OCR и обработка - Leon & Nina Dotan – http://ldn-knigi.lib.ru/ (http://ldn-knigi.narod.ru) обновление 10.07.2010 (05.2005)
Все переводы с немецкого на русский – ldn-knigi (Dotan)
Thema Judaica:
http://ldn-knigi.lib.ru/Judaica.htm - на русском
http://ldn-knigi.lib.ru/Judaic-D.htm - in deutsch
Илекс Беллер
("штетл" - на идиш – "городок")
Каталог картин - IBeller_R.htm
Посвящение:
Я посвящаю, с большой любовью, эту книгу: моей жене Tsirale, моим сыновьям Ise, Georges, Roland и их женам, а также моим любимым внукам Judith, Melina, Myriam и Jeremie, чтобы связь поколений не нарушалась.
«Память о тех, кто был убит, должна служить защитой будущим поколениям...»
Об авторе и художнике:
Илекс Беллер родился в 1914 году в Grodzisko, еврейской деревне на юге Польши. В 1926 году он эмигрировал в Антверпен. Он освоил специальность точильщика алмазов и работал в стекло- и металлообрабатывающей промышленности, а также в шахтах Шарлеруа в Бельгии.
В 1936 году он принимает участие в испанской гражданской войне, на стороне Интернациональных Бригад и был ранен в битве под Teruel.
В 1939 он вступает добровольно в 22. полк французской армии в пехотную часть, где служили солдаты-иностранцы.
В 1940 году под Peronne в битве на Somme он был тяжело ранен.
В 1942 году ему удается эмигрировать в Швейцарию и тем избежать массовых арестов, производимых нацистами во Франции. В Швейцарии его заключают в рабочий лагерь.
После освобождения в 1944 году он возвращается в Париж и работает там скорняком.
Илекс Беллер принимает активное участие в работе Союза добровольцев и бывших военнослужащих-евреев во Франции. Он был награжден Военным Крестом со Звездой и Военной Медалью.
После выхода на пенсию в 59 лет он смог, наконец, осуществить свою заветную мечту – рисовать и посвятить себя всецело искусству.
Его работы выставлялись много раз в различных музеях Франции и Бельгии. Некоторые из его работ находятся в Музее Yad Vashem в Иерусалиме.
Исходя из своих детских воспоминаний, Илекс Беллер передает нам в своих картинах сущность исчезнувшего мира, мира тысячелетней еврейской жизни на польской земле, мира, уничтоженного массовыми убийствами евреев нацистами.
Он относится к последнему поколению польских евреев и знает еще жизнь в местечке; его свидетельство имеет бесценное значение для будущих поколений: все люди, изображенные на его картинах, это те, которых он хорошо знал – и все они были убиты.
Но Илекс Беллер больше, чем только свидетель. Художник умеет в достойной восхищения манере передать в красках все многообразие действительности. Яркие, светлые краски — счастье и солидарность; темные краски — страх и нужда.
Художник воспоминаний — он возрождает для нас заново местечко-штетл, видимый глазами подростка, смесь действительности и нереального. Илекс Беллер-художник идет своей дорогой. Его краски радуют нас, его воспоминания о еврейских праздниках в Польше находят отклик среди евреев всех стран. Его глубокая человечность и скрытый юмор затрагивают темы, общие для всех людей.
Художник о себе:
Я отношусь к тому поколению евреев, которое было свидетелем кровавой расправы над третьей частью моего народа, над 6 миллионами европейских евреев, из них 1,5 миллионов детей.
3 миллиона евреев из Польши представляли собой ту часть еврейского народа, которая была особенно тесно связана со своим языком – идиш и со своей культурой.
Чем больше мы отдаляемся по времени от этой страшной поры, тем более отчетливо видим мы весь размах этой катастрофы.
Кто бы мог себе представить, что сегодня фашисты подняв голову, вещают нам, что Maidanek, Auschwitz и газовых камер никогда не существовало, что (у нас во Франции) «профессора» и «философы» стараются доказать, что Холокоста не было, поскольку это «математически» не возможно.
Но достаточно только двух часов летного времени из Парижа в Польшу, чтобы убедиться, что тысяча лет еврейской истории сметена с лица земли.
Даже столетние кладбища обрабатываются и используются в сельскохозяйственных целях. Из 3 миллионов евреев до войны, осталось шесть-семь тысяч старых сломленных людей. После их смерти Польша окончательно будет «свободна от евреев».
Мы не в праве забывать эти ужасные события; мы должны рассказать об этом молодому поколению, чтобы оно могло понять, что было совершеннос целым народом в Европе в середине 20. века.
Происшедшее касается не только еврейского народа, но и судьбы народов всего мира.
Сами принципы гуманизма находятся в опасности.
Может быть завтра появятся другие маньяки с более современными средствами, чем газовые камеры или фабрики мыла из людей в Освенциме, чтобы уничтожить целые народы.
Испытанные страдания не должны исчезнуть в памяти будущих поколений. В этом и есть главный смысл моей живописи.
Мне 72 года и я отношусь к последнему поколению польских евреев, знающих еврейскую жизнь до холокоста.
Не впервые, после того как я ушел на пенсию, я пытаюсь осуществить мою мечту. В 60 лет я в первый раз взял рисовальную кисточку в руку.
Я не имею никаких художественных претензий. Моя цель – с предоставленными мне скромными возможностями рассказать о каждодневной жизни в польском штетле до холокоста. Все изображенные люди в большинстве случаев мои родственники, мой отец, моя мать, мой дедушка, дядя, тети, двоюродные сестры, мои соученики ... евреи, которых я хорошо знал. Все они были убиты....
Когда я в 1928 году покинул Польшу, чтобы эмигрировать в Западную Европу мне было 14 лет. В моих картинах я рассказываю о том, что мне было хорошо знакомо, что осталось в моем сердце. Картины, которые я вижу каждую ночь во сне, которые будут сопровождать меня до последнего дня моей жизни.
(апрель 1983 года)
В еврейских кварталах Парижа много дискутировалось о том, принять ли предложение польского правительства встретиться в Варшаве в день празднования 40. годовщины восстания в Варшавском гетто.
Противники этого считали, что проводящиеся церемонии не будут иметь ничего общего с еврейством, нельзя будет свободно передвигаться по стране и что генерал Jaruzelski хочет из этого иметь для себя какую-то выгоду.
Те, кто был «за», отвечали на это, что они тоже не совсем согласны с теперешней политической обстановкой в Варшаве, но, что они хотят почтить память 3 миллионов евреев, убитых в этой стране. Мы хотим на могилах читать Kaddish и со слезами на глазах поминать мертвых из наших родных деревень.
54 года назад я покинул Польшу и хотел бы в последний раз увидеть деревню, в которой я родился. Может быть, мне удастся найти следы, может быть могилу одного из родителей или родственников.
Я хотел увидеть Освенцим, где отравляли газом наш народ, и я хотел положить цветы на могилу Mordechai Anielewicz и на памятник победы борцов гетто. Меня не интересовало, что наверно другое польское правительство относилось бы с большей симпатией к евреям: я не знал, представится ли мне еще раз такая возможность.
Если бы Юрий Андропов разрешил нам поехать к массовым захоронениям в Понары (под Вильнюсом) или в Бабий Яр (под Киевом), мы бы поехали и туда.
Мы едем с группой бывших еврейских бойцов из Парижа в Варшаву.
Сердечная встреча с польским населением; молодежь страны мало знает о евреях; люди постарше стараются как могут нас, „Przydki", как они нас называют, хорошо принять .
Причина этому лежит, вероятно, в изменении политики католической церкви после 2. Ватиканского Консила. Церемонии в честь бойцов гетто праздновались в церквах по всей Польше. Пресса, радио и телевидение, плакаты на улицах сообщали о героических бойцах гетто.
19. апреля тысячи собрались у памятника в честь победы восставших. Кроме еврейских делегаций, приехавших со всего света, прибыли официальные польские делегации, делегации от армии, от профсоюзов и школьники с их учителями.
Памятник был завален цветами.
Радио- и телевизионные станции со всего мира, кроме СССР, присутствовали на торжествах, вели передачи и вспоминали сражения в Гетто.
20.4 мы поехали автобусом в Krakau (недалеко от Освенцима). Перед нами хорошо заасфальтированная дорога, по сторонам поля и деревья, везде видны работающие люди; странное сочетание модерных тракторов и лошадей, запряженных в плуг.
Весна. На солнце тепло и весело. Куда ни посмотри - поля и леса. Мы узнаем страну нашего детства, но на сердце становится тяжело, мы ведь знаем, что во всех этих деревнях, через которые мы проезжаем, нет ни одного еврея. Их всех убили.
Мы проезжаем Terczyn, Radom, Kielce. Останавливаемся в маленьком городке на базарной площади отдохнуть и выпить стакан воды. Вокруг стоят маленькие, типично еврейские дома и смотрят на нас своими маленькими окошками со ставнями, как будто они узнают нас...
Население встречает нас с любопытством и симпатией. Некоторые рассказывают нам как немцы увозили евреев: « Это были украинцы, которые им помогали...»
Мне было 14 лет, когда я покинул Польшу. Прошло 54 года, мое поколение вымирает и это действительно последний раз, что я могу увидеть снова мою родину, маленький «штетл» старой Галиции. В нашем отеле в Krakau меня знакомят с шофером такси. Дорога в Grodzisko и назад составляет 500 км. После небольшой дискуссии о цене мы выезжаем...
Мы едем по дороге, пересекающей поперек сегодняшнюю Польшу, от немецкой границы, через Breslau и Krakau до Przemysl на русской границе. Мы проезжаем Tarnow, Rzszow, Lancut, другие городишки и еврейские деревни. В каждой из них у меня были родственники. Все эти городки стали больше, современнее, появились новые районы, но в них нет больше ни одного еврея.
После Lancut мы поворачиваем налево и едем по дороге идущей сквозь густые леса, принадлежавшие когда-то графу Потоцкому.
Издалека я узнаю церковь нашей деревни. Эта церковь вызывала у нас, еврейских детишек, такой страх, что мы обходили ее стороной, делая большой круг. Мы пересекаем маленький мостик над речкой и въезжаем в Grodzisko.
Первый дом, который я вижу, стоит на месте, где стоял дом моего дяди Yosl. Это временное строение из красного кирпича с надписью «Библиотека». Шофер останавливается, я выхожу из машины и захожу в дом.
За большим столом полным книг сидит старая женщина с тремя маленькими девочками.
Я представляюсь: «Я еврей и родился в Grodzisko». Они смотрят на меня с открытым от удивления ртом, в первый раз после войны они видят еврея. Они относятся ко мне с большой симпатией и мы обмениваемся несколькими словами... Старую женщину зовут Markocki. Ее отец был почтальоном в деревне, мы были соседями... и мы вспоминаем, что мы были в одной школе. В том же классе... Она хотела бы задать мне еще так много вопросов. Но я должен обязательно увидеть дом, в котором я был рожден.
Нашего домика больше нет. На его месте стоит другой дом из красного камня. Зато сад сохранился без изменений. Там, где я ребенком играл с моим братом Zalki, играют двое крестьянских ребятишек. Я иду в сад, мальчики улыбаются мне, подходят их родители с любопытствующими соседями, вся деревня уже знает, что еврей приехал в Grodzisko. Я спрашиваю, сохранились ли какие-нибудь следы еврейской жизни в деревне.
«Ничего нет», синагогу сожгли, капеллу сорвали и кладбище разрушили. Не осталось ничего больше от нескольких сотен лет еврейской жизни в этой деревне.
С холма спускается старый крестьянин, плохо выбритый и с посохом в руке. Мне говорят, что это старый Sluszny, 85 лет отроду, и что он «все знает». Полный скорби слышит он мое имя и говорит, что он хорошо знал моего деда, отца и всю мою фамилию. Он предлагает мне следовать за ним к бывшему еврейскому кладбищу, туда, «где есть еще одно воспоминание о семье Beller».
Старый крестьянин идет впереди, я и некоторые жители Grodzisko следуем за ним. Мы поднимаемся на холм и проходим место, где стояла наша красивая синагога. Мы проходим мимо дома, в котором когда-то жили Mayer-извозчик и Chaskale-мясник. Каждый дом и каждый камень напоминают мне о евреях, которых я знал.
Мы подходим к тому месту, где раньше было еврейское кладбище. Перед нами расстилается поле с несколькими деревьями...
Старый крестьянин ведет меня к какому-то определенному месту. Здесь виднеется из земли угол большого камня с высеченными на нем еврейскими буквами. Старик объясняет мне, что это часть памятника моему дедушке Aaron Yehuda Beller и что вокруг этого камня похоронены все Beller нашей деревни. «Немцы вытащили из земли все надгробные камни еврейского кладбища кроме камня моему деду, он был слишком большим и тяжелым...»
Sluszny указывает своим посохом дальше вниз и продолжает: «Немцы заставили меня и некоторых других из деревни выкопать там огромную яму, после этого они привели последних 200 евреев из Grodzisko, мужчин, женщин и детей. Они застрелили их всех и сбросили в яму.»
Женщины, слушающие рассказ старого Sluszny, проливают вместе со мною горькие слезы. Старики рассказывают мне то, что помнят об убийстве евреев моей деревни. Sluszny поднимает посох к небу и кричит: «Годы прошли, как я сказал им, что в этом месте нельзя пасти скотину, потому, что это место свято...»
40 лет прошло уже с тех пор, как немцы умертвили последних евреев из моей деревни; у них отобрали все нажитое; заняли их маленькие домики; уничтожили их сады, но никому не пришла в голову мысль, огородить то место, где их убили, перестать пасти там скот и, хотя бы, в нескольких словах на маленькой дощечке помянуть тех, кто погиб в этой кровавой бойне.
Стихи из книги: автор - Роза Ауслендер
|
In jenen Jahren |
В те годы
|
|
In jenen Jahren |
В те годы |
|
war die Zeit gefroren |
замерзло время |
|
Eis, soweit die Seele reichte. |
Лед добрался до души |
|
Von den Daechern |
С крыш |
|
hingen Dolche |
свисали кинжалы |
|
Die Stadt war aus gefrorenem Glas |
Город был из замерзшего стекла |
|
Menschen schleppten |
Люди волокли |
|
Saecke voll Schnee |
Мешки полные снега |
|
zu frostigen Scheiterhaufen
|
к мерзлым кострам на которых сжигают |
|
Einmal fiel ein Lied |
Однажды песня из золотых снежинок |
|
aus goldenen Flocken |
стала падать |
|
aufs Schneefeld: |
на снежное поле: |
|
„Kennst Du das Land |
«Знаешь ли ты страну |
|
Wo die Zitronen bluehn?" |
Где цветут цитроны?» |
|
Ein Land wo Zitronen bluehn? |
Страна, где цветут цитроны? |
|
Wo blueht das Land? |
Где цветет эта страна? |
|
Die Schneemaenner |
Снеговики этого |
|
wussten nicht Bescheid |
точно не знали |
|
Das Eis wucherte |
Лед разрастался |
|
und trieb |
и проникал |
|
weisse Wurzeln |
белыми корнями |
|
ins Mark unserer Jahre |
до мозга костей наших лет. |
|
|
|
|
Rose Auslaender |
Роза Ауслендер |
|
Schallendes Schweigen |
Оглушающее молчание
|
|
Manche haben sich gerettet |
Некоторые смогли спастись |
|
Aus der Nacht |
Из ночи |
|
Kriechen Haende |
Выползают руки |
|
Ziegelrot vom Blut |
Красные от крови |
|
Der Ermordeten
|
Убитых. |
|
Es war ein schallendes Schauspiel |
Это был оглушающий спектакль |
|
Ein Bild aus Brand |
Картина пожара |
|
Feuermusik |
Музыка огня |
|
Dann schwieg der Tod |
Потом молчала смерть |
|
Er schwieg
|
Она молчала |
|
Es war ein schallendes Schweigen |
Это было оглушающее молчание |
|
Zwischen den Zweigen |
Между ветвями |
|
Laechelten Sterne
|
Улыбались звезды |
|
Die Geretteten warten im Hafen |
Спасенные ждут в порту |
|
Wo gescheiterte Schiffe liegen |
Где стоят у причала потерпевшие крушенье суда |
|
Sie gleichen Wiegen |
Похожие на колыбели |
|
ohne Mutter und Kind |
без матери и без младенца |
|
|
|
|
Rose Auslaender |
Роза Ауслендер
|