедельнике ВМС'.
Федоров еще несколько раз приезжал в Варшаву, Берлин и Париж, встречался с видными монархиста ми, в том числе с великим князем Дмитрием Павловичем. Некоторые из них обратили внимание на то, что в беседах Федоров, как казалось, слишком уж настойчиво проводил мысль о том, что, несмотря на 'взрывное' положение в России, недопустимо вмешательство в ее внутренние дела иностранцев и прежде всего - недопустима интервенция. Это настораживало: в эмигрантских монархических кругах еще далеко не была изжита идея иностранной интервенции как важного фактора продолжения 'белой борьбы'. Почему Федоров столь настойчиво убеждал монархических вождей отвергнуть мысль о возможной военной поддержке Запада?
Затем сомнения продолжали усиливаться. Федоров говорил, что 'внутренние монархисты', объединившиеся вокруг 'Треста', считают необходимым, чтобы эмиграция отказалась не только от иностранной интервенции, но и от связи с бывшими вождями белого движения как людьми, не имеющими политического престижа в Советской России. Он шел еще дальше, проводя 'идеи о вреде террора, вредительства и т. п.'. Основная тяжесть борьбы, выработка ее стратегии и тактики, по его убеждениям, должны быть возложены на внутренние антибольшевистские силы. Эмиграции отводилась как бы вторая, вспомогательная роль.
Федоров говорил, что многие последствия революции уже необратимы, в том числе, возможно, и система Советов. 'Только под влиянием Федорова, - пишет Чебышев, - в 'Еженедельнике ВМС' стали появляться статьи о необходимости сохранения Советов, но 'очищенных от коммунистов и противонародной революционной накипи'.
Несмотря на некоторые сомнения, однако, по предложению Федорова было решено направить в Россию, на съезд внутренних, 'советских' монархистов представителя Высшего монархического совета. Вызвался ехать некий 'доблестный офицер гвардии Г.'. Ему было сказано, что по плану после него в Россию поедет сам Марков-2-й (если Г. благополучно вернется). Что стало с Г. - неизвестно. Марков-2-й в Россию не поехал, но Чебышев свидетельствует, что он, Марков-2-й, полностью доверял Федорову. Когда однажды между Чебышевым и Марковым-2-м возник острый спор по поводу стремления ВМС навязать Врангелю 'монархический лозунг', Марков-2-й заявил: 'Вы не знаете, что делается в России. Красная Армия требует монархического лозунга. Монархическое движение переходит в России в стихию злобы'. 'Мне стало ясно, - писал Чебышев, - это осведомление получалось прямо от Федорова'.
Внедрение 'трестовца' Федорова в эмигрантские круги успешно продолжалось. Его 'вывели' на второе лицо после Врангеля - генерала А. Кутепова, а через него в начале 1924 года - на самого великого князя Николая Николаевича. К этому времени (осень 1924 года) врангелевская армия переформировалась в Российский общевоинский союз (РОВС), построенный таким образом, чтобы в соответствующих обстоятельствах развернуться в армейскую силу. РОВС создал Боевую организацию - 'Внутреннюю линию', которая вела разведывательную и диверсионную работу в Советской России. Ее возглавлял сам генерал А. Кутепов. Понятно, что усилия 'Треста' были направлены и на эту организацию.
'Трест' переживал период 'расцвета'. 'Трестовцу' А. Ланговому удалось внедриться в 'евразийское движение'. В конце 1925 года он даже выступил на евразийском съезде в Берлине, доказывая, что идеи евразийства быстро укореняются в самой России.
Успехи 'трестовской легенды' достигли такой степени, что было, по-видимому, решено начать крупную политическую интригу в целях углубления разногласий, существовавших между двумя главными лидерами белой эмиграции - между генералом Врангелем и великим князем Николаем Николаевичем. Еще зимой 1925 года секретарь Врангеля Н. Котляревский привез Чебышеву (он уже был начальником гражданской части канцелярии Врангеля) бумаги от Врангеля, среди которых имелось и письмо Федорова Врангелю. Содержание его весьма примечательно. Федоров сетовал, что Врангель не принимает его, а затем критиковал великого князя Николая Николаевича за некоторые его высказывания в интервью американскому журналу. Он просил Врангеля высказать свое отношение к политическим установкам 'Треста'.
Чебышев утверждает, что именно это письмо рассеяло все его сомнения относительно Федорова и убедило, что он - не кто иной, как чекистский провокатор. 'Письмо свидетельствовало, - писал Чебышев, - насколько глубоко агент ГПУ влез в недра эмигрантских организаций. Он был как у себя дома, как на Лубянке, распоряжался эмиграцией, вел свою политику, стравливая руководителей между собой и посвящаясь в самые сокровенные тайны взаимоотношений'.
Впрочем, все это Чебышев писал спустя примерно 10 лет, а тогда он все-таки посоветовал Котляревскому ответить Федорову, но неопределенно. О том же он написал и самому Врангелю. Белой эмиграции даже с призраком возрождающегося в России монархизма расставаться все же не хотелось! Думалось: а вдруг все это - реальность, просто, оторвавшись от России, эмигранты 'не улавливают' ее?
Увы, это свидетельствовало не только о проникающей силе ГПУ, но и о готовности некоторых эмигрантов по разным соображениям стать 'жертвами обмана'. Идейности в эмигрантской среде становилось все меньше, зато амбиций, честолюбия и даже корыстолюбия - все больше. Это и создавало 'режим наибольшего благоприятствования' для внедрения в нее агентов ГПУ. Многие из них действительно чувствовали себя там, 'как на Лубянке'...
Тем не менее осторожность и недоверие не покидали многих из 'клиентов' Федорова-Якушева. Они не отступались от мысли о зондаже и разведке. Осенью 1925 года эту миссию решился взять на себя В. Шульгин - человек, широко известный всей русской эмиграции, а в прошлом и всей России. До революции он был одним из наиболее ярких лидеров фракции националистов Государственной думы, а после революции - одним из идеологов белого движения.
У Шульгина был сын - Вениамин. В гражданскую войну он служил в марковском полку деникинской армии, и во время ее отступления пропал без вести. Но в начале 20-х годов Шульгин получил сведения о том, что его сын жив, однако не в состоянии сам выбраться из России, так как находится в психиатрической лечебнице. Сведения эти поступили не от Федорова, но Шульгин решил обратиться к нему. Он верил в 'Трест' и в руководящую роль Федорова в нем.
Связь Шульгина с Федоровым была установлена еще осенью 1923 года, и вопрос о поездке Шульгина в Советскую Россию был в принципе решен. Чебышев пишет, что и он, и сам Врангель отговаривали Шульгина от этого рискованного шага, но безуспешно. Шульгин уехал из Сремских Карловиц (городок в Югославии) в сентябре 1925 года, в декабре уже находился в России, а к новому 1926 года прибыл в Москву. Он отсутствовал до весны. В августе 1926 года гражданская канцелярия при Врангеле была упразднена. Вскоре Врангель переехал в Брюссель, а Чебышев уехал в Париж.
Здесь в октябре 1926 года он встретился с Шульгиным, и на вопрос, уверился ли он в подлинности 'Треста', Шульгин ответил утвердительно, хотя в голосе его на сей раз Чебышев почувствовал некоторую неуверенность и был почти убежден, что Шульгина 'возило в Россию ГПУ'. Затем Чебышев встретил Шульгина у А. Гучкова. Гучков искал пути 'проникновения' в Россию по собственной 'линии'. Он тайно встречался с некоторыми приезжавшими за границу советскими представителями. Есть основания полагать, что он был связан и с некоторыми антисоветскими террористическими группами.
К тому времени в свет уже вышла книга Шульгина 'Три столицы' (он побывал в Киеве, Ленинграде и Москве), в которой проводилась мысль о положительных переменах в Советской России, о постепенном вырождении большевизма и т. п. Во время встречи у Гучкова Шульгин говорил приблизительно то же. 'Взгляд, высказываемый Шульгиным, - писал Чебышев, - о том, что не надо спешить со свержением Советской власти, пока переворот не созрел - был несомненно результатом внушений, исходящих от его новых московских друзей'.
В дневнике от 26 октября 1926 года Чебышев записал: 'Или я чудовищно ошибаюсь в моих предположениях, или Кутепов, Гучков, Шульгин - жертвы чудовищной провокации'. Пройдет немного времени, и предположения Чебышева подтвердятся: станет очевидно, что Шульгина действительно 'возило по России ГПУ'. Это разоблачение нанесет Шульгину сильнейший политический и моральный удар: как публицист и литератор он замолчит надолго...
Летом 1926 - в начале 1927 годов эмиграцию буквально потряс ряд необъяснимых событий. Исчез помощник Кутепова по РОВСу генерал Монкевиц, оставив весьма странную записку, что кончает самоубийством, но так, чтобы 'не было расходов на его погребение'. Затем пришло известие, что князь Павел Долгоруков, ушедший в Россию, был задержан там ГПУ. Павел Дмитриевич Долгоруков был одним из основателей кадетской партии, членом ее ЦК, пользовался огромным моральным авторитетом. Еще до 1924 года, уже в преклонных летах, он нелегально перешел советско-польскую границу, чтобы побывать в Советской России и самому оценить положение там. Его арестовали, но не опознали, и он был отпущен. Летом 1926 года он вновь пробрался в Россию - на сей раз через румынскую границу. И вновь его арестовали в Харькове. Теперь его опознали. В июне в Варшаве белогвардейцем Б. Кавердой был убит советский посол Б. Войков. Возможно, 'в порядке ответа' расстреляли П. Долгорукова. В феврале 1927 года неожиданно бежал в Советскую Россию один из лидеров студенческой эмиграции Неандер. Эмигрантские круги терзались подозрением: не является ли все это - 'самоубийство' Монкевица, выдача ГПУ Долгорукова, бегство Неандера и др. - делом рук 'Треста'?
Весной 1927 года многие подозрения, наконец, стали подтверждаться. В эмигрантских газетах стали появляться туманные сообщения о ликвидации в Москве какой-то монархической организации, якобы сотрудничавшей с Кутеповым, о том, что выдал ее некто Штауниц, он же Касаткин, он же Опперпут, он же Селяников. Наконец, в мае 1927 года в газете 'Сегодня' (Рига) появилась заметка 'Советский Азеф', в которой сообщалось, что этот Опперпут в свое время выдал ГПУ так называемую Таганцевскую группу. Речь идет о так называемой 'Петроградской боевой организации', которую якобы возглавлял профессор В. Таганцев. Он и другие связанные с ним люди были арестованы в Петрограде в августе 1921 года. Им было предъявлено обвинение в заговоре против Советской власти. 61 человек был расстрелян, в том числе поэт Н. Гумилев. Существовал ли какой-либо действительный криминал в 'Таганцевском деле'? Документы, опубликованные в последние годы, свидетельству ют, что некоторые из расстрелянных 'были связаны с существовавшими тогда в Петрограде антисоветскими 'активистскими' организациями, а через них с врангелевцами.
Затем Опперпут выдает савинковскую организацию. В начале 1921 года Б. Савинков создал в Варшаве 'Народный союз защиты родины и свободы'. Боевые группы этого союза вели вооруженные диверсии на советской территории, стараясь поднять там крестьянские восстания. И, наконец, в 'Сегодня' неожиданно появилось уже упомянутое письмо самого Штауница-Опперпута. Он признавал, что, проживая в Москве, с марта 1922 года являлся секретным агентом контрразведывательного отдела ОГПУ. Свое участие в провале Таганцевской группы и савинковского союза, однако, отрицал. Но сообщал, что псевдоконтрреволюционная организация ('Трест') была создана в 1921 году сотрудниками ГПУ В. Менжинским, М. Трилиссером, А. Артузовым, В. Стырне, А. Лонговым и др. Общее количество сотрудников 'легенды', по его словам, превышало 50 человек, среди них было несколько бывших царских генералов, офицеров, видных общественных и политических деятелей. 'Основное назначение данной легенды, - писал Опперпут, - было ввести в заблуждение иностранные военные штабы, вести борьбу с иностранным шпионажем и направлять деятельность зарубежных антисоветских организаций в желательное для ГПУ русло'.
По утверждению Опперпута, именно 'трестовцы' заманили в Россию атамана А. Тютюнника, связанного с Савинковым, английского агента С. Рейли, который якобы доверился 'Тресту', побывал в Петрограде, встречался там с Федоровым и Опперпутом. Затем его отвезли под Москву, в Малаховку, где он был арестован и расстрелян.
Летом 1924 года чекисты арестовали самого Б. Савинкова, которого тоже вывели на советскую территорию якобы для связи с подпольной организацией либерально-демократического направления. Эта операция имела кодовое название 'Синдикат-2' и напрямую не была связана с 'Трестом'. Савинков был арестован и на суде неожиданно для всей эмиграции заявил о признании Советской власти. Смертная казнь была ему заменена тюремным заключением. В мае 1925 года он покончил жизнь самоубийством в тюрьме на Лубянке; во всяком случае - такова официальная версия.
Что касается Шульгина, то его выпустили из России, рассчитывая на то, что он будет содействовать сближению 'Треста' с Врангелем, что еще больше подняло бы значение 'Треста'. Рассказывали, что 'успех миссии' Шульгина позволит 'вывести' в Советскую Россию еще более крупные фигуры. Кроме того, в Москве рассчитывали, что написанная Шульгиным книга будет способствовать пропаганде идеи эволюции и перерождения Советской власти, а это ослабит 'активизм' белой эмиграции, в частности РОВСа.
Сенсационные признания Опперпута произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Выяснилось, что он - бывший офицер, после Октября был на стороне то красных, то белых, вошел в сношения с Савинковым, когда тот создавал в Польше свой 'Народный союз'. В руки чекистов Опперпут попал в 1921 году, когда нелегально переходил границу Польши, и выразил готовность работать на ГПУ (по другой версии, он еще до этого был внедрен к Савинкову). Сначала его направили по легенде 'Синдикат-2' (против Савинкова), а затем свели с Федоровым-Якушевым, и обоих использовали в 'Тресте'.
Но если раньше многие в эмиграции с подозрением относились к 'Тресту', то теперь находилось немало таких, кто не хотел доверять беглому чекистскому агенту. Подозревали какую-то новую провокацию. Однако, как писал Чебышев, 'зачем было разрушать аппарат, действовавший так превосходно, выявлявший контрреволюцию в России, а за рубежом державший ее в состоянии летаргии, наивно ожидающей не то 'внутреннего взрыва', не то 'внутреннего перерождения'?
Эмигрантским лидерам, попавшимся в гэпэушную ловушку, необходим был какой-то реванш. В письме генералу Барбовичу в июне 1927 года Врангель писал, что Кутепов оказался в руках 'советских азефов', что он - Врангель - предупреждал его, а теперь 'совершенно открыто' сказал, что после такого провала с 'Трестом' ему, Кутепову, следует 'отойти от дел'. 'Однако, - писал Врангель, - едва ли он это сделает... Надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества'. И действительно, Кутепов не отступил.
В июне 1927 года был создан 'Союз национальных террористов' для проведения диверсий в СССР. По его заданию Опперпут, бежавшая с ним из СССР М. Захарченко-Шульц и другие выехали в Россию через финскую границу. Они планировали организацию взрывов зданий в Москве. Другая группа должна была совершить диверсионные акты в Ленинграде. Им удалось произвести взрывы зданий ГПУ на Малой Лубянке в Москве и здания партактива в Ленинграде, где было немало пострадавших. После этого Опперпут, Захарченко и другие члены их группы бежали в Смоленскую губернию, где, по опубликованным сообщениям, были выслежены и убиты (Захарченко покончила с собой.) Погибли и некоторые другие участники диверсионных групп. Существовало подозрение, что и это явилось делом рук Опперпута, продолжавшего работать на ГПУ.
'Трест' кончился. Ясно, что он нанес серьезные удары по эмигрантским организациям 20-х годов. Однако деятельность 'Треста' не могла остаться без тяжелых последствий и для его создателей. В 'трестовскую легенду' для придания ей большей политической значимости были, по-видимому, включены не только бывшие царские генералы и чиновники, но 'задействованы' и некоторые деятели Красной Армии и ГПУ. Провал 'Треста', в обстановке сталинской шпиономании, мог породить тяжелые подозрения и в отношении многих из них. Работали ли они на ГПУ или постепенно втягивались в связи с эмигрантскими политическими кругами, а возможно, и завербовывались ими? Ведь в самом деле, никто определенно не мог и не может сказать, кем в душе своей были Е. Азеф или Р. Малиновский - сотрудниками охранки или революционерами? А может быть, в них соединялось и то, и другое? Провокаторство пагубно для обеих сторон: для тех, против кого оно направлено, и тех, кто его направляет.
Так или иначе, но большинство советских 'героев Треста' были уничтожены в сталинско-ежовской мясорубке 30-х годов. А их противники? Врангель скончался в Брюсселе в апреле 1928 года, и некоторые из его окружения считали, что тут не обошлось без советских агентов. Через 2 года (в январе 1930 года) при таинственных обстоятельствах из Парижа исчез Кутепов. Теперь уже определенно известно, что его похитили чекисты, и на советском пароходе, шедшем из Гавра в Новороссийск, он скончался. Шульгин был арестован в 1945 году, в Югославии, когда туда пришли советские войска. Он был приговорен к 25 годам заключения, сидел во Владимирской тюрьме и был освобожден в 1956 году. В 1976 году глубоким стариком умер в России, во Владимире, где жил после выхода из тюрьмы.
Одна из ключевых фигур 'Треста' - Опперпут... Как мы уже знаем, по официальным советским сообщениям, он погиб летом 1927 года в столкновении с сотрудниками ГПУ после совершенных им в Москве терактов. Но есть и другие сведения. В соответствии с ними, в 1943 году гитлеровские власти арестовали в Киеве подпольную советскую группу во главе с неким офицером КГБ. У него были документы на разные фамилии: Коваленко, Мантейфель и другие. На самом деле это был... Опперпут. По этой версии, немцы его расстреляли. Если так, то это, вероятно, было последней точкой, поставленной в смертельной 'игре', которую вел 'Трест'.
http://nashastrana.narod.ru/2723-2724.htm
В. Байдалаков.
"Да возвеличится Россия, да гибнут наши имена.
Воспоминания председателя НТС 1930-1960 (Москва, 2002).
Ключевой текст к этим воспоминаниям представляет собою следующий отрывок из
'Введения" пера А.Окорокова: "После капитуляции Германии... НТС
продолжал свою деятельность. Но годы войны, понесенные жертвы и новая западная
политика нанесли организации ощутимый удар, вылившийся в 1950-х годах в общий
кризис НТС, приведший к расколу. Более 20 % активных членов НТС, в большинстве
старых эмигрантов- покинули ряды Союза. Свое решение они мотивировали тем, что
организация потеряла духовное и идейное лицо, превратилась в подобие
коммунистической партии СССР и стала как бы придатком западных спецслужб. В
числе ушедших был и Байдалаков: В январе 1956 г. был основан "Российский
Национально-Трудовой Союз', но просуществовал он не долго".
Помню, с этой последней организацией, в частности ее отделом во Франции,
которым руководил Одиней, мы, русские монархисты, установили когда-то
дружественные контакты. Но, как факт, в ней было мало членов и большой роли она
не играла.
Предлагаемые воспоминания интересны с точки зрения фактов.
Однако с точки зрения идеологической эволюции данной организации многое для нас
остается непонятным. Вот о Югославии Байдалаков пишет: "Союз Русской
Национальной Молодежи, возник в середине 20-х гг., с монархическими
настроениями. Когда же с осени 1928 г. председателем этого Союза стал автор
этих строк. Союз перешел на позицию непредрешенчества".
Почему?
Удивляют объяснения Байдалакова: "Открытая рана уязвленного национального
самосознания Россия как государство была тогда стерта с лица земли'.
Господствовал культ героя и героики... 'Капитаны' Николая Гумилева волновали,
увлекали и звали к ответу.
Так разве монархисты меньше чем непредрешенцы, страдали от уязвления
национального самосознания? А Гумилев, как известно, был убежденным
монархистом.
Создается впечатление, что дело было только в желании насолить отцам, старшему
поколению говорить и делать что-то наперекор им. Чем, понятно, подрывалось
единство Зарубежья и причинялся большой вред.
Далее: 'Образы революционной героики "Земли и воли" и эсеров всех
восхищали и вдохновляли'. Но разве монархизм исключает героику или ей мешает?
'Отталкивание от социалистического лагеря было вызвано констатацией: против
царя шли с бомбами и забастовками, а теперь пасуют...' Браво! Но ведь
монархисты это самое и говорили и чувствовали.
'Гибель лучших из лучших офицеров, похищения генералов Кутепова и Миллера говорят
о трагической детской беспомощности'. Допустим хотя бы и так. Хотя это и не
вполне справедливо. Но ведь это говорит самое большее о недостаточно хорошей
организации борьбы с большевиками, - и никак не является доводом против
монархической идеи.
А, как факт, потом в работе НТС срывов к неудач, и даже похищений их членов,
возникало ведь вдоволь!
Однако вот: 'Чувствовался скептицизм к старшему поколению и его начинаниям'.
Законный ли? Это старшее поколение выдержало- и именно героически!.- тяжелейшую
борьбу с коммунистами. А если, опять-таки, методы борьбы (особенно в новых,
очень трудных условиях) в чем и хромали, - разве это доказывает, что вековая,
вечная идея России, выражавшаяся в словах: "За веру, царя и
отечество!" была плоха?
А что же нового могли дать солидаристы, что они конкретно предлагали?
'Непредрешенчество', это не ответ на вопрос, это - уход от ответа!
Ну вот: повышенный интерес к фашистскому опыту в Италии, - это уже ближе к
разъяснению настроений нацмальчиков. Только ведь сии пути оказались
химерическими сии схемы ложными болотными огоньками... Хотя, согласимся, данной
болезнью переболела вся Европа: не диво, если и часть русской эмиграции тоже.
Лозунг: "Поиск новых путей и решений" относится, собственно говоря, к
приемам, к тактике противодействия большевизму. Идеология тут не при чем.
Что же до таких принципов как: 'Признание примата духа над материей" - так
он уж безусловно входит в монархическое миросозерцание (да и в словах "за
веру" как нельзя более ясно выражен).
"Отмежевание от марксистского социализма и от реакции"; ну, тут,
заключены две вовсе разные вещи. От социализма монархисты, конечно,
отталкивались; а что такое "реакция" - оно не слишком ясно.
Подразумевается ли возвращение к тем устоям, на коих всегда держалась Россия,
когда являлась могучей и благоденствующей? И вообще - всякому известно, что
монархия может быть и очень либеральной. включающей обширные свободы.
НТС отмежевался от помощи белым в Испании. Можно такое решение аргументировать.
Мы его считаем однако глубоко ложным.
И в чем же состояла идея 'солидаризма'! Мы ее изложения у Байдалакова так и не
находим. Получается, что монархической идее с ее божественным и историческим
обоснованием, энтесовцы противопоставляли- пустое место!
В отличие от коммунистов и хотя бы даже социал-демократов, у коих свои доктрины
имеются очень скверные, но все же ясные. Дальше идут, и это безусловно самое
ценное, рассказы о технике и порядке действий Национального Трудового Союза во
время Второй Мировой войны. О том как солидаристам удалось захватить
значительное влияние в РОА и как это потом в жизни преломлялось.
Подробно обсуждать, здесь их действия не будем. Но вот любопытные детали
(цитируем Байдалакова): 'С.Л.Войцеховский и майор Регенау, оба реакционные
монархисты'. Поэтому с ними НТС не желал сотрудничать. С Русским Корпусом на
Балканах - тоже нет. Тем не менее, именно Регенау (он же Хольмстон, он же
Смысловский) сумел спасти своих солдат и офицеров, советских подданных, от
выдачи. Спаслись и те подсоветские, которые попали в Русский Корпус. А те, кто
служил в РОА, и именно там, где слушались энтеэсовцев - в значительной мере
пошли под нож:
Добавим, что после войны, - и вплоть до падения советской власти в СССР;
солидаристы занимали по отношению к монархистам, резко враждебные позиции.
Было ли это нужно, и зачем?
Теперь, по некоторым слухам (непроверенным!) они склоняются к более
примирительным взглядам. Тем лучше, если и вправду так.
Но многое в прошлом ведь уже не поправишь. Хотя никогда не поздно сделанные
ошибки пересмотреть...
Владимир Рудинский
От редакции: Также спаслись те, кто доверились покойному сотруднику
'Нашей Страны' Сергею Львовичу Войцеховскому. Он сумел снарядить два поезда и
вывезти политических эмигрантов и беженцев из Варшавы, из под носа наступающей
Красной Армии.
http://specnaz.ru/istoriya/124/
СПЕЦНАЗ РОССИИ N 12 (75)
ДЕКАБРЬ 2002 ГОДА
Ольга Егорова
БЕШЕНАЯ МАРИЯ
Трагические события в Москве запомнились,
прежде всего, участием в них смертниц, которые составляли ударную силу банды
Бараева. История знает много примеров участия женщин в террористической
деятельности. Россия в этом ряду не исключение. Из школьного курса мы помним
народоволку Софью Перовскую, 'эссеровскую Богородицу' Марию Спиридонову,
анархистку Фани Каплан и многих других фигурантов 'очистительного террора'.
Но были яркие личности и с другой стороны, которые отличались не меньшим
фанатизмом в отстаивании своего видения мира. И если эссеровские боевички,
равно как и нынешние чеченские смертницы, были лишь пушечным мясом, слепым
оружием чужой воли, то женщина, о которой пойдет речь, в 20-х годах встала во
главе террористической деятельности, направленной против Советской России.
Белый террор смолянки
Миллионы кинозрителей знают эту женщину благодаря образу, созданному народной артисткой СССР Людмилой Касаткиной в художественном фильме конца 60-х 'Операция 'Трест'.
Племянница генерала Кутепова. (она не была племянницей ген. Кут.! см. книгу С. Л. Войцеховский 'Трест'; Воспоминания и документы; ldn-knigi) Героиня Первой Мировой войны, добровольцем ушедшая на германский фронт. Кавалер двух Георгиевских крестов. Борец за Белую идею, и она же - глава Союза русских террористов, получившая прозвище 'Бешеная Мария'.
В 1927 году эта женщина в составе группы диверсантов пыталась взорвать общежитие ОГПУ на Малой Лубянке. И погибла в Смоленской области, отстреливаясь до последнего патрона. Таков послужной список Марии Захарченко - человека яркого, неординарного и весьма противоречивого. Впрочем, как и само то время; она жила и дралась за ту Россию, которую потеряла.
Мария Владиславовна Лысова родилась 3 декабря 1893 года в дворянской семье, проживающей в собственном поместье Пензенской губернии. Смольный институт окончила с золотой медалью и, пробыв год в Лозанне, вернулась на родину. Никто тогда не мог заподозрить в миловидной девушке опасную и жестокую террористку. Хотя: кое-какие черты уже проглядывали сквозь утонченную натуру дворянской барышни. Хозяйственная и решительная, она привела в порядок поместье и создала при имении конный завод.
В 1913 году Мария выходит замуж за участника японской войны капитана Михно. Начавшаяся мировая война нарушила всю налаженную семейную жизнь. Муж, тяжело контуженный в ходе боевых действий, умер, а через три дня родилась дочь. Другая бы осталась воспитывать грудного ребенка, но не такой была Мария. Она решила мстить. Оставив новорожденную на попечении кормилицы и гувернантки, молодая женщина направилась в столицу, решив - ни много, ни мало, - заменить мужа.
'Есть женщины в русских селеньях:' Классик написал это относительно крестьянских жен, но были такие натуры и среди дворянок, готовые 'в горящую избу войти'. Мария Лысова добилась-таки направления на фронт. Ее храбрость и выносливость вызывали уважение, а безжалостное отношение к противнику и порой излишняя жестокость удивляли даже бывалых вояк.
Мария настояла на том, чтобы ее взяли в конную разведку. Однажды, находясь на задании с двумя рядовыми, нарвалась на немецкую засаду. Один из солдат был убит на месте, другого, тяжело контуженного в живот, Мария, сама раненная в руку, под вражеским огнем вынесла его на себе. За этот подвиг она была награждена солдатским Георгием. Второй крест 'барышня из Смольного' получила в ноябре 1916 года.
Осенью 1917 года, когда фронт развалился, а солдаты разбежались по домам, она появилась в родном имении, к тому времени уже разоренном крестьянами и вернувшимися с войны земляками из ближнего села. В ответ Мария сформировала отряд из офицеров, студентов и старших гимназистов. Отчаянная молодежь носилась по всему Пензенскому уезду, поджогами сел отвечая крестьянам за убийства помещиков и разгромы дворянских гнезд. Отыскав же руководителей налета на собственную усадьбу, Мария приняла личное участие в расстреле погромщиков. Месть стала привычным состоянием ее души.
Дом Лысовых был к тому времени занят под местный совет, и она поселилась в маленьком флигеле во дворе. Здесь, чуть ли не на глазах у новой власти, бесстрашная Мария организовала переправу офицеров к Колчаку. Однажды к ней в домик постучал генерал Розанов, еще недавно вручавший ей Георгиевский крест. Вместе со своим товарищем, полковником Захарченко, он пробирался на восток.
Генерала Розанова удалось отправить с первым же обозом, впоследствии он стал начальником штаба Колчака. У полковника же, старого друга ее покойного мужа, открылась рана, и он вынужден был задержаться. Вскоре Мария стала Захарченко, - под этим именем она и вошла в историю разведки и терроризма.
За Белое дело
Полковник Захарченко когда-то служил в Персидской бригаде и сумел достать документы о том, что является персидским подданным. Так и Мария приобрела подданство этой страны.
Операция по переправке офицеров на восток становилась все более опасной, на след Марии Захарченко вышла ЧК, - надо было поскорее убираться из Пензы. Новоявленные 'персы' отправились в Астрахань, откуда пароходом добрались до Пехлеви, где друзья полковника наладили выгодное дело. Теперь можно было немного пожить в покое. Но это оказалось неприемлемо для Марии, рвавшейся в бой и мечтавшей отомстить тем, кто отнял у нее имение и любимый конный завод.
До Персии стали доходить слухи о том, что на юге России создается Добровольческая армия. Супруга полковника Захарченко, сама в недавнем прошлом ротмистр, настаивала: 'Мы едем туда!' Полковник принял под свое командование Кавказский полк, Мария стала его ординарцем, и при ней состояли еще два ординарца-перса.
Вся история Добровольческой армии оказалась вписана в страницы жизни молодой женщины: поход на Москву, успехи и поражения, новороссийская катастрофа, Крым, Северная Таврия, непрерывные бои. Захарченко еще более ожесточилась. Сама казнила захваченных в плен красноармейцев, - расстреливала их из пулемета, чем заслужила прозвище 'Бешеной Марии'.
Семейное счастье четы Захарченко тоже длилось недолго. Полковник был тяжело ранен и умер на руках жены. В одном из последних боев, в ноябре 1920 года, Мария, тяжело раненная, отбилась от полка и с обмороженными руками и ногами, с трудом добралась до Керчи, где успела на последний пароход, уходивший в Константинополь. Целая армада судов - от дредноута до парусников и баркасов увезла к турецким берегам остатки разбитого, но не сломленного белого войска.
Эмиграция
Для Марии началась тягостная жизнь в эмиграции. Военные и гражданские люди болезненно приспосабливались к новой жизни на чужбине. Тысячам из них пришлось стать пролетариями и остаток своей жизни потратить на то, чтобы заработать кусок хлеба тяжелым физическим трудом. Другие, моложе и амбициозней, тратили свою энергию на завоевание нового места под солнцем.
Показательна в этом плане 'столица' Русского зарубежья - Париж, где чисто внешне не менее трети эмигрантов составляли бывшие офицеры императорской и белых армий, среди которых было немало генералов и полковников. Русских офицеров можно было встретить в Париже везде.
Военных узнавали по выправке и манерам. 'Певцы в кабаре, фотографы, садовники, таксисты, военные инструкторы - список можно продолжать и продолжать, - писал американский журналист У. Хантингтон. - Некоторым все же удавалось создать свой бизнес и затем дать рабочие места таким же русским, но многие работали швейцарами в ресторанах и кабаре. Вас привез в кабаре генерал, помог выйти из такси адмирал, для вас играл на балалайках оркестр бывших солдат с дирижером-полковником, а проводил вас капитан. И все это в один и тот же вечер'.
Эмигрантка поневоле, Мария вместе со своим гражданским мужем, врангелевским разведчиком штабс-капитаном Георгием Радковичем, пробирается в Германию. В Берлине, где в эти годы активно действовал 'Высший монархический совет' (ВМС), работа для боевой пары скоро нашлась. И неизвестно, как бы сложилась ее судьба, если бы не родственные связи.
Впрочем, можно предположить, что с ее фронтовым опытом, характером и темпераментом, она, так или иначе, не осталась бы в стороне, - непременно оказалась бы среди боевиков Русского общевоинского союза (РОВС). Положение же ее дяди, генерала А. П. Кутепова (он не был ее дядей!; ldn-knigi), постепенно сосредоточившего в своих руках власть в этой мощной организации, позволило Марии выйти на широкий оперативный простор. Так, во всяком случае, тогда казалось и ей, и руководству Союзом.
РОВС
Чтобы понять, какое положение занимала Мария Захарченко в организации белого террора, а также операции ОГПУ под кодовым наименованием 'Трест', необходимо бросить беглый взгляд на военную эмиграцию 20-х годов. В то время она представляла собой наиболее организованную силу, враждебную большевистскому режиму. Офицеры, как никакая другая социальная группа, стремились не раствориться в массе беженцев, не потеряться на чужбине, - а для этого необходимо было сохранить воинскую структуру.
Поставив главную задачу - кадровое сохранение армии, - главком, генерал П. Н. Врангель исходил из того, что ее статус и условия существования в эмиграции требуют особого подхода. Он сформулировал его так: 'Армия постепенно перейдет к новым формам и условиям жизни: Армия будет существовать в полураскрытом виде, но армия должна быть сохранена во что бы то ни стало'.
1 сентября 1924 года барон Врангель издал приказ об образовании 'Русского общевоинского союза' (РОВС). В РОВС включались все части, а также военные общества и союзы, которые приняли приказ к исполнению. Внутренняя жизнь отдельных организаций сохранялась в неприкосновенности. Таким образом, сам РОВС выступал в роли объединяющей и руководящей структуры. Его председателем стал сам главнокомандующий. Фактическим же лидером организации являлся генерал А. П. Кутепов; он знал цену своей боевой племянницы Марии, а потому сразу же привлек ее к делу.
С первых шагов РОВС задумывался как временный перерыв в гражданской войне в ожидании нового похода. Армия, переведенная на гражданское положение, разбросанная по разным странам, но сохранившая структуру и иерархию подчиненности, дисциплину, традиции, - вот что представлял собой РОВС. Всевозможные учебные курсы и свои органы печати позволяли держать наличный состав Союза в боевой готовности.
Довольно трудно установить, какая численность Союза была в 20-х годах. По подсчетам канцелярии, она достигала 40 тысяч военных. По некоторым заявлениям руководства РОВС, цифра личного состава доходила до 60 тысяч членов. Однако это был списочный состав. Реально членами организации, - кто платил взносы с заработка, посещал собрания и различные мероприятия, являлись 10-12 тысяч. Активно же работали в руководящих структурах не более тысячи. Все основные вакансии были заняты, и места для таких людей, как Захарченко и ее муж, не находилось.
Постепенно большинство созданных в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке, в Америке офицерских организаций вошли в состав РОВС. Исключением стали немногие союзы, не отказавшиеся от партийно-политической работы. Руководство РОВСа строго следило за соблюдением формального принципа невмешательства армии в политику.
В этом вопросе, как полагали многие, Врангель совершил ошибку. Его упорство помешало действительному единению российских военных на чужбине. Внешняя аполитичность противоречила реальным настроениям офицеров, способствовала притоку случайных людей, духовно и идеологически неустойчивых, а главное, - вызывала разочарование тех элементов армии, которые сохранили непримиримую ненависть к большевикам и были готовы продолжить вооруженную борьбу.
Так как возобновление гражданской войны затягивалось, генерал Кутепов, официально числящийся помощником Врангеля, сделал ставку на подпольную работу и террор, - в чем его полностью поддерживала 'бешеная Мария'. Не имея точных сведений о положении в СССР, он рассматривал своих боевиков в качестве детонатора будущего взрыва, который должен смести большевистскую власть с лица земли. Военный до мозга костей, Кутепов не видел иного пути борьбы, кроме вооруженного.
Вырабатывая свою программу, Кутепов сотрудничал с людьми разных политических взглядов, и постепенно стал крупным лидером белой эмиграции. Отношения между обоими военными вождями, и в крымский период не отличавшиеся особой теплотой, заметно охладели. Врангель, изолированный в Сербии от большинства своих войск, дислоцированных в Болгарии, не без оснований опасался претензий Кутепова и группировавшейся вокруг него молодежи.
В начале 1924 года Кутепов сообщил племяннице, что великий князь Николай Николаевич предложил ему возглавить подпольную борьбу против Советского Союза.
- И что же вы сказали ему?..
- Я его принял, Мария.
- Слава Богу, свершилось! - выдохнула Захарченко и расцеловала дядю в обе щеки.
То реальное дело, о котором она так долго мечтала, покинув Россию, и изнывая от безделья в эмиграции, нашло ее. Она горела желанием отправиться в ту Россию, которая была потеряна, но обретение которой зависело теперь и от ее, Марии Захарченко, усилий.
В боевую организацию Кутепова пришли многие бывшие офицеры белой армии не желавшие сидеть, сложа руки. Официально руководство Кутепов принял 21 марта 1924 года и перешел в распоряжение великого князя Николая Николаевича, в связи с чем барон Врангель своим приказом освободил его от обязанностей помощника Главнокомандующего и начальника Галлиполийской группы в Болгарии.
В Париже Кутепов поселился в том же доме, где располагалась штаб-квартира РОВС (улица Колизе, 29). Пользуясь тем, что Врангель жил в Сремских Карловцах, а с 1926 года - в Брюсселе, лишь изредка приезжая в Париж, Кутепов исподволь брал в свои руки управление канцелярией и отделами РОВС.
Избегая открытого декларирования своих взглядов, он окружил себя такими же, как он сам, сторонниками активных разведывательно-диверсионных операций против Советской России. Марня служила ему надежной опорой. Ее обаяние, сила и характер, - и конечно, фронтовое прошлое, отмеченное двумя Георгиевскими крестам, - служили эффективным оружием при вербовке нужных делу кадров.
С помощью радикально настроенной боевой молодежи Кутепов организовал в РОВСе так называемую внутреннюю линию - неформальную структуру, через которую проводилась тайная работа по созданию террористической организации прямого действия.
Тем временем опасения Врангеля, что Кутепов оттесняет его на вторые роли, получали все новые и новые основания. К тому же барон со всевозрастающим беспокойством относился к этой тайной деятельности Кутепова. Он считал, что это может поставить РОВС под удар ОГПУ, сделав его жертвой оперативной провокации. Врангель, в отличие от того же Кутепова, категорически отказался вступать в контакт с представителями Монархической организации центральной России (МОЦР), или попросту 'Треста'.
Операция 'Трест'
На границе в районе Сестрорецка чекисты решили организовать 'окно', и начальнику погранзаставы Тойво Вяхя выпала роль 'предателя' - проводника. Участие Вяхя в операции 'Трест' относится к августу 1924 года, когда полномочные представители генерала Кутепова в России, - Мария Захарченко и ее муж, белогвардейский офицер Радкевич, переправлялись нелегально через границу, направляясь на работу в Ленинград.
:Тойво Вяхя было страшно. Если Захарченко его хоть в чем-нибудь заподозрит, пощады не жди. Умная и жестокая, Мария не боится ни пеших переходов, ни водных преград, прекрасно ориентируется на местности, и стреляет отлично, причем с обеих рук, - сразу и без промаха. Пустить ему пулю в затылок для нее секундное дело, и рука не дрогнет. Однако все обошлось. И только тогда, когда Захарченко со своим спутником оказалась на финском берегу, Тойво вздохнул с облегчением.
СПЕЦНАЗ РОССИИ N 01 () ЯНВАРЬ 2003 ГОДА
Ольга Егорова
БЕШЕНАЯ МАРИЯ
Операция 'Трест'
Поступавшие из Советской России сведения о мощной монархической организации, якобы действующей в глубоком подполье, и которая ждет помощи из-за границы, вселяли оптимизм в Кутепова, подталкивая к решительным действиям. Барон Врангель не поддерживал подобные методы, опасаясь провокации со стороны ГПУ. И его опасения полностью оправдались.
Учитывая планы эмигрантских центров, руководство ОГПУ решило легендировать якобы существующую на территории Советской России нелегальную организацию под названием 'Монархическое объединение Центральной России' (МОЦР). Благо, опыт имелся. Впервые метод создания подставной структуры был применен в начале 20-х против организации Бориса Савинкова (операция 'Синдикат').
Формально роль руководителя МОЦР отвели широко известному в эмигрантских кругах бывшему царскому генералу А. М. Зайончковскому. Привлечение офицеров старой императорской армии, служивших в то время у большевиков, позволило убедить лидеров эмиграции, что при МОЦРе существует сильная военная группа, имеющая значительную поддержку в РККА. Среди знаковых фигур выделялся бывший генерал Генерального штаба Н. М. Потапов, сослуживец Кутепова по гвардейскому Преображенскому полку - после революции он перешел на сторону большевиков и стал членом коллегии Народного комиссариата по военным делам.
Основная нагрузка легла на плечи Александра Якушева. Его биография как нельзя лучше подходила для идеолога подпольной организации. Действительный статский советник. В феврале 1917 года он отклонил предложенный ему пост товарища министра во Временном правительстве Керенского, посчитав, что это назначение вступит в противоречие с его монархическими убеждениями. После окончания гражданской войны - крупный специалист в Наркомате внешней торговли, одновременно скрытый противник Советской власти.
На момент ареста Якушев, переживший к этому времени тяжелый идейный кризис, был внутренне готов к 'смене вех', а потому на предложение начать работать на ОГПУ дал положительный ответ. В конце 1922 года он - по 'легенде' член Политсовета МОЦР, выехал во Францию, где и состоялось его 'боевое крещение', первая встреча с лидерами монархического движения.
В августе 1923 года Якушев (за границей - Федоров) имел встречу в Париже с великим князем Николаем Николаевичем и таким матерым волком как генерал Кутепов. Присутствовала на 'смотринах' и Мария Захарченко. Она внимательно присматривалась к новому человеку из Советской России. Считается, первое впечатление о человеке - самое верное. Сказать, что Якушев не понравился ей, значит, не сказать ничего. Но постепенно агенту ОГПУ удалось растопить лед недоверия, и даже убедить своих собеседников в реальности представляемой им организации.
Генерал Кутепов так и не внял предупреждениям Врангеля, и в сентябре 1923 года с его благословения в СССР отправились 'племянники' - Мария Захарченко и Георгий Радкевич, снабженные документами на имя супругов Шульц. Им предстояло наладить постоянную связь между МОЦР и Парижем, а заодно провести рекогносцировку на местности.
В ОГПУ понимали, что наибольшую опасность в этой паре представляет Захарченко. Чтобы направить ее энергию в нужное русло, решено было подключить ее к активной работе. В интересах Лубянки, естественно. С этой целью Марии была поручена роль передаточного звена на линии связи МОЦР с представителями эстонской и польской разведок (где польская, там и английская).
Обстоятельно изучив ситуацию, 'племянники' направили в Париж донесение: действительно, как и говорил Якушев, МОЦР является серьезной организацией с перспективой роста, а Кутепову необходимо познакомиться с некоторыми ее руководителями. Мнение Марии - живой и невредимой! - имело вес, дядя согласился.
Тем временем в Париже усилились трения между ним и Врангелем. Узнав о том, что Кутепов втайне от него установил прямые связи с МОЦР, барон выехал к Николаю Николаевичу для получения поддержки по вопросам усиления своего единоначалия. Однако поездка не помогла. Кутепов, человек железной воли и больших организаторских способностей, взял верх.
С изменением расстановки сил в руководстве РОВСа особое значение для Кутепова приобрела роль племянницы, его главной представительницы в России. 'Тресту' доверяли, на него делали основную ставку в большой игре. Доказательством этому послужило приглашение Якушева (но под присмотром Захарченко) на встречу с генералом.
Смертельная игра
Личная встреча Якушев-Кутепов состоялась в вольном городе Данциге 6 июня 1924 года, и надо сказать, что Александру Александровичу, проявившему недюжинные способности и виртуозность подлинного разведчика, удалось-таки переиграть и даже обаять матерого волка.
В деле 'Трест', находящемся в Архиве СВР, не сохранилось сухой статистической отчетности о точном числе выявленных агентов, арестованных или перевербованных на Лубянке. А вот 'помощь', которую 'Трест' через Марию Владиславовну оказывал западным спецслужбам в получении 'секретной' военно-политической информации о Советской России и ее вооруженных силах, документирована в самых разных видах. В ходе операции по предложению ОГПУ и с согласия Реввоенсовета республики было создано специальное бюро по подготовке дезинформации для военных разведок Запада, работавшее весьма успешно.
Безусловно, появление в Москве 'племянников' значительно осложнило ведение игры. Вместе с тем, стало очевидным, что в руководстве МОЦР должен быть армейский специалист, так как Александру Якушеву было трудно вести 'переговоры' по военным вопросам. Решено было создать штаб, ведающий военными делами, его руководителем стал генерал-лейтенант царской армии Потапов, работавший, как уже отмечалось, на ответственном посту в командовании Красной Армии.
Между тем МОЦР успешно расширял свои связи. К середине 1924 года через Р. Бирка, перешедшего к тому времени на работу в министерство иностранных дел Эстонии (в качестве дипкурьера) были установлены отношения с финской разведкой, а также с агентом английской разведки - представителем великого князя в Финляндии Н. Н. Бунаковым.
Передаваемые по каналам МОЦР материалы заинтересовали финнов и господ из Intelligentservice, поэтому западные спецслужбы пошли на расширение контактов с монархическим объединением. С этой целью было открыто 'окно' на советско-финской границе, в районе Сестрорецка.
Эмиссар Артузова
Начальнику погранзаставы Тойво Вяхя выпала роль 'предателя' - проводника. Его участие в операции 'Трест' относится к августу 1924 года, когда полномочные представители генерала Кутепова в России, Мария Захарченко и ее муж переправились нелегально через границу, на этот раз в Ленинград.
Мария не умела сидеть на месте: то, по просьбе Кутепова, мчалась в Париж для поддержки дяди, то, получив новое задание от руководства 'Треста', спешила его выполнить, как всегда, с полной готовностью. Знала бы она, как лестно о ней отзывается руководство КРО!
Из докладной занписки помощника начальника КРО ОГПУ В. А. Стырне:
'Чувствуя шаткость своего положения, Кутепов вызвал племянницу в Париж для своей поддержки, которая, конечно, внесет еще большую путаницу в создавшуюся обстановку, сумеет одновременно должным образом рекламировать Трест, и тем самым мы в Кутепове будем иметь еще более преданного нам человека, а в лице племянницы мы будем иметь такого человека, который будет всегда идти против интервенции, с другой стороны, рекламировать Трест, и, кроме того, будет такой сотрудницей, которая выполнит любое наше поручение с полной готовностью и с абсолютной точностью:'
Мария получила новое задание - на этот раз руководство ОГПУ решило заманить в СССР давнего врага советской власти Сиднея Рейли, британского разведчика, еще в 1918 году приговоренного к расстрелу за участие в заговоре Локкарта.
Узнав о существовании МОЦР в апреле 1925 года, уже после ареста Савинкова, Рейли направляет в адрес этой организации письмо, в котором бывший одесский еврей дает рекомендации относительно развертывания террора.
'Третий способ, вне которого, по моему глубокому убеждению, нет спасения, - писал Рейли, - это террор. Террор, направляемый из центра, но осуществляемый маленькими, независимыми группами или личностями против отдельных выдающихся представителей власти. Цель террора всегда двояка. Первая, менее существенная - устранение вредной личности; вторая, самая важная - всколыхнуть болото, прекратить спячку, разрушить легенду о неуязвимости власти, бросить искру'.
И далее он продолжал: 'Нет террора, - значит, нет пафоса в движении, значит, жизнь с той властью еще не сделалась физически невозможной, значит, это движение преждевременно или мертворожденно'.
После ознакомления с письмом Рейли, которое, по сути, представляло собой программу организации актов террора на территории Советской России, было решено заманить британского разведчика на территорию республики. К решению этого вопроса подключили Марию Захарченко.
В середине сентября британский разведчик приехал в Хельсинки, где его встретила Мария Владиславовна со своим мужем (под фамилией супругов Красноштановых они вполне легально выехали за кордон). Ознакомив Рейли с деятельностью 'Треста' - этой 'главной опорой контрреволюционных сил в России', они вызвали его живейший интерес, а приехавший Якушев сумел подыскать такие доводы, которые заставили Рейли рискнуть.
'Он начал с того, - писал в своем отчете Якушев, - что заявил о невозможности приехать к нам. Ему хотелось бы ознакомиться с нашей организацией, но сделает он это месяца через два-три. Я спросил, сколькими днями он располагает, и сказал, что обидно, проделав такой огромный путь из Америки до Выборга, остановиться у порога, который он словно рискует переступить: если вопрос только в сроке, то я берусь организовать поездку в Москву так, что в среду к отходу парохода он будет обратно в Гельсингфорсе'.
Якушев при этом дал точный расчет его турне по России. 'Рейли сосредоточенно думал минуту, потом сказал: 'Вы меня убедили, я еду с Вами'. Бунаков подпрыгнул и громко засмеялся. Рейли сразу оживился. Мы заговорили о деталях путешествия: Рейли соглашался со всем, что я ему говорил, и заметил, что Кутепов же рассказывал ему обо всем и совершенно в том же духе, как и я:'
25 сентября вместе со своими спутниками он перешел границу в районе Куоккала. На станции Парголово Рейли был посажен в транзитный поезд. Там его ожидал Якушев, 'легально' перешедший границу и 'рядовой член МОЦР' Щукин, роль которого играл чекист Г. Сыроежкин.
В Ленинграде Сыроежкин отвез господина на подготовленную чекистами квартиру, которую выдал за свою. Здесь Рейли встречался с эмиссаром генерала Врангеля Мукаловым. В Москве также были устроены контакты с сотрудниками ОГПУ, выдававшими себя за 'деятелей МОЦР'. Дорогого гостя отвезли на дачу в Малаховку, где было инсценировано заседание политсовета организации. Характерно, что для финансирования деятельности МОЦР Рейли предложил организовать: 'экспроприацию' художественных ценностей из советских музеев, а также активное сотрудничество с британской разведкой.
После совещания Рейли, по его просьбе, привезли на квартиру одного из 'подпольщиков'. Здесь он написал друзьям в Германию и США открытки, не подозревая, что пишет прямо из 'большевистского логова'. По дороге на вокзал он был арестован.
Рейли поместили во Внутреннюю тюрьму в доме ? 2 на Большой Лубянке, где до этого содержался Борис Савинков. В целях конспирации для охранников тюрьмы он значился как заключенный ? 73 и был одет в форму сотрудника ОГПУ.
Специалист по русским делам, консультант Черчилля, он, после долгих уловок и колебаний, дал развернутые показания о деятельности английской и других иностранных спецслужб. Он даже написал письмо Дзержинскому, в котором выражал желание сотрудничать с советской контрразведкой. Но - поздно. 5 ноября 1925 года смертный приговор, вынесенный Сиднею Рейли в 1918 году, был приведен в исполнение.
Исчезновение Рейли вызвало настоящую панику. Однако, благодаря принятым мерам, доверие к 'Тресту' удалось сохранить. На границе были инсценированы перестрелка и 'убийство' трех человек. В советской печати об инциденте было помещено краткое сообщение.
Факт 'гибели' Рейли на границе расследовали Захарченко и ее муж. Они опросили финских пограничников, местных жителей, которые подтвердили, что слышали перестрелку на российской стороне и видели, как увезли трупы. Проверяющим ничего другого не оставалось, как зафиксировать случайную смерть британского разведчика.
'Племянники' получили информацию о 'расстреле за измену' 24-летнего пограничника Тойво Вяхя. Он перестал существовать. А через некоторое время начальником заставы на побережье Черного моря, в глухой бухте Дюрсо, стал молодой командир с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Была осень 1925 года. Тойво Вяхя, теперь уже Ивану Петрову, предстояло начать жизнь сначала.
'Три столицы'
Провал Рейли вызвал у руководителей монархических организаций за рубежом определенные сомнения в возможностях 'Треста'. Чтобы укрепить пошатнувшееся к нему доверие, было решено удовлетворить просьбу одного из активных деятелей эмиграции В. В. Шульгина, известного тем, что в марте 1917 года он выбивал отречение у Николая II.
Шульгин давно высказывал мысль о том, чтобы МОЦР оказал ему содействие в нелегальной поездке по СССР, для поисков сына, пропавшего без вести в годы гражданской войны. Мария первая поддержала просьбу Шульгина. И такая поездка состоялась.
В ночь на 23 декабря 1925 года Шульгин был нелегально переправлен через границу. Он побывал в Ленинграде, Киеве и Москве. В отчете о впечатлениях Шульгина сообщалось, что он 'глубоко потрясен всем тем, что ему пришлось увидеть на первых порах, и той громадной разницей, которая произошла в культурном отношении'.
На оперативном совещании Менжинский высказал мысль: предложить видному монархисту написать книгу об обновленной России, какую он увидел своими глазами. В 1927 году в Берлине вышла в свет книга 'Три столицы' - она, надо сказать, произвела эффект разорвавшейся бомбы, поскольку автор достаточно объективно описал отдельные успехи в области экономики и образования, достигнутые в ходе проведения НЭПа. Мало кто знал, что первыми читателями этой рукописи были руководители КРО ОГПУ, от имени политсовета 'Треста' давшие 'санкцию' на публикацию книги.
'Мы редактировали ее на Лубянке', - вспоминал позже Артузов. Естественно, что книга получилась если не явно просоветской, то благожелательной к советской власти, что вызвало целую бурю в эмигрантской среде. Больше всего были недовольны Кутепов и его племянница. После разоблачения 'Треста' Шульгин, как литератор и публицист, замолчит надолго. Крах иллюзий нанес ему сильнейший политический и моральный удар.
Конец операции 'Трест'
До середины 20-х годов с помощью 'Треста' контрразведчикам удавалось добиваться того, что зарубежные центры на территории СССР не осуществили никаких террористических и диверсионных актов. Однако политика 'накапливания сил' не устраивала наиболее радикальных монархистов, которые все же настаивали на насильственных действиях. Особенно активно наседала Мария Захарченко.
В 1926 году она выехала в Париж для переговоров с Кутеповым, которому энергично доказывала, что МОЦР имеет возможности проводить реальные террористические акты. Генерал познакомил племянницу с большим сторонником террора А. И. Гучковым - военным министром в правительстве Милюкова, бывшим председателем Государственной Думы 3-го созыва и лидером партии 'октябристов'.
Как сообщали зарубежные источники ОГПУ, они обсуждали планы закупки в Германии отравляющего газа для осуществления массового отравления делегатов предстоящего съезда Советов во время заседания в Большом театре. Одновременно предлагалось нелегально переправить в Москву отряд из двухсот офицеров, который должен был захватить Кремль после совершения этой акции. МОЦР даже направлял специального эксперта в Париж для испытания отравляющего газа.
Несмотря на старания чекистов, Кутепов все же перебросил в СССР трех своих офицеров. Это свидетельствовало о том, что МОЦР уже не мог сдерживать возрастающей активности боевиков РОВСа. Кроме того, отношение Марии к Якушеву и Потапову ('руководителю' военной секции МОЦР - 'Треста') окончательно определилось.
Захарченко все чаще стала высказывать подозрения в адрес Якушева, который 'сознательно сдерживает активность'. Без реальных и громких акций, убеждала она, монархисты могут полностью дискредитировать себя среди руководящих кругов иностранных государств и рядовых, непримиримых к советской власти, эмигрантов.
Действительно, за все время контактов монархистов с 'трестовиками' на территории СССР не было проведено ни одной подрывной акции, что еще больше усиливало сомнения сторонников террора и диверсий в дееспособности МОЦРа. Смутные подозрения Марии оформились в уверенность, что Якушев и Потапов не пригодны для руководства 'Трестом'. Теперь только Опперпут, он же 'барон Стауниц' представлял для нее интерес, тем более, что деловая связь с последним вскоре перешла в интимную. Кутепов теперь через Марию напрямую сносился с Стауницем-Опперпутом и делал ставку только на него.
Однако в апреле 1927 года Кутепова постигло жестокое разочарование. 'Барон Стауниц' сообщил Марии Захарченко об истинном назначении МОЦР и в ночь на 13 апреля 1927 года через еще действующее 'окно' бежал с ней и с Радкевичем в Финляндию. Более того, он предупредил кутеповских агентов, и большинство из них бежало из России не через те пути, которые пришли, и тем спаслись.
Советский Азеф
Несмотря на провал, поставивший под удар судьбу всей операции, чекистам удалось обернуть ситуацию в свою пользу. По имеющимся каналам за рубеж была доведена информация, ставящая под сомнение искренность Опперпута. В частности, высказывались предположения, что его бегство специально организовано советской контрразведкой для дискредитации монархического подполья в СССР. Это еще более запутало и без того сложную и противоречивую для эмигрантов и западных разведок ситуацию.
В мае 1927 года в рижской газете 'Сегодня' появилась заметка 'Советский Азеф', в которой сообщалось, что Опперпут в свое время выдал ВЧК так называемую Таганцевскую группу. Речь шла о Петроградской боевой организации, которую якобы возглавлял профессор Таганцев. Он и связанные с ним по роду научной деятельности люди (более шестидесяти человек) были арестованы и расстреляны в августе 1921 года. Тогда же погиб и поэт Николай Гумилев.
В ответ на эти обвинения Опперпут вынужден был написать письмо, напечатанное в той же газете 'Сегодня' (май 1927 года). В нем он признавался, что несколько лет был секретным агентом большевиков, и как таковой являлся одним из руководителей созданного ОГПУ 'Монархического объединения Центральной России' (МОЦР). 'Тресту' удалось глубоко внедриться в высокие политические круги белой эмиграции и, в значительной степени, контролировать ее.
Эти сенсационные признания произвели впечатление разорвавшейся бомбы. От Опперпута потребовали доказать делом, что письмо - не новая уловка чекистов, иначе он мог поплатиться жизнью. Ведь если некоторые из лидеров белой эмиграции и раньше с подозрением относились к 'Тресту', то теперь находилось немало и таких, кто не хотел доверять беглому чекистскому агенту и расставаться с иллюзиями.
Трудно было поверить, живя в Париже или Берлине, что 'эти комиссары на Лубянке' способны работать так масштабно, на таком высоком оперативном уровне. В неловком положении оказались и спецслужбы ряда европейских государств, исправно выплачивавшие гонорары и 'МОЦРу', и эмигрантским разведывательным центрам, опиравшимся на позиции 'Треста' в СССР.
И все же, кем на самом деле был последний возлюбленный Марии Захарченко, этот таинственный и многоликий Опперпут-Стауниц (Штауниц)?
Эдуард Оттович Стауниц, он же Александр Оттович Опперпут-Упелинц, он же Павел Иванович Селянин, являлся игроком, человеком с ярко выраженным авантюрным складом характера. В 'германскую' он воевал младшим офицером в знаменитой Дикой Кавалерийской Дивизии. С началом гражданской ставил то на 'красное', то на 'белое'. Сражался под пролетарскими знаменами на Кавказе, а потом на Западном фронте.
В 1920 году Опперпут - на тот момент заместитель начальника штаба советских внутренних войск Гомельского района, тайно связывается с Борисом Савинковым и вступает в его организацию с крайне претенциозным названием 'Народный Союз Защиты Родины и Свободы', где развивает бурную деятельность. Вскоре под его началом в подпольном Западном Комитете 'Союза' насчитывается более семисот человек.
'Человек весьма смелый и энергичный, природный конспиратор', - так его характеризуют архивные документы КРО. В агентурном аппарате Лубянки он окажется после провала в 1921 году. Поставленный в то суровое время перед дилеммой, либо пуля, либо работа на ВЧК, Опперпут не слишком долго колебался и выбрал жизнь. На следствии он выдал всех своих сообщников, членов подпольной организации и, тем самым, казалось, полностью сжег за собой мосты.
Когда руководством ОГПУ разрабатывался замысел 'Треста' и выбирались люди из агентурного резерва на роль ключевых деятелей мифической организации, кандидатура Опперпута была также рассмотрена. Умевший подать себя, с офицерским лоском, остроумный и находчивый, дерзкий и насмешливый, с деловой финансовой хваткой, и даже с 'легким иностранным акцентом', он идеально подходил для создания образа главного финансиста монархического подполья. На протяжении шести лет Опперпут - 'барон Стауниц', под руководством оперуполномоченных КРО грамотно и честно играл отведенную ему роль.
Причина, по которой агент ОГПУ бежал на Запад, до сих пор заставляет ломать голову исследователей: роковая любовь к Марии Захарченко, деньги или все та же склонность к авантюрным предприятиям.
Белый террор
Великий князь Николай Николаевич сообщил доверенным лицам о своем 'глубоком разочаровании' в Кутепове. В письме генералу Барбовичу в июне 1927 года барон Врангель сообщал, что Кутепов оказался в руках советских Азефов, что он, Врангель, предупреждал его, а теперь совершенно открыто сказал, что после такого провала с 'Трестом', ему, Кутепову, следует отойти от дел: 'Однако едва ли он это сделает: Надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества'.
И, действительно, Кутепов не отступил. Отговорить его было невозможно. Он отдал приказ - развернуть террористическую деятельность и убивать как можно больше советских работников.
Неудачи не остановили неукротимого генерала. Он активно поддержал идею племянницы о создании Союза Национальных Террористов (СНТ), основной задачей которого должно было стать развязывание террора в СССР. Кроме того, Кутепова продолжала поддерживать английская разведка, благодаря которой в конце 1927 года им были получены 200 тысяч французских франков.
Внутри Советской России решено было действовать в двух направлениях. Первое - установление связей с офицерами Красной Армии (многие из них были кадровыми офицерами царской армии, однокашниками и однополчанами РОВСовцев) и подготовка военного переворота в Москве. Второе - так называемый 'средний террор' - террор против организаций, советских и партийных учреждений.
В 'Союз' РОВСовских террористов, по воспоминаниям его активистов, входило около трех десятков боевиков. На самом деле их было гораздо больше, так как конспирация была поставлена неплохо. Но даже три десятка - это немало, учитывая, что это были люди, прошедшие жестокую войну, а затем специальную подготовку в эмиграции. 'Трест' прекратил существование и 'очистительный' - уже никем и ничем не сдерживаемый террор - соскочил с предохранителя.
Из сообщения ИНО ОГПУ:
':В 1927 году Кутепов перед террористическими актами Болмасова, Петерса, Сольского, Захарченко-Шульц и др. был в Финляндии. Он руководил фактически их выходом на территорию СССР и давал последние указания у самой границы. По возвращении в Париж Кутепов разработал сеть террористических актов в СССР, и представил свой план на рассмотрение штаба, который принял этот план с некоторыми изменениями. Основное в плане было: а) убийство тов. Сталина; б) взрывы военных заводов; в) убийство руководителей ОГПУ в Москве; г) одновременное убийство командующих военными округами - на юге, востоке, севере и западе СССР.
План этот, принятый в 1927 году на совещании в Шуаньи (пригород Парижа, где находилась резиденция Великого Князя), остается в силе. Таким образом, точка зрения Кутепова на террористические выступления в СССР не изменилась. По имеющимся сведениям, Кутепов ведет 'горячую' вербовку добровольных агентов, готовых выехать в СССР для террористической работы'.
Последняя ходка
Мария Захарченко жаждала крови. Особенно она хотела отомстить Якушеву, который несколько лет водил ее за нос, заставляя 'втемную' работать на ЧК. Нужно было знать натуру этой волевой и жестокой женщины, чтобы понять: повстречай она 'Федорова', и рука с пистолетом не дрогнет. В свою очередь, Опперпут, затравленный недоверием, в сопровождении Марии, смертельно переживавшей свою вину за 'Трест', который лопнул, вызвался взорвать здание общежития ОГПУ на Малой Лубянке.
Как показывают архивные документы, выполнить эту задачу Опперпуту было по силам. Он хорошо знал особенность охраны общежития чекистов, вплотную примыкавшего к стене основного здания ОГПУ. В случае взрыва 'адской машинки' в этом месте значительных разрушений и жертв избежать бы вряд ли удалось.
Несмотря на отсутствие 'официальных окон' разоблаченного 'Треста', Мария благополучно пересекла границу в компании со Стауницем и Петерсом (очень удачный для Советской России псевдоним боевика РОВСа Вознесенского).
Группа 'Бешеной Марии', снабженная взрывчаткой английского производства, перешла границу и сгинула в неизвестность. Только в середине месяца выяснились некоторые подробности, заставившие Кутепова заскрипеть зубами.
4 июня 1927 года его боевики пытались выполнить поставленную задачу, но в самый последний момент удача отвернулась от них. Подожженный бикфордов шнур заметил один из чекистов, вставший ночью по малой нужде. Террористы бежали к западной границе, убив по дороге шофера, и ранив несколько человек.
В последние часы жизни Мария пережила еще одно крушение иллюзий. Ее предал человек, которому она поверила и которого она полюбила. Чекисты сидели 'на хвосте' у боевиков, когда Опперпут - или, как его там, Павел Селянин, - решил в одиночку уходить от преследователей: 'Мы расстаемся, мне - налево, вам - направо'. Сказал так. Или почти так.
Окруженная чекистами, племянница Кутепова отстреливалась, а затем покончила жизнь самоубийством. Так закончила свою жизнь бывшая смолянка, владелица конного завода, Георгиевский кавалер Мария Захарченко.
Вторая группа террористов действовала более удачно. 7 июня 1927 года бывший капитан белой армии Виктор Ларионов, Дмитрий Мономахов и Сергей Соловьев забросали гранатами зал ленинградского Центрального партийного клуба на Мойке. В это время некий тов. Ширвиндт читал там лекцию об американском неореализме. Осколками было ранено двадцать шесть человек, из них четырнадцать - тяжело. Все боевики благополучно вернулись в Финляндию.
6 июля 1927 года в газете 'Правда' был опубликован отчет о беседе с заместителем председателя ОГПУ Генрихом Ягодой.
'После провала покушения террористы немедленно двинулись из Москвы к западной границе, в район Смоленской губернии:
[Они - террористы] шли в разных направлениях:
:Тщательно и методически проведенное оцепление дало возможность обнаружить Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке: У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на Малой Лубянке и ряд других записей, ценных для дальнейшего расследования ОГПУ.
:Остальные террористы двинулись в направлении на Витебск. Пробираясь по направлению к границе, Захарченко-Шульц и Вознесенский: в перестрелке с нашим кавалерийским разъездом: покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте. Шульц умерла от ран через несколько часов'.
В справке Комитета Партийного Контроля КПСС от 1964 года в разделе об операции 'Трест' сказано, что Захарченко-Шульц и Опперпут 'пытались бежать за границу, но, будучи обнаруженными работниками ОГПУ в Смоленской области и, находясь в безвыходном положении, застрелились'.
Еще один документ - дневниковая запись, сделанная летом 1927 года генерал-майором Александром фон Лампе, который на тот момент возглавлял 2-й отдел РОВСа в Берлине: 'Чебышев говорит, что АПК (т. е. Кутепов - Авт.) старается показать, что он заставил Опперпута вернуться в Россию, где тот и погиб (последнее спорно), а с ним погибли преданные два офицера и Захарченко: АПК делается разведчиком именно того дурного сорта, который мне так не нравится: он начинает хвастать всем. Опперпута надо было привлекать в Европу, чтобы заставить его открыть то, что нам неизвестно, а не возвращать его в Россию на гибель: или на раскаяние перед большевиками'.
Несмотря на гибель племянницы, Кутепов упорно гнул свою линию. Этому в немалой степени способствовал взрыв партклуба в Ленинграде и тот резонанс, который этот террористический акт вызвал на Западе. 'Твердоголовый', как называли генерала Кутепова некоторые недоброжелатели, продолжил засылку боевиков на территорию СССР.
Прощаясь на границе, Мария Захарченко сказала: 'Я прошу лишь об одном - в случае моей гибели продолжать и закончить наше дело'. Подобно всем классическим террористам, она уже не могла и не хотела остановиться. Нет ничего страшнее на свете, нежели оскорбленный в своих иллюзиях идеалист. Тем более - изломанный войнами, умеющий и привыкший убивать.
Георгий Радкевич, мечтавший отомстить за жену (да и жену ли?), нашел свой конец около Подольска. 6 июля 1928 года он вместе с Дмитрием Мономаховым пробрался в Москву и бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ. Оба были обнаружены чекистами. Радкевич застрелился.